Гумилев за что расстреляли

Инструменты пользователя

Инструменты сайта

Боковая панель

Основные ссылки

Метки статей

Содержание

Невинно расстрелянный Гумилев

Краткое содержание мифа

Примеры использования

Действительность

Общие соображения

Казалось бы, все это полностью закрывает вопрос. Но что тогда делать с рядом свидетельств о том, что организация все же существовала? «Между тем, известно, что в письме бежавшего из Петрограда в 1921 участника Таганцевской организации профессора-германиста Б.П. Сильверсвана писателю А.В. Амфитеатрову, написанном в 1931, сообщалось, что организация реально существовала и даже охватывала армию. В 1996 в нью-йоркском «Новом журнале» опубликовано частное письмо от 1952 поэта Георгия Иванова 4) В.А. Александровой о Н.С. Гумилеве, где содержится признание: «Я был и участником несчастного и дурацкого Таганцевского заговора, из-за которого он погиб. Если меня не арестовали, то только потому, что я был в «десятке» Гумилева, а он, в отличие от большинства других, в частности, самого Таганцева, не назвал ни одного имени»» 5)

Так как существует такой разброс мнений и свидетельств, то необходимо поподробнее с этим разбираться. Возникают два вопроса:

Существовал ли заговор Таганцева

В 1996 г. в научный оборот был введен ряд документов 6) ). Первый из этих документов – секретное письмо к генералу Врангелю от профессора Давида Гримма от 4 октября 1921 года; Гримм жил в Гельсингфорсе, был одним из руководителей антибольшевистской организации и был связан с антибольшевистским подпольем Петрограда. Письмо было послано Врангелю шифром с целью осведомить его о положении дел с этим подпольем. В архиве Врангеля сохранился расшифрованный для Врангеля текст этого письма; в архиве самого Гримма – черновой автограф текста в незашифрованном виде и машинописная копия текста в зашифрованном виде. Второй документ – секретное письмо того же Гримма к Карташову от 16 июля 1921 г. 7)

Выдержка из письма Гримма к Карташову гласит: «…после провала организации В.Н. Таганцева, матросских и других более крупные образования рассыпались на мелкие ячейки, не имеющие объединяющих руководителей».

Причастен ли к этому заговору Гумилев

Обычно считается, что причиной разоблачения заговора послужили письма и списки, найденные при Ю. Германе, убитом 31 мая 1921 при переходе границы. Однако это несколько не так.

Желающих отправиться в нелегальное путешествие оказалась масса. Ревком производил фильтрацию и выбранных рекомендовал русским организациям. Впоследствии ревком раскололся, с.-ры отстранились от этой игры и рекомендацию выдавал почти единолично пред. ревкома Петриченко.

Будучи в курсе лагерной жизни, ПЧК посылала директивы своим агентам в Ино. Одних из этих агентов, на котором безусловно стоит несколько остановиться, был боцман старого времени Паськов с «Петропавловска»… Предписанием из ЧК Паськову приказывалось проникнуть в финскую разведочную организацию, затем попытаться сделаться русским белогвардейским или финским курьером, а по возможности и фиктивным организатором матросского элемента в Петрограде. Пользуясь своими хорошими отношениями в ревкоме и привилегированным в тот момент положением ревкома, Паськов, действительно, в короткое время тесно связывается с финскими курьерами, с начальником сыскного отделения, знакомится с двумя русскими белыми организациями и поддерживает с ними добрые отношения. По рекомендации Петриченко он отправляется в Петроград с инструкциями… Пользуясь возрастающим доверием, Паськов становится заведывающим курьерской кронштадтской связью и организатором отправляемых в Петроград матросов.

