Йен пирс сон сципиона отзывы
О романе Сон Сципиона
О романе «Сон Сципиона»
Это сложнейшее произведение Йена Пирса невозможно проанализировать подробно в рамках короткой критической статьи, оно заслуживает полноценной научной работы, а то и диссертации – постоянным читателям и поклонникам этого автора такие вещи даже не нужно объяснять. И объем знаний в разных гуманитарных областях для этого требуется куда больший, чем у меня. Но мне хотелось бы обратить на данный роман внимание тех людей, для которых этот писатель – что-то еще неизведанное. Много я лично сказать не смогу, но приоткрою завесу, за которой – уникальная личность, целиком и полностью заслуживающая славы, признания и внимания.
Главный герой «Сна Сципиона» в какой-то степени приближается к автопортрету писателя (если судить о мировоззрении персонажа). К Жюльену Барневу, как достаточно скромно определяет это Йен Пирс, «боги не прикоснулись, и он всего лишь изучал тех, кто был ими взыскан», рассуждая о том, что миру «требуется только горстка гениев. Цивилизацию поддерживают и распространяют души поменьше, которые берут в тиски великих людей, связывают их толкованиями, и сносками, и аннотированными изданиями, объясняют, что именно они имели в виду, когда им самим это было неизвестно, показывают их истинное место в грозно-величавом движении человечества вперед и вперед». Талантливым и умным исследователем Жюльен, безусловно, являлся, а кого считать гением? Создателей шедевров? Создателей целых направлений в искусстве? Людей, совершивших научные открытия, перевернувшие мир? Это всегда будет вопросом, на который в полной мере и максимально точно ответить нельзя.
Интересен экскурс в детство героя – отец его был антиклерикалом, гордился тем, что свободен от предрассудков, и категорически возражал против вмешательства церкви в жизнь своей семьи. Мать верила в бога. Конфликт между родителями, битва «за душу Жюльена», привела к тому, что мальчик так и не был принят в лоно церкви. Доводы отца сын вполне готов был воспринимать как отчасти разумные, логичные и понятные, но его неприязнь ко всему иррациональному казалась излишней, чересчур агрессивной, как будто в ней таился какой-то страх. А вдруг он в чем-то не прав? И что вообще важно людям – истина или победа? Отцу Жюльена – победа, признание своей правоты, своего авторитета. А для Жюльена Барнева, как и для автора, – истина.
Это истории жизни трех одареннейших людей, но, по сути, мировая драма из трех актов. Написан роман методом краткого чередования эпизодов – кинематографически: вот кадр из жизни Жюльена, вот кадр из жизни Манлия и его современников, вот кадр из жизни Оливье де Нуайена. Идея проста для понимания, ее легко выразить даже плакатно, но дело в том, что автор идет сложнейшим путем выявления истоков, первопричин исторического явления, он ищет не крайних, не тех, на кого легко свалить вину за деяния той или иной эпохи, а истину. Это всегда тяжелее всего.
Первый акт исторической драмы: Манлий ради утверждения своей власти и достижения своих честолюбивых целей добивается того, чтобы Церковь получила полное право преследовать евреев. (Это при том, что сам Манлий христианином в глубине души не являлся, считал эту религию примитивной и тяготел к античной философии, но Манлий-политик скрывал от толпы свои истинные взгляды и предпочтения, ему нужно было завоевание авторитета.) Второй акт драмы, спустя столетия: во время Чумы папа Клемент берет евреев по свою защиту, категорически запрещая преследовать и уничтожать их. Оливье де Нуайен, влюбленный в девушку, выдающую себя за еврейку (но ей не являющуюся), желая спасти ее и ребе, предпринимает массу усилий, чтобы обезопасить дорогих ему людей. И как результат – великая булла «Сum Natura Humana» (о природе человеческой – лат.). За это поэт поплатился жизнью. И третий акт драмы: XX век, фашизм, массовое, официально разрешенное и оправданное, уничтожение целого народа. Попытки Жюльена Барнева спасти знакомых, друзей и свою возлюбленную художницу Юлию Бронсен от смерти в концлагере терпят поражение. И он не хочет жить дальше.
Начало и конец романа – сцена смерти Жюльена в собственном доме. Принцип обрамления. Воспоминания, «кадры», смена эпох, переосмысливание акцентов… Сюжет в деталях достаточно запутан и хитроумен, в романе много интриг, это калейдоскоп, непростой для неподготовленного читателя, хотя язык, на мой взгляд, достаточно ясный и легкий.
