Гуревич что такое исторический факт
Что такое исторический факт
О произведении
Другие книги автора
Устройство для управления землеройно-транспортной машиной Федеральный институт промышленной собственности, отделение ВПТБ
Спутник преподавателя-словесника Государственная публичная историческая библиотека (ГПИБ)
Проблемы генезиса феодализма в Западной Европе. Учеб. пособие для студентов ист. фак. Всероссийская государственная библиотека иностранной литературы (ВГБИЛ) им. М. И. Рудомино
Из истории мировой культуры История и сага Всероссийская государственная библиотека иностранной литературы (ВГБИЛ) им. М. И. Рудомино
Проблемы средневековой народной культуры Всероссийская государственная библиотека иностранной литературы (ВГБИЛ) им. М. И. Рудомино
Категории средневековой культуры Всероссийская государственная библиотека иностранной литературы (ВГБИЛ) им. М. И. Рудомино
Средневековый мир: культура безмолвствующего большинства Всероссийская государственная библиотека иностранной литературы (ВГБИЛ) им. М. И. Рудомино
Научная библиотека студента. История Исторический синтез и Школа «Анналов» Всероссийская государственная библиотека иностранной литературы (ВГБИЛ) им. М. И. Рудомино
Пожалуйста, авторизуйтесь
Ссылка скопирована в буфер обмена
Вы запросили доступ к охраняемому произведению.
Это издание охраняется авторским правом. Доступ к нему может быть предоставлен в помещении библиотек — участников НЭБ, имеющих электронный читальный зал НЭБ (ЭЧЗ).
В связи с тем что сейчас посещение читальных залов библиотек ограничено, документ доступен онлайн. Для чтения необходима авторизация через «Госуслуги».
Для получения доступа нажмите кнопку «Читать (ЕСИА)».
Если вы являетесь правообладателем этого документа, сообщите нам об этом. Заполните форму.
Что такое исторический факт? Эволюция представлений об основной категории исторического познания
Авторы
Ключевые слова:
Аннотация
Биография автора
M. M. Krom, Европейский университет в Санкт-Петербурге
Библиографические ссылки
Барг М. А. Категории и методы исторической науки. М.: Наука, 1984. 342 с.
Библер В. С. Исторический факт как фрагмент действительности (Логические заметки)// Источниковедение. Теоретические и методические проблемы. М.: Наука, 1969. С. 89–101.
Булыгин И. А., Пушкарев Л. Н. Источниковедение // Советская историческая энциклопедия. Т. 6. Индра – Каракас. М.: Сов. энциклопедия, 1965. Стб. 592–601.
Вен П. Как пишут историю. Опыт эпистемологии / пер. с фр. Л. А. Торчинского. М.: Науч. мир, 2003. 394 с.
Гуревич А.Я. Что такое исторический факт? // Источниковедение. Теоретические и методические проблемы. М.: Наука, 1969. С. 59–88.
Коллингвуд Р. Дж. Идея истории. Автобиография / пер. и коммент. Ю. А. Асеева; отв. ред. И.С. Кон, М. А. Киссель. М.: Наука, 1980. 486 с.
Кроче Б. Теория и история историографии / пер. с ит. А. М. Заславской. М.: Школа «Языки русской культуры», 1998. 192 с.
Ланглуа Ш.-В., Сеньобос Ш. Введение в изучение истории. 2-е изд. / пер. с фр. А. Серебряковой. М.: Гос. публ. ист. б-ка России, 2004. 305 с.
Мейер Э. Теоретические и методологические вопросы истории. Философско-исторические исследования // Мейер Э. Труды по теории и методологии исторической науки. М.: Гос. публ. ист. б-ка России, 2003. С. 142–200.
Могильницкий Б. Г. Введение в методологию истории. М.: Высшая школа, 1989. 175 с.
Покровский М. Н. Избранные произведения в 4 кн. Кн. 3. Русская история в самом сжатом очерке. М.: Мысль, 1967. 671 с.
Про А. Двенадцать уроков по истории / пер. с фр. Ю. В. Ткаченко. М.: Рос. гос. гуманит. ун-т, 2000. 336 с.
Ракитов А. И. Историческое познание: Системно-гносеологический подход. М.: Политиздат, 1982. 303 с.
Савельева И. М., Полетаев А. В. Знание о прошлом: теория и история: в 2 т. Т. 1: Конструирование прошлого. СПб.: Наука, 2003. 632 с.
Уайт Х. Метаистория: Историческое воображение в Европе XIX в. / пер. с англ. под ред. Е.Г. Трубиной и В. В. Харитонова. Екатеринбург: Изд-во Урал. ун-та, 2002. 528 с.
Февр Л. Бои за историю / пер. А. А. Бобовича, М. А. Бобовича и Ю. Н. Стефанова; отв. ред. А.Я. Гуревич. М.: Наука, 1991. 630 с.
Becker C. What are Historical Facts? // The Western Political Quarterly. Vol. 8, No. 3 (September 1955). P. 327–340.
Brendecke A. Tatsache // Lexikon Geschichtswissenschaft: hundert Grundbegriffe / Hrsg. S. Jordan. Stuttgart: Reklam, 2002. S. 282–285.