На первых порах дела его шли хорошо: благодаря содействию ЧК он безнаказанно отводит матросам конспиративные квартиры в Петрограде, собирает их для обсуждения дел и вместе с тем, для приобретения популярности в белых группах Петрограда, участвует в мелких террористических актах, расклеивает на улицах Петрограда прокламации от кронштадтского ревкома. Уже к маю месяцу Паськов познакомился с Таганцевым, сблизился с ним и просил принять его в помощники по организации боевых дружин. Таганцев ему доверял и познакомил его с сенатором Лопухиным и Тимофеевым… В помощь Паськову по Петрограду дан был ПЧК-ой и некто Корвин-Круковский, человек, безусловно, интеллигентный и энергичный. Введенный в Таганцевскую организацию, Корвин-Круковский быстро освоился с членами ее и к маю имел уже обширное среди них знакомство. Характерно, что Корвин-Круковский так и рекомендовался некоторым членам Таганцевской организации как служащий ЧК и, несмотря на это, был принят в организацию полноправным членом… Таким образом, к маю 1921 г. ЧК обладала уже некоторым материалом для возбуждения белогвардейского процесса.

Агранов решил, что наступила пора действовать открыто. Проходя последний раз из Петрограда в Териоки, Паськов ознакомил чекистов с расположением курьерских пунктов на границе и предупредил Агранова о времени и пути своего возвращения. В Петроград Паськов должен был идти, как было между ними условлено, вместе с Ю.П. Германом (кличка «голубь»), курьером финской службы.

Герман был одним из идейных работников Таганцева. К этому приходу Паськова ЧК-ой сделаны были приготовления… Вся эта компания выехала по дороге на Шувалово, далее по Лемболовскому шоссе на деревню Галатово, не доезжая которой и встретила курьеров финского генерального штаба Германа и Болотова, направлявшихся на лошади в Петроград, но арест их оказался неудачным. Паськов был на солидном расстоянии сзади. Болотов убежал. Смертельно раненый Герман достался большевикам…

Два месяца он молчит, следствию не удается получить никаких данных. Из Москвы присылают следователя по особо важным делам Я.С. Агранова. В обмен на обязательство ни к кому не применять смертной казни и открытом суде 13) тому удается привлечь Таганцева к сотрудничеству со следствием.

6 августа Таганцев дает показания на Гумилева.

«Протокол показания гр. Таганцева

«Поэт Гумилев после рассказа Германа обращался к нему в конце ноября 1920 г. Гумилев утверждает, что с ним связана группа интеллигентов, которой он сможет распоряжаться и в случае выступления согласна выйти на улицу, но желал бы иметь в распоряжении для технических надобностей некоторую свободную наличность. Таковой у нас тогда не было. Мы решили тогда предварительно проверить надежность Гумилева, командировав к нему Шведова для установления связей.

В течение трех месяцев, однако, это не было сделано. Только во время Кронштадта Шведов выполнил поручение: разыскал на Преображенской ул. поэта Гумилева, адрес я узнал для него во «Всемирной литературе», где служит Гумилев. Шведов предложил ему помочь нам, если представится надобность в составлении прокламаций. Гумилев согласился, что оставляет за собой право отказаться от тем, не отвечающих его далеко не правым взглядам. Гумилев был близок к Совет. ориентации.

Шведов мог успокоить, что мы не монархисты, а держимся за власть Сов. Не знаю, насколько мог поверить этому утверждению. На расходы Гумилеву было выделено 200 000 советских рублей и лента для пишущей машинки. Про группу свою Гумилев дал уклончивый ответ, сказав, что для организации ему потребно время. Через несколько дней пал Кронштадт. Стороной я услыхал, что Гумилев весьма отходит далеко от контрреволюционных взглядов. Я к нему больше не обращался, как и Шведов и Герман, и поэтических прокламаций нам не пришлось ожидать».

Так же обращает внимание, что Гумилев был арестован уже 3-го августа, А показания на него даны только 6-го. Создается впечатление, что на Гумилева вышли по агентурным источникам и только потом получили подтверждение им. В самом деле Гумилева 17) нет ничего, что бы подтвердить или опровергнуть эту гипотезу.

