Что значит слово тамодий
Что значит слово тамодий
НАПУТНОЕ — все, чем человек напутствуется, снабжается на путь, в дорогу.
Отправляемся в путь, в дорогу, — надо снабжаться «напутным» — «пищей телесною или духовною», по объяснению Даля, — «наставленьями, пожеланьями, благословеньями». Жизнь человека — движение, путь, дорога; это в нашем языке — «жизненный путь», «дорога жизни», в наших пословицах — «Жизнь прожить — не поле перейти», «Жизнь прожить — что море переплыть».
«Человек рожден на труд», — писал Даль; труд — смысл жизни и цель ее, жизненный путь, по Далю, — путь труда.
«Пришла пора подорожить народным языком», — объяснял Даль смысл и цель жизни своей: «Мы начинаем догадываться, что нас завели в трущобу, что надо выбраться из нее поздорову и проложить себе иной путь… Говоря просто, мы уверены, что русской речи предстоит одно из двух: либо испошлеть донельзя, либо, образумясь, своротить на иной путь, захватив притом с собою все покинутые второпях запасы».
Даль сказал это в «Напутном слове» к своему словарю; сборник его пословиц тоже открывается «Напутным». Вместо греческого «пролог», вместо книжных «введение», «предисловие» («изложение начал или общего взгляда по поводу какого-либо сочинения») Даль вообще предпочитал народное слово «напутное».
Отправляемся в путь, проложенный Владимиром Ивановичем Далем; путь долгий — Даль прожил на свете семь десятилетий и еще без малого год, путь не прямой — Даль прошел жизнь не по ровному тракту, пути-дороги его подчас неожиданны, повороты иногда круты, но, вопреки геометрии — «Прямая есть кратчайшее расстояние между двумя точками», пословица учит: «В объезд, так к обеду, а прямо, так, дай бог, к ночи». Даль толкует пословицу: «Укорачивая путь, часто плутают». «Прямой» — это еще «правый, истинный, настоящий» или — чудесное объяснение Даля — «самый он». Непрямой геометрически путь Даля был «самый он» — всего точнее, всего истиннее он вел Даля к цели.
В конце концов для нас, потомков, Даль — это четыре тома «Толкового словаря живого великорусского языка», сборник «Пословицы русского народа».
Потомки сами определяют, что для них главное в жизни ушедшего человека. Этим главным (главным делом, итогом) они поверяют жизнь предшественника; в побочном, частном, случайном даже, они стараются усмотреть обязательное звено закономерного.
Восемнадцатилетний Владимир Даль записал в тетрадку первое словцо, последнее слово он попросил записать незадолго до смерти — «Толковый словарь» его уже вышел первым изданием, Даль пополнял его, готовя второе. За полвека Даль объяснил и снабдил примерами около двухсот тысяч слов. Если вывести «среднюю цифру», получится, что при двенадцатичасовом рабочем дне он в течение полувека каждый час записывал и объяснял одно слово.
Даль говорил: дело имеет «начало или корень, побужденье; за ним идет способ, средство, а вершит дело конец, цель, достиженье ее». Задача биографа (Даль, любивший русское слово, предпочел бы — «жизнеописателя» или «житьесказателя») на первый взгляд упрощается: главное дело растянулось с лишком на полвека, заняло почти всю жизнь Даля, остается вроде бы только отметить начало («корень», «побужденье») этого дела, обрисовать «средства», «способы» и благополучно двигаться к «достиженью цели», к концу.
Но в том и своеобразие посмертной судьбы Даля, что главное дело его — знаменитый и по-своему непревзойденный «Толковый словарь» — как бы заслонило от потомков побочное, частное, случайное, заслонило черты личности и страницы жизни его создателя.
Современники не побаловали нас обилием воспоминаний о Владимире Ивановиче Дале. В записках, дневниках, письмах людей, рядом с которыми он прожил жизнь, приходится, как правило, вычитывать о нем лишь отрывочные сведения, беглые характеристики и заметки. Удивляет при этом разноречивость мнений, несопоставимость произведенного Далем впечатления с его словами и делами. Ларчик, видно, не просто открывается.