Carr E. H. What is History? New York: Vintage Books, 1961. 209 p.
Fischer D. H. Historian’s Fallacies. Toward a Logic of Historical Thought. New York: Harper Perennial, 1970. 338 p.
Munslow A. The Routledge Companion to Historical Studies. London; New York: Routledge, 2000. 271 p.
Norkus Z. An Unproclaimed Empire: The Grand Duchy of Lithuania: From the Viewpoint of Comparative Historical Sociology of Empires / transl. from Lithuanian by A. Strunga. London; New York: Routledge, 2018. 414 p.
White H. Tropics of Discourse. Essays in Cultural Criticism. Baltimore; London: The Johns Hopkins University Press, 1978. 287 p.
Barg, M. A. (1984), Kategorii i metody istoricheskoy nauki [The Categories and Methods of Historical Scholarship], Nauka, Moscow, Russia, 342 р.
Becker, C. (1955), “What are Historical Facts?”, The Western Political Quarterly, vol. 8, no. 3, pp. 327-340.
Bibler, V. S. (1969), “A Historical Fact as a Fragment of Reality. (Logical Notes)”, in Istochnikovedenie. Teoreticheskie i metodicheskie problemy [Source Criticism. Theoretical and Methodological Issues], Nauka, Moscow, Russia, pp. 89-101.
Brendecke, A. (2002), “Tatsache”, in: Lexikon Geschichtswissenschaft: hundert Grundbegriffe, hrsg. Stefan Jordan, Reklam, Stuttgart, Deutschland, s. 282-285.
Bulygin, I. A. & L. N. Pushkarev (1965), “Source Criticism”, in Sovetskaya istoricheskaya entsiklopediya [The Soviet Historical Encyclopedia], vol. 6., Izd. Sovetskaya Entsiklopediya, Moscow, Russia, pp. 592-601.
Karr, E. H. (1961), What is History?, Vintage Books, New York, USA, column 592–601.
Kollingvud, R.G. (1980), Ideya istorii. Avtobiografiya [The Idea of hstory. An Autobiography], Nauka, Moscow, Russia, 486 p.
Kroche, B. (1998), Teoriya i istoriya istoriografii [A theory and history of historiography], Yazyki russkoi kultury, Moscow, Russia, 192 p.
Fevr, L. (1991), Boi za istoriyu [Struggle for history], Nauka, Moscow, Russia, 630 p.
Fischer, D.H. (1970), Historian’s Fallacies. Toward a Logic of Historical Thought, Harper Perennial, New York, USA, 338 p.
Gurevich, A.Ya. (1969), “What is a historical fact?”, in Istochnikovedenie. Teoreticheskie i metodicheskie problemy [Source criticism. Theoretical and methodological issues], Nauka, Moscow, Russia, pp. 59-88.
Langlua, Ch.-V. & Ch. Seynobos (2004), Vvedenie v izuchenie istorii [An Introduction to the study of history], Gos. publ. ist. biblioteka, Moscow, Russia, 305 p.
Meyer, E. (2003), “Theoretical and methodological issues of history”, in Meyer, Trudy po teorii i metodologii istoricheskoi nauki [Works on theory and methodology of history], Gos. publ. ist. biblioteka, Moscow, Russia, pp. 142-200.
Mogil’nitskiy, B. G. (1989), Vvedenie v metodologiyu istorii [Introduction to the methodology of history], Vysshaya shkola, Moscow, Russia, 175 p.
Munslow, A. (2000), The Routledge Companion to Historical Studies, Routledge, London and New York, UK-USA, 271 p.
Norkus, Z. (2018), An Unproclaimed Empire: The Grand Duchy of Lithuania: From the Viewpoint of Comparative Historical Sociology of Empires, transl. from Lithuanian by A. Strunga,
Pokrovskiy, M. N. (1967), Izbrannye sochineniya [Selected works], vol. 3, Mysl’, Moscow, Russia, 671 p.
Prost, A. (2000), Dvenadtsat’ urokov po istorii [Twelve lessons in history], RGGU, Moscow, Russia, 336 p.
Rakitov, A. I. (1982), Istoricheskoe poznanie. Sistemno-gnoseologicheskiy podlhod [Historical knowledge. A Systemic and epistemological approach], Politizdat, Moscow, Russia, 303 p.
Savelyeva, I.M. & A.V. Poletaev (2003), Znanie o proshlom: teoriya i istoriya [Knowledge about the past: theory and history], Nauka, St. Petersburg, Russia, 632 p.
Veyn, P. (2003), Kak pishut istoriyu [How history is written], Nauchnyy mir, Moscow, Russia, 394 p.
White, H. (1978), Tropics of Discourse. Essays in Cultural Criticism, The Johns Hopkins University Press, Baltimore and London, USA-UK, 287 p.
Uayt, H. (2002), Metaistoriya. Istoricheskoe voobrazhenie v Evrope 19 veka [Metahistory. The historical imagination in nineteenth-century Europe], Izd. Ural’skogo universiteta, Yekaterinburg, Russia, P. 327–340.
Категория «исторический факт».