Найденные при обыске 200 000 рублей, происхождение которых Гумилев не может объяснить 20) красной нитью проходят через все следствие. Зачем Гумилеву дали эти деньги, на что он хотел их потратить?… Подливают масла в огонь показания Таганцева от 23 августа:

«В дополнение к сказанному мною ранее о Гумилеве как о поэте добавляю, что насколько я помню в разговоре с Ю. Германом сказал, что во время активного выступления в Петрограде, которое он предлагал устроить (4 слова подчеркнуты красным карандашом) к восставшей организации присоединится группа интеллигентов в полтораста человек. Цифру точно не помню. Гумилев согласился составлять для нашей организации прокламации. Получил он через Шведова В.Г. 200 000 рублей.

Таганцев
23 авг 21»

Чем больше Гумилев запирается, тем больше растут подозрения у следствия. И оно не ошибается. По воспоминаниям ученицы Гумилева И.В. Одоевцевой:

Совершенно неизбежно, что следствие заканчивается выводом:

«Заключение по делу:

«Следствием установлено, что дело гр. Гумилева Николая Станиславовича (исправлено на: Степановича), 35 лет происходит из дворян, проживающего в г. Петрограде угол Невского и Мойки в Доме искусств, поэт, женат, беспартийный, окончил высшее учебное заведение, филолог, член коллегии издательства Всемирной литературы, возникло на основании показаний Таганцева от 6.8.1921 г., в котором он показывает следующее: «Гражданин Гумилев утверждал курьеру финской контрразведки Герману, что он, Гумилев, связан с группой интеллигентов, которой последний может распоряжаться, и которая в случае выступления готова выйти на улицу для активной борьбы с большевиками, но желал бы иметь в распоряжении некоторую сумму для технических надобностей. Чтоб проверить надежность Гумилева организация Таганцева командировала члена организации гр. Шведова для ведения окончательных переговоров с гр. Гумилевым. Последний взял на себя оказать активное содействие в борьбе с большевиками и составлении прокламаций контрреволюционного характера. На расходы Гумилеву было выдано 200 000 рублей советскими деньгами и лента для пишущей машинки.

В своих показаниях гр. Гумилев подтверждает вышеуказанные против него обвинения и виновность в желании оказать содействие контрреволюционной организации Таганцева, выразив в подготовке кадра интеллигентов для борьбы с большевиками и в сочинении прокламаций контрреволюционного характера.

Выводы

Поэт Николай Степанович Гумилев действительно был замешан в антисоветском заговоре. Заговор был довольно обширен и состоял из нескольких групп, общающихся друг другом исключительно через руководителей этих групп.

Проводимая заговорщиками инфильтрация участников Кронштатского восстания в Петроград, накопление их сил, вполне могло бы (и в этом участники заговора были правы) создать очаг восстания в Петрограде. Именно этим, реальной опасностью этого заговора, и вызвана столь быстрая и жесткая реакция власти.

Н. Гумилев, вне всякого сомнения замешан, в этом заговоре. Более того, он практически не маскируясь ведет эту деятельность. О ней знают практически все ближние. При этом он надеется на свою известность, как защиту:

«— Боже мой, ведь это безумно опасно!
Но он спокойно покачал головой.
— И совсем уж не так опасно. Меня вряд ли посмеют тронуть» 24)

Как выяснилось, в этой своей уверенности, что его не посмеют тронуть, он ошибался.

И это не смотря на то, что ряд приговоренных спаслись: «Часть специалистов, арестованных по «делу ПБО», была — по практическим соображениям и в связи с ходатайствами разных лиц — избавлена от казни. Таковы, напр., исследователи сапропеля геолог-угольщик В.И. Яворский (освобожден в конце августа) и гидрогеологи Н.Ф. Погребов и П.И. Бутов (освобождены позже): за всех троих просил через Ленина знакомый Н.К. Крупской профессор-геолог Н.Н. Яковлев. А.И. Горбова (освобожден, за него просил Горький), Б.В. Цванцигера (взят по «делу ПБО» в Москве 29 окт. 1921, под стражей до 9 окт. 1922).» 26)

Источник

«Здесь нет поэта»: 100 лет назад был расстрелян Николай Гумилёв

Сто лет назад на Ржевском полигоне был расстрелян Николай Гумилёв. Георгиевский кавалер, офицер, поэт и путешественник погиб, к 35 годам успев оказать оглушительное воздействие и на литературу, и на жизнь в целом. Его влияние признавали и Мандельштам, и Набоков, и Всеволод Рождественский. О нем знали и в тюремных теплушках (многие наизусть), и в курилках НИИ и вузов — старшему поколению памятны его запрещенные Лаперузы, жирафы и фрегаты, набранные самиздатовским мелким кеглем на папиросной бумаге.