Нам еще предстоит присмотреться ко многим из этих суждений и приговоров, определить, что в них от личности самого Даля, а что от времени и от судей. Но суждения и приговоры современников необходимо, конечно, сопоставить с делами ушедшего человека (дерево смотри в плодах, человека — в делах). Их необходимо также поверить документами, наконец — оценкой умудренных потомков (которая тоже меняется со временем). Тогда лишь получим нужный материал (по Далю: «запасы и припасы, что заготовлено для стройки, работ, для обработки письменной, для наполнения издания»).
Даль был морским офицером и врачом в сухопутных частях, участвовал в войнах и походах, отличался в сражениях. Он служил чиновником особых поручений, директором министерской канцелярии, управляющим удельной конторой.
В течение сорока лет Даль выступал и в литературе под собственным именем и под псевдонимом Казак Луганский. Полное собрание его сочинений, изданное в 1897–1898 годах, далеко не полно, хотя состоит из десяти томов (почти четыре тысячи страниц текста!). В них напечатано сто сорок пять повестей и рассказов, шестьдесят две короткие истории из сборника «Солдатские досуги» и сто шесть коротких историй из сборника «Матросские досуги», несколько статей и очерков. А есть еще «очерки русской жизни»; есть произведения для детей; есть стихи, напечатанные лишь однажды и не напечатанные вовсе, есть пьесы, хранящиеся в архиве; есть немало статей на разные темы, разбросанных в периодической печати прошлого столетия и ни в одном собрании сочинений не помещенных; есть проекты и докладные записки, погребенные в недрах министерских архивов.
Кроме бесчисленного множества слов, Даль записал тысячу сказок — он отдал их безвозмездно составителю знаменитого издания «Народные русские сказки» Афанасьеву; свои записи народных песен отослал Петру Киреевскому; богатое собрание лубочных картин передал в Публичную библиотеку.
В «Толковом словаре» нет распространенного ныне слова «полиглот». Даль предлагал взамен: «многоязычник». Сам он, кроме русского языка, знал немецкий, французский, английский, знал украинский, белорусский, польский, читал и писал на латыни, изучал болгарский и сербский языки, владел татарским, башкирским и казахским.
Даль был сведущ в разных науках — естественных, точных, гуманитарных («общественных»); к тому же владел многими ремеслами — мог сколотить табурет и изготовить тончайшее украшение из стекла.
Даль в «Толковом словаре» определял: «Жизнь человека, век его, все продолжение земной жизни его, от рождения до смерти; также — род и образ жизни его, быт, деяния, поступки, похождения и пр.».
Деяния Даля многочисленны и разнообразны, поступки любопытны, похождения увлекательны, но, думая о нем, большинству из нас трудно припомнить что-либо, кроме «Толкового словаря» и сборника пословиц: Даль как бы не существует для нас вне главных и наиболее прославленных своих трудов.
«ТОЛКОВЫЙ СЛОВАРЬ». ОТВЛЕЧЕНИЕ ВОСЬМОЕ
«ТОЛКОВЫЙ СЛОВАРЬ». ОТВЛЕЧЕНИЕ ВОСЬМОЕ
В голове Даля прорисовывалась, закрашивалась в разные цвета своя карта Земли Русской, закрашивалась, понятно, не по рельефу местности и не по административному делению — по различиям в языке. Одно слово в разных местах имеет разный смысл, и одно понятие в разных местах обозначается разным словом; но и того мало — слова произносятся неодинаково (у Даля и на этот случай пословица припасена: «Свой язык, своя и говоря»).
Даль изучал эти самые «говори» (точнее — говоры) русского языка, но изучать мало, надо особый чуткий слух иметь на русскую речь, чтобы улавливать, выбирать в потоке слов подчас едва приметные различия в произношении. Запасы, сокровища Даля были для него самого как бы удвоены: держа в руке листок с записанным словом, он слово это не только видел, но и слышал.