Слово «факт» происходит от лат. factum («сделанное, деяние, дело; действие, поступок») и в строгом смысле относится только к высказываниям о совершенных действиях и их результатах. В науке высказывания, которым придается статус «истины», обычно именуются «фактами». На каждом этапе развития исторического знания вырабатывалось особое понимание исторического факта, соответствующее общему состоянию исторической науки и научной методологии в целом.
Среди категорий источниковедения понятие «исторический факт» занимает наряду с понятием «исторический источник» одну из центральных позиций. В зависимости от того, как историк толкует понятие «исторический факт», он ищет «факты» или «сообщения о фактах» либо сам исторический источник рассматривает как исторический факт.
Историки середины XIX в. не подвергали сомнению реальность существования исторических фактов. После критической проверки изучаемых текстов они вводили в научный оборот содержащиеся в них факты, считая их достоверными и реальными. Таков был метод немецкого ученого Л. Ранке, считавшего, что для того, чтобы уловить ход истории, надо строго описывать факты, держаться как можно ближе к историческим текстам и сообщениям авторов.
«Культ факта» был характерен и для историков-позитивистов. Факт рассматривался историками указанного направления как единственная основа науки, а реальное познание связывалось с наблюдаемыми фактами. Познаваемость исторического факта, с точки зрения позитивистов, определялась его относительной простотой. Поскольку исторические факты известны из текстов, следовательно, для установления исторической истины достаточно обратиться к источникам. Опираясь на факты, они рассчитывали превратить историю в точную науку. Единственная угроза истине исходит не от источников, не от фактов, а от историка, который может вольно или невольно исказить ясную картину факта. Следовательно, необходимо, насколько это возможно, исключить убеждения, симпатии и антипатии исследователя из исследования.
Выводы позитивистской историографии 60–80-х гг. XIX в. по вопросу трактовки исторического факта заключались в следующем:
· Исторический факт – объективный и единственный источник исторического знания. Важнейшая задача историка – установить аутентичность факта.
· Исторические источники содержат раз и навсегда заданное число исторических фактов – фрагментов самой исторической действительности, готовых к перенесению в исторический труд.
· Исторические факты – это «кирпичики» объективной истины, заготовленные самой историей.
В последней трети XIX в. в европейской исторической науке родилась концепция исторического факта, противоположная позитивизму. Ее выразителем стал В. Дильтей, выдвинувший на первый план проблему «внутреннего опыта» – интуиции историка как решающей предпосылки для уяснения познавательной и научной природы исторического факта. Последний был противопоставлен факту естественно-научному. Согласно концепции В. Дильтея, факт истории лишался таких характеристик, как первичность, аутентичность, независимость от познающего субъекта и его оценки.
В. Виндельбанд и Г. Риккерт видели в истории лишь последовательность фактов, подлежащих описанию с целью понимания отдельных, единичных фактов. В результате установление и описание фактов истории было связано с приобретением ими значения «фактов культуры» и отнесением их к «ценностям». Сама процедура отнесения к ценностям связывалась с оценочной деятельностью историка, поэтому творцом исторической действительности выступал сам историк – носитель представлений о ценностях.
Американские историки К. Беккер и Ч. Бирд, анализируя понятие «факт», отмечали, что историк имеет дело не с самим фактом, а с утверждением о нем и только в результате извлечения сообщения из исторического памятника оно становится историческим фактом. В этой связи исторический факт существует лишь в уме историка «или нигде», поскольку воспроизводится только посредством его воображения. Отсюда делался вывод, что факты ничего не говорят и не содержат никакого смысла, это историк наделяет их определенным значением, а следовательно, событие, имевшее место в прошлом, не может быть представлено в своей полноте и целостности.
Во второй половине XX в. категория «исторический факт» помещалась в центр обсуждений и дискуссий на основе материалистической научной парадигмы. В частности, отмечалась двойственность понятия «исторический факт».
С точки зрения обыденного сознания под этим понятием имелось в виду событие или явление, произошедшее в действительности. В системе научного знания, в историческом исследовании понятие «факт» приобретало иной смысл, выступая в форме представлений об объекте, полученных в результате определенных научных операций. Иными словами, утверждалось, что факт – это фрагмент исторической действительности и результат активной, творческой, конструктивной работы историка.
Выдающийся советский ученый А. Я. Гуревич так схематично представил «сложный путь» от реального события прошлого до факта, о котором пишет историк. А. Я. Гуревич сформулировал следующее определение исторического факта:
Это то событие или явление прошлого, сведения о котором сохранились, получают оценку историков, интерпретируются ими в свете изучаемой проблематики и включаются в систему закономерных связей.
Если под историческим фактом имеется в виду событие, то оно ведет историка к своим причинам, результатам и другим фактам. Если исторический факт – процесс, то необходимо понять его во всей сложности между составляющими его фактами – событиями и явлениями. Таким образом, заключает ученый, исторический факт – не нечто простое и неподвижное, не «кирпич», не «атом», а «отношение между другими фактами, восстанавливаемое историками».
В конце XX столетия один из ведущих отечественных методологов исторической науки М. А. Барг к категории «исторический факт» относил:
· явления, события, факты истории (исторические факты);
· факты, запечатленные в историческом источнике (сообщения исторического источника);
· известия источника, прошедшие критический анализ и осмысленные историком (факт науки или научно-исторический факт).