Без пары

Литературоведы иногда шутят, что русские поэты «ходят парами»: Пушкин и Лермонтов, Цветаева и Ахматова, Бродский и Рейн. У Гумилёва очевидной пары не было и нет. В какой-то момент его ставили рядом с Блоком (Блок — Луна, Гумилёв — солнце), однако посмертный шлейф угасшего в своей постели символиста (как сказал бы Гумилёв, «при нотариусе и враче») казался слишком бытовым и штатским на фоне эффектного вызова дворянина, больше гордившегося званием прапорщика, чем поэта. Его неочевидная пара — Редьярд Киплинг, поэт имперский, государствообразующий, этапный.

Гумилёву сыграть такую роль не довелось — намеревавшийся пожить до 90 лет, он погиб в 35, завершив сознательно выстроенный литературный миф. Миф искреннего рыцарского служения, но не империи, а бескорыстному приятию бесконечно расширяющегося мира, завораживающе прекрасного и беспощадного.

На самом деле Лаперузы и жирафы, невесты льва и черные девы — для антуража. Основной пафос его поэтического высказывания составило стоическое принятие красоты и жестокости. Это кредо сформулировано в знаменитом гумилевском верлибре «Мои читатели» 1921 года: «Старый бродяга в Аддис-Абебе, /Покоривший многие племена, /Прислал ко мне черного копьеносца /С приветом, составленным из моих стихов. /Лейтенант, водивший канонерки /Под огнем неприятельских батарей, /Целую ночь над южным морем /Читал мне на память мои стихи». И — далее: «А когда придет их последний час, /Ровный, красный туман застелит взоры, /Я научу их сразу припомнить /Всю жестокую, милую жизнь, /Всю родную, странную землю, /И, представ перед ликом Бога /С простыми и мудрыми словами, /Ждать спокойно Его суда».

Евангелие и Гомер

Гумилёва уговаривали быть осторожнее. Он смеялся: «Большевики презирают перебежчиков и уважают саботажников. Я предпочитаю, чтобы меня уважали». Он был совершенно спокоен при аресте, в тюрьму взял Евангелие и Гомера.

«И умру я не на постели, /При нотариусе и враче, /А в какой-нибудь дикой щели, /Утонувшей в густом плюще», — писал он. «Не мучнистой бабочкою белой /В землю я заемный прах верну, /Я хочу, чтоб мыслящее тело /Превратилось в улицу, в страну», — ответил Мандельштам. «…И умру я не в летней беседке от обжорства и от жары, а с небесной бабочкой в сетке на вершине дикой горы», — подытожил Набоков.

«Все под Гумилёвым»

Синдик акмеистического «Цеха поэтов», вызвавшийся вернуть слову полнокровное звучание в противовес игровой символистской туманности, мастер слова, экспериментировавший с метрикой, Гумилёв с ранних лет сформировал поэтический почерк, выбрав воинскую доблесть и имперскую мощь с поправкой на любовь и ориентальную экзотику в качестве основных тем. Мегазвезда Серебряного века, по складу характера и самобытности дара он был поэтом допушкинской поры, сознательно защищавшим свои стихи от всего больного, преходящего, случайного.