«В Череповце говорят: менные дзеньги; що вместо что; купеч; свит концаетца; букву в после гласной изменяют в у: пиуо, пиуцо (пиво, пивцо); галки налятят, надо сясть, хочу исть (и вместо е). Уезд этот разделяется Шексной пополам: по нагорной стороне жители бойчее, виднее, и наречие их почище; на лесной и болотной стороне жители вялы, невидны и более искажают язык». «В Волочке говорят: мы знаема, делаема — а вместо ъ; принесай, унесай, вместо: принеси, унеси; мужские имена оканчивают на гласную, а женские на ъ и ь: Авдотъ, Ульян(ъ), Степух(ъ), Ашох(ъ)». «Вот говор в Нижнедевицке[82]. Здарова, дядя Алдоха! Що, ай пашеницу вазил у город? — А то що ж? — Ну а пачаму атдавал? — Па дисяти с двухгривяным…» «По Ветлуге лесники говорят особым напевом, протягивая и расставляя иные слоги, с повышением голоса: зада-ай корму лошадьми-и…»
Даль написал труд «О наречиях русского языка» (теперь считается, что наречие в отличие от говора распространено на обширной площади; по Далю же, говор — и «местное устное наречие», и вообще «произношение, выговор, помолвка»). В основу разделения наречий Даль положил «высокую» и «низкую» речь, или попросту «аканье» и «оканье». В Москве говорят высокою речью, то есть любят звук а и заменяют им о, если на о нет ударения; произносят: харашо, гаваритъ, талкавать; окончания ого, его, превращаются в ова, ева — большова, синева. От Москвы на восток начинают окать; возле Владимира слышится уже стокан, торокан; влезают в слова и лишние о — Володимир. От Москвы на запад усиливается аканье: пабягу, пятух. От Москвы к северу складывается говор новгородский; он ближе к восточному, но имеет и свои особенности. От Москвы на юг разливается наречие рязанское; в нем, как и в западных, — аканье; даже взамен е — а да я: табе, яму. Попутно Даль сообщает, где «цокают» (цай, целовек), а где «чвакают» (курича, молодеч); где «дзенькают», а где взамен «еще» произносят «ишшо», или, того более, «яшто»; где — «Хведор», «хвуражка», а где, наоборот, — «куфня», «форостина»; где «купи боты-та», а где — «возьми луку-ти»; где добавляют звуки — «пашеница», а где сглатывают — «первези».
Даль сообщает неисчислимые особенности говоров, передает интонацию, указывает местные словечки — эти живые наблюдения в статье всего интереснее.
Способность Даля распознавать по говору уроженца той или иной местности подтверждают современники. Сам Даль в рассказе «Говор» описал два случая, с ним происшедших; он, правда, маскируется слегка, объединяет оба случая незамысловатым сюжетцем, но для нас это безразлично: есть свидетельства, что случаи такие действительно произошли и действительно с Далем.