Историческими фактами (в идеале) ученый называл:
…все социально значимые события, все многообразные явления общественной жизни, всю бесконечность мира социального, независимо от шкалы значений и параметров данного явления, события, как поразившие воображение современников, так и прошедшие для них незамеченными.
Современная трактовка факта в европейской исторической науке базируется на фундаментальной идее Л. Февра о том, что «установить факт – значит выработать его. Иными словами – отыскать определенный ответ на определенный вопрос».
Французский историк А. Про говорит о факте, как неоспоримом и жестком элементе дискурса историков. В системе исторического познания он выделяет взаимосвязь между фактами, документами и вопросами. Факт для исторического исследования – это основа, а для утверждений историка – доказательство.
Хорошо известно, что выбор тех или иных событий в качестве «исторических фактов» зависит от эпохи, историографических основ, представлений и концептуальных подходов конкретного историка: у каждого автора свой набор принятых и исключенных фактов.
БИБЛЕР И ВОКРУГ
ФИЛОСОФСКОЕ ОБЩЕСТВО
Translate page
Новости
21.02.2021
Google составляет рейтинг сайтов на основе поведения пользователей на них. Понижает рейтинг: Зайти и тут же выйти, никуда не кликнув. Повышает рейтинг: Зайти, пару раз кликнуть по ссылкам сайта и выйти через ссылку рекламодателя.
Ошибка? Выделите её и нажмите Ctrl+Enter
Исторический факт как фрагмент действительности
В развитии исторической науки и историографии все отчетливее обнаруживается, что установление исторических фактов, доказательство того, что данное событие — это факт, а не кажимость, включение исторического факта в сложный контекст исторического процесса — все это требует активной, продуктивной, творческой работы историка. Чтобы установить факт, недостаточно иметь хорошую эрудицию и уметь отличить истинный документ от ложного, правдивое свидетельство — от извращений и позднейших напластований. Необходима система тонких идеализации, упрощений, сгущений, «изобретений». Необходима конструктивная созидательная деятельность мышления.
Исторический факт стоит не только в начале исследования, но и в конце его, потому что только в результате всего комплекса теоретических конструкций разрешается задача реконструкции исторического факта как момента реального исторического процесса. Причем именно в историческом знании проблема эта стоит особенно остро.
Необходимо реконструировать прошлое. Его уже нет. Оно не дано нам непосредственно, «визуально». Оно не представлено нашим чувствам. Глаза могут видеть документ или обломок колонны Траяна, но живую жизнь прошлого, социально-историческую Действительность, «фактическую сторону дела» реконструирует (конструирует) исключительно разум.. Казалось бы, как ни крути, в современной действительности прошлое присутствует во всей своей исторической определенности неповторимости только в качестве «продукта» человеческой интеллектуальной, конструктивной деятельности, только как «образ прошлого».
Кажется бесспорным, что именно для исторической науки (в отличие от наук экспериментальных, от наук, имеющих дело с настоящим, могущих воздействовать на настоящее) факт это «образ факта», факт — это «высказывание о факте», факт — это «теоретическая конструкция».
Но ведь логический смысл любого высказывания о факте, любого утверждения — «это — факт» в том-то и состоит, что Я отличаю высказывание о факте от самого факта. Когда я утверждаю, что «это — факт!», я утверждаю, что данное событие действительно было, что оно существовало независимо от меня, от моих реконструкций, от моего знания о том, существовало ли оно или нет.
Ведь обычно утверждение о факте — это историографическое утверждение, утверждение исторической критики. Анализируя данное историческое произведение (или документ), мы сопоставляем его с чем-то вне его существующим и констатируем, что содержание этого исторического источника вполне объективно, т. е. существует независимо от самого этого источника.
Но здесь-то и возникают трудности. Оказывается, что, сопоставляя исторический источник с чем-то, вне его существующим, я творчески реконструирую (конструирую) это самое «вне», сопоставляю один продукт деятельности с другим продуктом деятельности. Как же быть?
Проблема предельно антиномична. Для того чтобы реконструировать (воспроизвести) историческую действительность (и факт как. простейший фрагмент этой действительности), необходимо ее. конструировать, изобретать. Положение, казалось бы, безвыходное.
И эту безвыходность не стоит поспешно облегчать «переименованием проблемы». Дело от этого не станет легче.
Но, если даже допустить, что факт — это «образ. события» (которое действительно было, но которое мы воспроизводим в форме исторического факта), то все равно возникает вопрос: что же собой представляет это событие? И мы снова у порога проблемы.
Правда, проблема факта — это не только проблема «мира по истине» и «мира по мнению». Это также проблема цельной действительности и ее фрагмента («вырванного» из нее и как-то в себе «закругленного», замкнутого), это — проблема исторической связи, это — проблема действительности (по Гегелю и Марксу, действительность — это тождество сущности и существования) и простой констатации наличного бытия: «это было!». Но об этом позже. Точнее, об этом будет речь лишь в той связи, в которой все эти остальные аспекты входят в проблему «конструкция — реконструкция». Итак,мы утверждаем, что факт — это фрагмент самой, предстоящей исследованию, исторической действительности. И мы утверждаем, что факт устанавливается в процессе активной, творческой, конструктивной, созидательной работы историка. Но возможно ли совместить два эти утверждения?