«Я любил его молодость. Дикое дерзкое мужество его первых стихов. Парики, цилиндры, дурная слава, Гумилёв, который теперь так академически чист, так ясен, так прост, когда-то пугал», — вспоминал его гимназический товарищ, историк искусства, знаменитый теоретик авангарда и гражданский муж Ахматовой Николай Пунин. И добавлял: «Пугал жирафами, попугаями, дьяволами, озером Чад, странными рифмами… темной и густой кровью своих стихов. Он пугал… но не потому, что хотел пугать, а от того, что сам был напуган бесконечной игрой воображения в глухие ночи, среди морей, на фрегатах, с Лаперузом, Да Гамой, Колумбом — странный поэт, какие должны в нем тлеть воспоминания, какой вкус на его губах, горький, густой и неисчезающий».

Визитная карточка поэта, конечно, «Жираф» — хрестоматийная, но очень гумилевская. Тут всё — и «африканские страсти», над которыми посмеивались современники, и «уверенность в движении рифмы», и «зоркость в эпитетах». Здесь «дано больше глазу, чем слуху», а «сам поэт исчезает за нарисованными им образами» — так отозвался о сборнике, куда входит это стихотворение, Валерий Брюсов. Очень гумилевская и драматургия: сверкающее ориентальное великолепие, и черные девы, и туманы над озером Чад летят ворохом нелепых сувениров в угол плохо протопленной комнаты женщины, которая не верит «во что-нибудь, кроме дождя».

Обреченная, любимая мемуаристами пара, Муза плача и Конквистадор в панцире железном, обвенчалась в 1910-м, а в 1918-м разошлась. Экстравагантный не только по меркам царскоселов молодой поэт упорно добивался благосклонности Анны Горенко. Впервые встретились на катке, потом столкнулись на чьем-то воскреснике. Получив очередной отказ, шел на крайние меры: ездил топиться в Нормандию. С дороги послал портрет со стихами Бодлера. Попытка не удалась — с пустынного пляжа прогнали блюстители порядка, принявшие юношу за бродягу. Целый, невредимый вернулся в Париж — к радости молоденьких поэтесс, каких-то прекрасных гречанок и «царицы Содома» — баронессы. «Ради Вас я бросил сразу два романа», — корил он Ахматову в письме. «А третий,—– смеялась она годы спустя, — с Орвиц-Занетти?»

Историки спорят до сих пор, мог ли Гумилёв оказаться заговорщиком. Как монархист и ярый противник советской власти — мог. С другой стороны, он не раз высказывал убеждение, что нужно по совести служить своей родине — независимо от того, какая в ней власть. Об эмиграции не помышлял. После революции, когда надежда на военную карьеру рухнула, вернулся в Петроград как обычный гражданский. Ушел с головой в литературную жизнь: издавал один за другим сборники — «Мик», «Фарфоровый павильон», «Костер». Читал лекции в многочисленных студиях, возродил «Цех поэтов». «Обезьян растишь», — посмеивалась уже бывшая жена Ахматова.

Современники вспоминали, что в 1918–1921 годах среди русских поэтов равного в авторитетности Гумилёву не было. Секрет его был в том, что он, вопреки поверхностному мнению о нем, никого не подавлял авторитетом, но «заражал энтузиазмом». Блок ворчал: «Все под Гумилёвым».

«Пятно на ризе революции»

Приговор Гумилёву вызвал большой резонанс. Его пытались спасти. Хлопотали ученики и коллеги, повлиять на ход событий пытался Максим Горький — лично обращался к Дзержинскому и Луначарскому. Последний дошел до Ленина, но Ленин отказал. Сотрудники издательства «Всемирная литература», где работал в последние годы Николай Степанович, дошли до председателя ЧК Петрограда Семенова. Говорят, услышав, что арестован поэт, равный Блоку, тот поинтересовался, что еще за Блок…

Гумилёв был арестован по подозрению в участии в «таганцевском заговоре», названном по фамилии преподавателя географии в Петрограде. Росчерк в деле поставил следователь, который не знал даже имени подследственного — называл его Станиславовичем. Что касается гибели, тут есть несколько версий: поговаривали, что охрана забила его в камере еще до расстрела — за непокорность и высокомерное отношение к тюремщикам.

Есть и более романтическая версия, известная со слов женщины, чей друг служил в расстрельной бригаде.