Однажды рабочий, строивший беседку, шел мимо с доской, поскользнулся и чуть было не упал. «Что ты?» — бросился к нему Даль. «Ничего», — отвечал тот, отряхиваясь и бормоча что-то. «Новгородский», — глядя ему вслед, уверенно определил Даль. Приятели отказывались поверить — ведь рабочий произнес всего два слова: «Ничего, скользко!» «Это новгородец, — утверждал Даль. — Держу какой хотите заклад, и притом из северной части Новгородской губернии. А почему? Да потому что он сказал не скользко, а склезко». Второй случай стал почти хрестоматийным: два монаха пришли собирать на церковное строение — «Я их посадил, начал расспрашивать и удивился с первого слова, когда молодой сказал, что он вологжании. Я еще раз спросил: «Да вы давно в том краю?» — «Давно, я все там». — «Да откуда же вы родом?» — «Я тамодий», — пробормотал он едва внятно, кланяясь. Только что успел он произнести слово это — тамодий вместо тамошний, как я поглядел на него с улыбкой и сказал: «А не ярославские вы, батюшка?» Он побагровел, потом побледнел, взглянулся, забывшись, с товарищем и отвечал, растерявшись: «Не, родимый!» — «О, да еще и ростовский!» — сказал я, захохотав, узнав в этом «не, родимый» необлыжного ростовца. Не успел я произнести этих слов, как вологжанин мне бух в ноги: «Не погуби. » Под монашескими рясами скрывались двое бродяг с фальшивыми видами…» Добавим историю, рассказанную Мельниковым-Печерским. В Нижнем Новгороде Даль просил чиновников, которые ездили в командировки по губернии, записывать новые слова и отмечать особенности произношения. Однажды он просматривал записи, привезенные из нескольких селений Лукояновского уезда: «Да ведь это белорусы»; удивленным чиновникам посоветовал: «Поройтесь в архивах». Порылись — и нашли: при царе Алексее Михайловиче в эти места и впрямь поселили белорусов.
Рассказ «Говор» Даль начинает: «Разве лихо возьмет литвина, чтоб он не дзекнул? Хохол у саду (в саду) сидит, в себя (у себя) гостит; и по этому произношению, как и по особой певучести буквы о, по надышке на букву г, вы легко узнаете южного руса; курянин ходить и видить; москвич владеет и балагурит, владимирец володает и бологурит; но этого мало: в Ворсме говорят не так, как в селе Павлове, и кто навострит ухо свое на это, тот легко распознает всякого уроженца по местности». Даль навострил — и доказал это друзьям своим; последние слова рассказа: «Они убедились в основательности моих познаний по части отечественного языковедения». Местные речения и говоры для Даля — обязательный и важный раздел отечественного языковедения. «Землеведение и языкознание, по-видимому, две науки почти несродные», — пишет Даль, — но «если изучать землю вместе с обитателями ее», они, науки эти, «подают друг другу братскую руку».
Читайте также
ПИСЬМО ВОСЬМОЕ
ПИСЬМО ВОСЬМОЕ Вид Петербурга со стороны Невы. — Архитектура. — Противоречие между характером местности и стилем зданий, заимствованным у южной цивилизации. — Бессмысленное подражание памятникам Греции. — Природа в окрестностях Петербурга. — Препятствия, чинимые
Письмо двадцать восьмое
Письмо двадцать восьмое Восточный облик Москвы. — Связь между архитектурой этого города и характером его обитателей. — Что отвечают русские, когда их упрекают в непостоянстве. — Шелковые фабрики. — Видимость свободы. — На чем она основывается. — Английский клуб. —
Дело восьмое: «ЖЕЛЕЗНОДОРОЖНИК»
Дело восьмое: «ЖЕЛЕЗНОДОРОЖНИК» Григорий Абрамович только что закончил дело в Брянске, собирался домой, в Калугу, когда позвонил начальник управления полковник Чувпыло:— Срочно выезжай на станцию Фаянсовая. Там в двенадцать часов дня застрелен в своем кабинете наш
ПИСЬМО ВОСЬМОЕ
ПИСЬМО ВОСЬМОЕ Новгород. Добрый и древний город на берегу старого Волхова. Четверть века не бывал я здесь…Город прощался с нами тогда весь в дыму и заревах. Война ворвалась и на его улицы, начисто выжигая отовсюду следы моего детства. Потом он рождался заново. Лишь кое-где,
«ТОЛКОВЫЙ СЛОВАРЬ». ОТВЛЕЧЕНИЕ ПЕРВОЕ
«ТОЛКОВЫЙ СЛОВАРЬ». ОТВЛЕЧЕНИЕ ПЕРВОЕ Читаем у Даля в словаре: «ОТВЛЕКАТЬ, отвлечь…брать какое понятие по себе, отдельно, отрешать его от предмета».Рассказ о жизни Даля — неизбежно рассказ о том, как создавался «Толковый словарь». Жизнь дарила Далю слова: многие слова,
«ТОЛКОВЫЙ СЛОВАРЬ». ОТВЛЕЧЕНИЕ ВТОРОЕ
«ТОЛКОВЫЙ СЛОВАРЬ». ОТВЛЕЧЕНИЕ ВТОРОЕ Однако надо собираться в путь, снова пересекать Россию с юга на север (сколько добра в каждом худе для нашего Даля!). Читаем у Даля, как ездили наши предки по малороссийским и новороссийским дорогам: «Что за потешные снаряды для езды.