Думается, существуют три гносеологических предрассудка, затрудняющих позитивное разрешение (и более глубокое воспроизведение) проблемы исторического факта. Эти же три предрассудка мешают развить достаточно строгую теорию исторического знания как своеобразной формы теоретического мышления.
Первые два предрассудка носят всеобщий характер, они лишь обостряются по отношению к исторической науке. Третий предрассудок специфичен для исторических реконструкций.
А. Для современной логики стало почти общим местом различение «объекта» и предмета познания (правда, в различных логических системах термины зачастую меняются местами, но существо дела от этого не изменяется).
По отношению к «историческому факту» такое различение совершенно оправданно проводит А.Я. Гуревич. Историк выделяет в непосредственно данном объекте (в исторической реальности, скажем, в социально-исторической жизни Франции XVIII в.) интересующий его предмет изучения (экономические связи — для одного историка, борьба Горы и Жиронды — для другого, взятие Бастилии — для третьего). Процесс этого выделения, очерчивание своего особого предмета познания проходит как активный, творческий процесс (отбор фактов, рассмотрение всей цельности социальной жизни под определенным углом зрения, и определенной проекции, условное отсечение всего «постороннего» и в пространственно-географическом и, главное, в хронологическом плане). Самое основное в этом вычленении собственного предмета исследования заключается в необходимости рассмотреть в историческом потоке событий определенную проблему, вопрос.
«Я не знаю, но хочу знать, в чем состоит причина этого события». Или: «Я хочу понять равнодействующую определенных социальных сил». Или: «Мне надо уловить, в чем состоит неповторимая цельность этой эпохи, несмотря на все ее разнородные характеристики и определения». Или: «Я хочу понять, выражением какого образа мыслей, типа человеческой личности выступил данный феномен культуры». Именно выделение таких проблем, таких теоретических или конструктивных установок, загадок, предположений позволяет фокусировать временной поток, позволяет рассмотреть десятки разновременных событий как различные стороны одногособытия, позволяет объекту конституироваться в качестве предмета исследовательского труда. Сформулировать предмет исследования — это и значит определить тему своего исследования в форме вопроса.
Выделение предмета исследования является исходным в реконструкции исторического факта. Вне этой деятельности вычленения фрагмента из бесконечно сложнойисторическойдействительности реконструкция исторического факта просто невозможна.
Казалось бы, что исторический факт в таком понимании это один из «аргументов» в решении проблемы, это фрагмент. знания, а не бытия, движения идей, а не движения самих событий.
Существенно, что такой ход мыслей (поскольку сам исследователь выделяет в естественном объекте и активно конструирует предмет, проблему, постольку предмет это определенность субъекта, но не определенность внеположного человеку и независимого от него объекта. ), такой ход мыслей характерен сейчас не только для историка, онкрайне типичен для трудностей современной математики, физики, механики. Трудности эти вполне объективны, и очень важно, что на них натолкнулась исследовательская мысль. Нo согласившись с посылкой: «предмет познания конструируется в процессе познавательного труда, предмет — это проблема», невозможно согласиться с выводом, что предмет познания— это фрагмент знания об объекте, но не (?) фрагмент самого объекта. Этот вывод основан на предрассудке.
Предмет труда — это естественный объект,это кусок внеположной человеку природы, но существующий как звено («простой момент», узел) трудового процесса; это фрагмент природы, на который направлено действие орудия, который подвергается обработке, который превращается в результате последовательных трудовых воздействий в «продукт труда»; это обломок мрамора, воспроизводимый (в качестве цели, проекта) и производимый как будущая статуя и как система превращений, трансформирующих в статую бесформенный обломок.
Иными словами, предмет труда — это объект, воспроизводимый не в своей непосредственной данности (не только в своей непосредственной данности) органам чувств, но как динамическая последовательность потенциальных превращений.
Воспроизводимый? Где? В сознании? Но тогда это действительно нечто «только идеальное», момент знания. Но мы не случайно не уточнили заранее, где именно «воспроизводимый». Объект природы существует и воспроизводится как предмет труда вполне объективно, но именно и только в таком объективном процессе, как процесс труда. Предмет труда — это объект плюс действия по его изменению, плюс вырывание (из земли), вырубание (из скалы), обтесывание (от «ненужных частей»), расплавление, давление, обжигание.
И столь же объективно в этот процесс включается воспроизведение предмета в сознании не только в том виде, в каком предмет есть, но и в том виде, в каком он должен быть, может быть (в качестве цели, «которая как закон определяет характер действий» iii субъекта). Предмет труда, повторим еще раз, это объективное звено такого объективного процесса (субъектом совершаемого), как процесс труда. И только в контексте этого процесса («в пламени труда» — Маркс) обломок скалы или клубок пряжи обладает своим объективным качеством быть предметом труда. Это — объективность отношения(а не «вещи»), превращения (а не состояния). Это — объективность социальной связи. Предмет труда столь же объективен, как «стоимость», как «капитал», как «прибавочная стоимость». Это, по словам Маркса, «чувственно-сверхчувственная реальность. ». Реальность предмета труда как объекта (фрагмента природы) и как цели, проекта («идеи»), — это два необходимых определения, два «фокуса» его реального существования в пламени труда, в системе: субъект — орудие труда — предмет — целесообразная деятельность — продукт труда.