Раннее утро. Ржевский полигон. В предрассветной мгле солдаты вытаскивали из заброшенного порохового склада осужденных — в исподнем, халатах, изодранных гимнастерках без погон — и гнали к ямам. Человек в помятом черном костюме вышел сам, не спеша, даже вальяжно, сонно закурил. И тут на лесной дороге появился черный «бьюик». «Поэт Гумилёв, выйти из строя!» — приказал щеголеватый офицер. «А они?» — усмехнувшись, Гумилёв указал на шеренгу за спиной. «Николай Степанович, не валяйте дурака!» Человек в потрепанном костюме улыбнулся, затушил папироску: «Здесь нет поэта Гумилёва, есть офицер Гумилёв», — и сделал шаг назад, в строй.

«Гибель Гумилёва — единственное пятно на ризе революции», — отозвалась об этой трагедии красный комиссар, поэтесса и красавица Лариса Рейснер. А в письме матери написала: «Если бы перед смертью его видела, всё ему простила бы, сказала бы, что никого не любила с такой болью, с таким желанием за него умереть, как его, поэта Гафиза, урода и мерзавца».

Гумилёв умер с той самой «бабочкой, бьющейся в его сетке» — этой бабочкой были Набоков, Мандельштам, акмеисты-эмигранты и их король Георгий Иванов, политзаключенные в ГУЛАГе, шестидесятники с их самиздатом и даже современные поэты, любители неторопливых штудий. Его отношение к поэзии как к ремеслу — снова в тренде. Именно Гумилёв открыл путь к стихосложению как общедоступной сфере познания, сфере коммуникации открытых знаков, требующей искренней эмоции и только потом мастерства.

Источник

Безоружный

Это случилось ровно 100 лет назад.

Восемь слов

Как в этом мире дышится легко!

Скажите мне, кто жизнью недоволен,

Скажите, кто вздыхает глубоко,

Я каждого счастливым сделать волен.

Пусть он придет! Я должен рассказать,

Я должен рассказать опять и снова,

Как сладко жить, как сладко побеждать

Моря и девушек, врагов и слово.

Упоительна! Его расстреляют, как и полагается, безоружным.

Но при этом погибнет он, это доказано ныне, все-таки в бою.

Серебряная стрела

Триумфатор

Но именно в последний год часы судьбы его были уже включены.

Ах, как эффектно возник он в первопрестольной! На лестнице в подвал Дворца искусств, на Поварской, на 22 выбитых ступенях ее, ведущих, по словам Цветаевой, в ад, сверкая белыми воротничками среди фуфаек и трепанных кофт москвичей, явились в одночасье два петербургских поэта. Лестница бывшего графского дома Соллогубов, ведущая в подвальную кухню, переделанную в тот год под столовую, верите ли, неимоверно знаменита, как и сам особняк. По ней ступали поэты от Бальмонта до Блока, весь Серебряный век ступал, а легкая Цветаева со стаканом в руке по несколько раз на дню слетала вниз за кипятком, когда недолго, полгода всего, служила здесь при Наркомнаце. И вот теперь под эти своды сходили Николай Гумилев и Михаил Кузмин. Приехали читать стихи на вечере в Политехническом.

И на календаре в тот день было 2 ноября 1920 года.

Ольга

Она и ее двоюродная сестра Варя Монина, юные поэтессы, познакомятся с ним, когда Гумилев между боями на фронте залечивал в Крыму простудный процесс в легких. Не знаю, рассказывал ли он Ольге, как с папиросой в зубах смело фланировал по брустверам окопов, за что ему влетало от командиров, говорил ли, как первым рвался на фронт. Позже, уже в 26-м, поэт Бенедикт Лившиц, также храбрый, удостоенный наград воин, скажет: «Только мы честно отнеслись к войне: я и Гумилев. Мы сражались. Остальные поступили как мошенники. Даже Блок записался куда-то табельщиком».