«ТОЛКОВЫЙ СЛОВАРЬ». ОТВЛЕЧЕНИЕ ТРЕТЬЕ
«ТОЛКОВЫЙ СЛОВАРЬ». ОТВЛЕЧЕНИЕ ТРЕТЬЕ Но на войне у Даля был еще свой поход, свои победы.«Мал язык — горами качает». В горах Балканских слушал Даль язык своего народа, слушал в таком изобилии и разнообразии таком, что после признавался: преимущественно в турецком походе
«ТОЛКОВЫЙ СЛОВАРЬ». ОТВЛЕЧЕНИЕ ЧЕТВЕРТОЕ
«ТОЛКОВЫЙ СЛОВАРЬ». ОТВЛЕЧЕНИЕ ЧЕТВЕРТОЕ Даль по-своему вспоминал военные походы: «Бывало, на дневке где-нибудь соберешь вокруг себя солдат из разных мест, да и начнешь расспрашивать, как такой-то предмет в той губернии зовется, как в другой, в третьей; взглянешь в книжку,
«ТОЛКОВЫЙ СЛОВАРЬ». ОТВЛЕЧЕНИЕ ПЯТОЕ
«ТОЛКОВЫЙ СЛОВАРЬ». ОТВЛЕЧЕНИЕ ПЯТОЕ Даль перелистывал тетради — он любил тетради общие, в крепких переплетах, с толстой бумагой, которая от возраста становится еще прочнее, тетради, больше похожие на альбомы (сам Даль называл их «записными книжками»): он читал в своих
«ТОЛКОВЫЙ СЛОВАРЬ». ОТВЛЕЧЕНИЕ ШЕСТОЕ
«ТОЛКОВЫЙ СЛОВАРЬ». ОТВЛЕЧЕНИЕ ШЕСТОЕ На оренбургских просторах сама жизнь питала благодатными соками Далевы одаренность и образованность, интересы и увлечения. Все сокрытые в нем или не развившиеся до поры способности бурно пошли в рост и начали приносить плоды:
«ТОЛКОВЫЙ СЛОВАРЬ»
«ТОЛКОВЫЙ СЛОВАРЬ» 1В конце пятидесятых — начале шестидесятых годов, когда работа над словарем вошла в силу и подвигалась к концу, общество было занято множеством наболевших и острых вопросов — «горячих и шипучих», по выражению Даля. Все знали, что есть Даль, что словарь
Восьмое октября
Восьмое октября Каждый день уводил за собой в вечность кого-то из бойцов, защищавших плацдарм на правом берегу Днепра. Вставало солнце, и люди в военных робах зачарованно смотрели в рассветное небо. К вечеру кто-то из них будет лежать недвижимым, кто-то будет стонать от
ВОСЬМОЕ ЧУДО СВЕТА
ВОСЬМОЕ ЧУДО СВЕТА Эту байку я видел своими глазами, когда приняли пришедшую из Северодвинска подводную лодку из ремонта. На ней впервые был установлен видеомагнитофон и еще кое-что. Командиры дивизионов БЧ–5 жили в каюте напротив каюты старшего помощника. Передавая нам
64 ПЕРЕХОД В ВОСЬМОЕ ОТДЕЛЕНИЕ
64 ПЕРЕХОД В ВОСЬМОЕ ОТДЕЛЕНИЕ Стас Улима — это мой новый приятель. Мои друзья политические не могли понять, что меня связывает с этим хитрым дерзким, обладавшим дьявольским умом, уголовником. Он был маленького роста с большим квадратным телом, из которого, как спички из
Глава III НА ДОЛЖНОСТИ «ТОЛКОВЫЙ ПАРЕНЬ»
Глава III НА ДОЛЖНОСТИ «ТОЛКОВЫЙ ПАРЕНЬ» — Вставай, авиатор, приехали, — растолкал Василий брата.Ехали, должно быть, долго, потому что начавшийся в Москве редкий снег здесь, в Твери, лежал на земле толстым одеялом. Выбравшись из-под брезента, братья спрыгнули на землю и
Письмо восьмое: ТВОЯ ПРАПРАБАБУШКА
Письмо восьмое: ТВОЯ ПРАПРАБАБУШКА Имени и отчества ее, увы, я не знаю. Вообще все, что было связано «с дворянством», от меня тщательно скрывалось. Но слишком уж много было в нашем доме «вещдоков», чтобы скрыть от меня все полностью. Прежде всего горы театральных журналов, из