Только как продолжение субъекта iv (его рук, ног, сил, действий), только включенный в практику, предмет труда может быть понят в своей действительной объектной определенности.
Внимательный читатель, наверное, заметил, что в определение предмета труда объективно входит познавательный процесс, входит превращение объекта в предмет познавательного труда. Объект лишь тогда существует как предмет труда, когда он воспроизводится в сознании не только «как он есть», но «каким он может и должен стать», воспроизводится в форме отрицания (в этом объекте следует то-то изменить, то-то отколоть, то-то расплавить, то-то трансформировать, чтобы он стал тем-то). И это воспроизведение в сознании есть воспроизведение вполне объективных возможностей, но открытых не ощущениям (непосредственно), а разуму, воображению, пониманию. В понятии воспроизводятся потенции, возможности предмета, действия, совершаемые с ним; воспроизводится совмещение настоящего «камня» и будущего «топора ».
Так же обстоит дело и с любым предметом познания. Понятие о предмете познания (а не просто об объекте) воспроизводит объект как предмет, воспроизводит те качества и потенции объекта, которые объективно присущи ему в процессе его «переделки». Предмет познания вполне объективен, но это — объективность одного из узлов практической деятельности, это — объективность деятельности субъекта. Предмет — это именно фрагмент действительности ^), а не просто феномен существования.
Не материал ядра, не состав его, не фактура его (это все лишь средство к цели), но именно его способность действовать определенным образом, действовать в качестве материальной точки, его соответствие цели — вот что воспроизводится в понятиях механики.
Выявление в историческом объекте «предмета исторического познания» — это процесс включения историка в объективное историческое движение, это — определение исторической данности как исторической потенции.
Выделить предмет познания (проблему познания) — это не значит просто сформировать представление об историческом объекте v (здесь — представление, там — объект), это значит выявить в объекте его предметность, понять историю как проблему, рассмотреть исторический процесс не только как объект, но и как субъект человеческого самопонимания и самоизменения. Предмет исторического познания «не менее» внеположен историку, чем объект, «не менее» событиен. Но внеположностъ истории по отношению к нашему познанию — это одновременно положенностъ истории человеческой деятельностью. И моя деятельность как историка — лишь один из моментов такого — продуктивного, а не просто репродуктивного — исторического творчества.
Б. В этом пункте мы невольно вошли в область второго гносеологического предрассудка, мешающего развить действенную теорию исторического знания.
Речь уже идет не столько о предмете познания, сколько о парадоксе: факт — теория. Коротко говоря, суть этого парадокса в следующем. Чтобы обнаружить, что данное событие (историческое, или физическое, или биологическое) — это факт, а не кажимость, не иллюзия, нам необходимо проделать громадную «очистительную» и конструктивную работу. Нам необходимо от иллюзий движения Солнца вокруг Земли (для зрения — это «факт») дойти до «уравнений» движения Земли вокруг Солнца (то, что это — факт, действительность, объективный закон, может быть обнаружено только на путях теоретической идеализации).
Обнаруживается, особенно в современной пауке, что экс периментальная объективизация (очищение факта от кажимости), установление предметной ситуации «как она есть на самом деле» осуществляется вместе с тем как теоретическая объективизация (идеализация), формирование «идеализованного предмета», имеющего рациональный смысл только в контексте теоретической системы.
Движение от чувственных данных вглубь объекта есть одновременно (осуществляется одновременно как.) движение «от объекта», вглубь теоретическихпостроений. Только вэтом тождестве осуществляется определение объективной реальности, действительности во всей ее независимости от представлений и мнений отдельного субъекта.
В«камере Вильсона» мы непосредственно видим макротраекторию капель водяного пара; но в этой макротраектории мы «видим» (очамиразума. понимая) движение микрочастицы, осуществляемое не как видимое перемещение, а как превращение, трансмутация. Это установление факта возможно только тогда, когда я сам факт понимаю как объективную потенцию, когда в теоретическом образе предмета идеально воспроизводится не «наличное бытие» предмета — «вещи», но чувственно-сверхчувственные отношения (типа «стоимости»), т. е. воспроизводится объект в его потенциях.
Это и понятно. Практика означает конкретное тождество движения вещей и движения понятий («цель. как закон определяет способ и характер. действий. » vii ). Идеализованный эксперимент, продолжаемый в голове,— это необходимое определение и завершение эксперимента предметно-чувственного.
Только вводя в определение предмета определение способа деятельности с ним (в физике — определение приборных действий), ученый способен выявить объективную значимость (содержание, независимое от сознания) научных понятий и утверждений.
А теперь о предрассудке. Состоит он в наивном убеждении, что факт — это то, что дано чувствам, то, что совпадает с ощущением. И далее, согласно этому же предрассудку, то в действительности, что открыто разуму, что воспроизводится напутях конструирования, идеализации. это нечто чисто «идеальное», вторичное, необъективное.