А еще скажет фразу про нее, которую она запомнит: «В 18 лет каждый делает из себя сказку. «

Последний приезд

Но когда ступил на московский перрон, на календаре было 2 июля 1921 года. Полтора месяца до смерти.

На краю

Повторяю, хитрым не был. Напротив, был прямым, как таран, как пущенная сильной рукой стрела. Пять раз делал предложение Ахматовой и дважды пытался из-за нее покончить с собой, пока не добился согласия. Трижды требовал выстрела на дуэли с Волошиным, когда у того случилась осечка, и ждал, стоял у барьера в ожидании пули. Дважды покорял Африку, да так, что местные не только называли детей в его честь, но отец будущего императора Эфиопии Хайле Селассие I подарил ему в знак благодарности одну из рек черного континента. Какого?! А когда на фронте при отступлении все вдруг бросились врассыпную, он один кинулся под огнем вытаскивать брошенный на передовой пулемет, за что и получил второго Георгия!

Какая смертная тоска

Нам приходить и ждать напрасно.

А если я попал в Чека?

Вы знаете, что я не красный!

Нам приходить и ждать напрасно,

Пожалуй, силы больше нет.

Вы знаете, что я не красный,

Голгофа

Это правда. Не красный и не белый. Просто по натуре он был заговорщиком. С детства. И таких, надо признать, обожал. Здесь, в Москве, на углу с Георгиевским переулком стояло когда-то кафе поэтов, знаменитое «Домино». Стены в нем расписал сам Анненков, и на них в качестве украшения кто-то повесил и птичью клетку, и старые штаны поэта Каменского. Здесь в чайниках, маскировки ради, подавали чистый спирт поэтам и проституткам, чекистам и наркоманам. И здесь, за день до встречи с Одоевцевой, Гумилев читал стихи. Выйдя из кафе, заметил мужчину, который декламировал строки его. Читал не бледный юноша, не истомленная ночными бдениями девушка, вспоминал свидетель, стихами опьянялся мужчина в кожаной куртке. Крепко пришитая к плечам голова, кривоватые, в обмотках, ноги, библейское лицо.

Голубя убьют при очередном переходе границы. И Гумилев знал это уже, когда в комнатке Одоевцевой на Басманной вдруг улыбнулся и, подняв указательный палец, сказал: «Завтра в обратный путь, домой. Но сегодня задам пир на весь мир. Быстрота и натиск. Буду вечером выступать. Как же без вас. «

Читал стихи как раз во Дворце искусств, где останавливался в прошлый раз. Не знаю, сказал ли Одоевцевой, что накануне ночью, найдя эти ворота Дворца запертыми, лихо перемахнул через ограду, ибо там в одном из флигелей его ждала очередная женщина. Запомните, друзья-читатели! Эту ограду, которая и ныне ограждает дом на Поварской, брал штурмом поэт Гумилев! И здесь же, в каком-то длинном зале, последний раз читал Москве стихи. Сначала пророческие:

Но я за все, что взял и что хочу,

За все печали, радости и бредни,

Как подобает мужу, заплачу

Непоправимой гибелью последней.

Подошла неслышною походкой,

Посмотрела на меня любовь.

Отравила взглядом и дыханьем,

Слаще роз дыханьем, и ушла

В белый май с его очарованьем,

В невские, слепые зеркала.

Часы судьбы

. Я кричу, и мой голос дикий,

Это медь ударяет в медь,

Я, носитель мысли великой,

Не могу, не могу умереть.

Словно молоты громовые

Или воды гневных морей,

Золотое сердце России

Мерно бьется в груди моей.

P.S. Он стрелой летел к славе. Так летел, что и после ареста вышел в свет его «Огненный столп», а после расстрела, в тот же год и в следующий, были переизданы «Жемчуга», «Костер», «Фарфоровый павильон». А на премьере его «Гондлы» (ростовский театр, помните, все-таки переехал в Петроград!) зрители отбивали ладони: «Автора. Автора. «

Современник поэта, писатель Василий Немирович-Данченко считал, что Гумилев был бы на месте в Средние века: «Опоздал родиться лет на четыреста. «

Источник