Оливье де Нуайен, который изначально производил впечатление самого легковесного из трех основных персонажей, в конце воспринимается совершенно иначе. Он, единственный, достиг своей цели, пусть ценой потери здоровья и, в конечном счете, – жизни. Хотя и цель его – не глобальная, а простая, его интересовали не высшие ценности, а жизни двух конкретных людей (до судеб народов ему было мало дела). Но именно этот человек, пренебрегший почестями, выгодами, даже своей страстью к научному Познанию, ради того, чтобы спасти бедную девушку, смог добиться создания исключительного исторического документа, по словам автора, имевшим нескольких предшественников, но никаких параллелей: «Да, его призыв потонул в хоре других, более пронзительных, голосов; призывы к насилию, впервые подстроенные в Провансе Манлием, привлекали и соблазняли больше. И все же заключенная в нем мерцающая искра, вобравшая в себя частицу души Оливье де Нуайена, не угасла и передавалась в веках, пока не коснулась Жюльена Барнева, когда он устало брел последние несколько километров до своего дома».
Помимо основной идеи в романе – столько интереснейших подробностях о движении мысли, научных и философских спорах в разные эпохи. Античная философия и зарождающееся, воинственно утверждающее себя христианство. Разные стороны личности Манлия, который пытался одновременно остаться интеллектуалом-аристократом, защитить Свободную Мысль, и добиться популярности и уважения у христиан, политиков и плебеев. Как политический деятель он был талантлив и понимал, что прежняя эпоха расцвета Римской Империи невозвратима, но какие-то ценности сохранить можно, только пойдя на компромиссы: «И все потому, что Манлий был способен перешагнуть через прежние понятия и увидеть, что римская цивилизация представляла собой нечто большее, чем власть Рима. Он оберег суть в готовности пожертвовать внешними признаками».
Отдельный пласт в романе – отношения Манлия и Софии, женщины-философа, у которой он учился, и чьим одобрением дорожил. Конец этой дружбы был закономерен:
Личность самой Софии довольно противоречива – характер у нее отнюдь не ровный и не лишенный упрямства и даже капризов и не только на бытовом уровне. Вообще Йен Пирс не идеализирует своих героев, даже самых положительных из них. Но образы достаточно своенравных героинь присутствуют у него всегда.
Живопись – это отдельная страница в жизни автора романа, какое место она занимает в его исследовательской или творческой деятельности, я не берусь судить, но и роман «Портрет», посвященный художникам, и образы живописцев в «Сне Сципиона» заслуживают отдельного искусствоведческого анализа. Еще одна (из множества подобных) тонкая сюжетная связка – Юлия Бронсен во время гитлеровской оккупации, прячась у Жюльена, находит в старинной церкви средневековые фрески, это служит для нее источником вдохновения и внутреннего обновления:
Она подстегнула Жюльена, а он подтолкнул ее. Он связал Софию «Сна» со святой в часовне, намекнул, что они одно и то же лицо или, во всяком случае, восходят к одному образцу. А она это использовала: слепец – не объект христианского чуда, а человек, приходящий к знанию; София – не евангельская святая, а носительница этого знания».
В истории самого Жюльена Барнева и его деятельности во время войны меня заинтересовало отношение героя (возможно, авторское) к движению Сопротивления, о котором я раньше читала только восторженные ура-патриотические излияния. Здесь, возможно не о самом партизанском движении как таковом, а о конкретных его представителях, говорится с откровенным презрением. Это – авантюристы, примазавшиеся к победе, от деяний которых больше вреда, чем пользы. Друг Жюльена, работавший на фашистов, предстает ничуть не в худшем свете, чем другой его друг, который связался с бойцами Сопротивления. Они совершают мелкие диверсии против немцев, а потом страдает от этого мирное население, ни в чем не повинные люди, которых оккупанты за это убивают.
Но, невзирая на финал, книга не беспросветна – история человечества не закончилась. Личная трагедия опустошила, лишила сил одного человека. В то время как самый молодой и, возможно, самый наивный выразитель авторских дум и чаяний, Оливье де Нуайен «умер почти счастливым». Он верил в вечность и веру свою сохранил.