Не будем сейчас говорить об истоках этого гносеологического предрассудка. Скажем коротко, — дело в непонимании принципиальной теоретичности всеобщей человеческой практики, дело внепонимании идеализующей силы практического деяния.
Предрассудок этот особенно губителен для исторической науки, факты которой — в прошлом, чувствам не даны, и реконструктивная миссия которой особенно актуальна.
И здесь второй гносеологический предрассудок (непонимание того, что изобрести, произвести предмет и означает. воспроизвести, отразить действительность в ее сути, в ее потенциях ) переходит в третий коренной гносеологический предрассудок, — касательно самой возможности для ученого-историка иметь дело с реальным течением (ведь оно уже завершилось!) исторического процесса.
Остановимся на этой проблеме детальнее, так как здесь мы вступаем непосредственно в сферу проблемы собственно-исторического факта.
Вернемся к трудностям исторического познания, раскрытым в статье А.Я. Гуревича.
Напомним, что проблема начиналась с вопроса о том, возможно ли считать, что результатом реконструктивной работы историка (которая на поверку оказывается конструктивной работой) является не просто новое знание о действительности, но восстановленный фрагмент самой действительности, исторический факт как предмет и объект нашего познания, нашей деятельности. Здесь возникали две антиномии. Во-первых, на каком основании можно утверждать, что результатом реконструктивной работы (познавательной деятельности) историка может оказаться не только знание о факте, но сам факт, т. е., как мы договорились, фрагмент самой действительности? Во-вторых, как может получиться, что результатом этой работы будет факт прошлой действительности, факт уже давно произошедший, и в своей живой жизни, в акте своего осуществления простоне доступный для нашего восприятия и воздействия? Не мистика ли это? Какой реальный смысл имеет утверждение, что возможно (причемв результате познания) заново создать кусок действительности, которая давным-давно (или недавно, не в этомсуть) ушла в прошлое, стала недействительной? И все же в положительном ответе на этот вопрос (и в его риторической части — «возможно ли?», и в его рациональной части — «на каких основаниях?») никакой мистики нет.
Вместе с источником (документом, летописью, археологической находкой) из прошлого в наше время попадает кусок, фрагмент, обрывок самой прошедшей действительности. Своей реконструктивной работой (сопоставлением и взаимодополнением многих источников, их мысленной и реальной «достройкой», заполняя белые пятна, исправляя искажения и счищая напластования произвольных интерпретаций) историк одновременно проделывает двойную работу. 1) Он устанавливает, что описанное в источнике или «донесенное» источником событие — действительно факт, т. е. что оно действительно было, происходило. 2) Он реально расширяет фрагмент прошедшей действительности, который попал в наше время, как бы увеличивает его историческую площадь, более полно воссоздает сам предмет познания, а не только углубляет знание, истолкование, понимание этого предмета. Чтобы разъяснить и развить сформулированную только что мысль, продумаем один простенький, но очень характерный момент реальной реконструктивной работы историка.
После многих попыток грамота была расшифрована. Надо было приставить к букве верхней строчки букву нижней, потом переходить к следующей букве в верхней строке, потом опять к нижней.
Недостающие гласные пришлось восстанавливать по смыслу. Грамота оказалась шуткой школяра XII или XIII в. «Невежа писа не дума каза, а хто се цита. »
Вдумаемся в теоретико-познавательный смысл (как нивысокопарно этозвучит) подобной расшифровки.
Когда историк прочитал на куске бересты зашифрованную запись школяра, оннетолько получил новое знание об историческом факте, о том, что написано на бересте, о характере культуры ХII в., о психологии людей эпохи; он расширил площадь самогофрагмента прошлого.
Историк восстановил еще один «угол» самого объекта (и предмета) познания. Исторически реальная надпись на бересте (исторический факт, независимый от сознания историка) — это не беспорядочный и бессмысленный набор букв, но осмысленная шутка древнего школяра: «Невежа писа. ». И дело не только в том, что историк теперь может сказать: «Я знаю, что на бересте действительно написано то-то и то-то. ». Дело в том, что в нашем времени теперь присутствует (в качестве факта) именно такая, действительно осмысленная берестяная грамота. Присутствует и актуально существует кусок быта XII в. вместе с характерным грубоватым юмором, розыгрышем, «обрывком» взаимоотношений. Присутствует тот самый предмет — «эллипс», предмет — отношение, который характерен для социальной действительности. Однако, для разума, воспитанного в предрассудках, все, что обнаруживается на бересте в результате такой работы, представляется не действительным, а «недействительным», не фактом, но знанием о факте. Как же иначе, ведь все это содержание — результат нашей субъективной деятельности, оно зависит от нас, оно может быть истинным или ложным, оно производно по сравнению с «упрямым фактом» — куском бересты с врезанными в него полосками. Эти опасения и предрассудки («действительно только то, что я вижу») связаны с укоренившимся вещественным, бытийным представлением о действительности.
Вещь, на которую можно ткнуть пальцем, — вот это бесспорно объективный материальный предмет. Что касается такого «предмета», как социальное отношение, и нас, и нашу деятельность включающее в свою орбиту, это уже нечто похожее «на субъективность», нечто странное и неуловимое.
Между тем секрет заключается в следующем. Содержание надписи на бересте (в нашем примере) — это определенное отношение между автором письма и его читателем. Действия но расшифровке этой надписи, сами затруднения в этой работе, неверные ходы и запутанные тупики — все это входит в действительное содержание данного факта. Расшифровав (а главное, расшифровывая)эту надпись, исследователь включается всистему отношений. Большe того, он оживляет ту систему отношений, которая и составляет суть данного факта как фрагмента действительности. Какой действительности?
Прошедшей? Или настоящей? «Или — или» здесь только путает карты. Включаясь в современную нам действительность, включаясь в определенную деятельность современного историка, кусок бересты оживает как фрагмент прошедшей действительности. Факт истории — это момент социальной связи.Активно воспроизведя эту связь, оживляя оба «полюса» данного, социально-значимого, предмета, я одновременно понимаю этот исторический факт и воспроизвожу его, расширяю площадь прошедшей действительности в связях и срезах действительности моего времени. Я воспроизвожу исторический факт по законам его произведения, я действую так, как действовали люди прошлого (расшифровывая эту надпись), для которых этот исторический факт существовал как определенное, пускай ничтожно малое, социальное отношение.
Причем моя деятельность, включаемая в содержание этого факта, все время сохраняет вполне объективный, определяемый ее содержанием характер. Конечно, человек действует (расшифровывая надпись) вполне сознательно; он может эту надпись совсем не расшифровывать, но сама деятельность читателя и сама необходимость расшифровки входят объективно детерминированным звеном в социальное содержание данного факта (т. е. зашифрованной надписи).
Расшифровывая исторический факт, мы включаем в современную действительность фрагменты действительности прошедшейи тем самым раскрываем историзм современности. Мы сами развиваемся как культурные субъекты, т. е. субъекты, прожившие долгую историческую жизнь (100, 300, 1000 лет).Мы действуем как исторически памятливые субъекты.
Факт независим от нашего знания о нем, но факт (данный факт берестяная грамота) включает в себя деятельность современного исследователя (или любого другого субъекта, скажем, школяра, жившего в XII в.), деятельность по расшифровке; этот факт не узоры на дереве (не «вещь»), но социальное отношение, скрытое за твердой вещной оболочкой. Это отношение — отношение» между людьми с их сознанием, волей, с их целенаправленной деятельностью.
Включение нашей деятельности в реальное бытие факта (распредмеченного как отношение, как возможность ) есть вместе с тем и именно благодаря этому его познание. Чем большую «площадь» исторического факта мы воспроизводим, тем больше мы знаем о нем. Пока перед нами лежит береста с бессмысленной надписью — это небольшой уголок прошедшей действительности (открыв этот факт, мы знаем, к примеру, что многие простолюдины ХП в. умели писать). Включение же надписи в отношение «дешифровки» есть воссоздание предмета — социальной связи, есть реконструкция большего фрагмента действительности и одновременно есть добывание большего знания об этом фрагменте. Дело здесь не в дешифровке загадки, как таковой. Дело именно в необходимости включения историка в реальное социально-историческое отношение.
Вот другой, более серьезный материал для размышления. Такой исторический «факт», как личность Сократа, возможно воспроизвести как факт, как нечто внеположное самому историку, как нечто объективное, только если мы будем подходить к Сократу не как к вещи, но как к «действующему» лицу, если мы включимся в цельный процесс социально-исторических отношений, от V в. до н. э. к XX в. н. э.
Сократ исторический — это не Сократ физиологический (его действительно не восстановишь), это Сократ легенды, Сократ Платона и Сократ Аристофана, Сократ социально значимый.
Дело тут не во «вчувствовании». Дело просто в том, что реконструкция исторического факта только тогда и будет иметь научное значение, когда историк сумеет по поводу этого факта, использовав этот факт как точку действенного контакта между собой и историей, включиться в реальное социальное отношение, причем отношение типа «обратной связи», какое бы гигантское историческое пространство это отношение ни пронизывало своим силовым полем.
Реконструкция исторического факта — это процесс освоения, с точки зрения своей эпохи, всего того движения, пробега всемирной истории, который фокусируется вокруг изучаемого факта и который выступает сегодня не в качестве «снятого»культурногонаследия, но в качестве «относительной одновременности» (ср. Эйнштейн) прошлых и современных событий. Факт реконструирован лишь тогда, когда (как в примере с берестой) деятельность «дешифровщика» включается в определение исторического значения этого «факта», во всей его социальной неповторимости.
Впрочем, последние абзацы — не столько заключение, сколько вступление в собственную диалектику (« механизм ») исторической реконструкции.
Логическую необходимость только что сформулированных утверждений возможно раскрыть только на основе дальнейших исследований. Здесь же просто хотелось еще раз — логически — переформулировать саму проблему исторического факта.
i См. |указ. в прим. 2 статью А.Я. Гуревича.
ii Маркс К. и Энгельс Ф. Сочинения. М., 1960. Т.23. С.189.