Охотник слова. Часть 5
Части 1, 2, 3, 4
Постепенно налаживается и личная жизнь. Второй женой Владимира Даля стала заботливая и кроткая Екатерина Львовна. Обстоятельства их знакомства впечатляют. Желая не терять навыки прежней профессии, Даль часто возвращался к хирургическому ремеслу. Как-то раз ему пришлось ампутировать руку отставному майору Льву Васильевичу Соколову… – своему будущему тестю. Три замечательных дочки, тихий и счастливый семейный быт – как следствие.
Составить перечень того, чем не занималось Министерство внутренних дел Российской империи гораздо легче, нежели очертить сферу его ответственности. Оно ведало полицией, делами о государственных преступлениях, попечением об исправном поступлении податей, народным продовольствием, общественным призрением, духовными делами иноверцев. В компетенцию министерства также входили сбор и анализ государственной статистики, организация дворянских выборов, утверждение уставов обществ и клубов, разрешение публичных лекций, выставок и съездов, сооружение памятников и, как ни странно, здравоохранение.
«Правая рука» министра, Владимир Иванович, казалось, имел дело до всего. Неполный перечень МВД-шных заслуг Даля приводит его биограф, беллетрист-этнограф Павел Мельников-Печерский: Даль «составил действующий доныне устав губернских правлений, принимал деятельное участие в делах по устройству бедных дворян и об улучшении быта помещичьих крестьян, составлял карантинные правила… Под редакцией Даля составлялись ежегодные всеподданнейшие отчеты по министерству, всеподданнейшие доклады и все записки, предназначаемые для внесения в Государственный совет и Комитет министров».
Работа над «Толковым словарем» приняла соответствующий новому месту службы и занимаемой должности размах.
«Пользуясь своим положением, он рассылал циркуляры ко всем должностным лицам внутри России, поручая им собирать и доставлять ему местные черты нравов, песни и проч.», – вспоминает писатель Д.В. Григорович.
Литератор, переводчик и сослуживец Владимира Ивановича В.М. Лазаревский лексикографическую «кухню» при имперском МВД описывает в деталях: «…он (Даль) получал большие посылки местных слов, образчиков местного говора и т.п.… Всё это списывалось в канцелярии в азбучном порядке, на лентах, ленты нанизывались на нитки, укладывались в картонки по губерниям, по говорам. Были полосы, что все писцы занимались этим исключительно, да еще перепискою сказок, пословиц, поверий и т. п., которые доставлялись Далю во множестве отовсюду».
Не удивительно, что «…записки эти выросли до такого объема, что при бродячей жизни стали угрожать требованием особой для себя подводы…» – констатирует Владимир Иванович.
Центр кристаллизации
Филологические успехи Даля ценили не только «собратья по перу». Ими восхищались и коллеги из уголовного розыска. По двум-трем мимолетно брошенным фразам Даль мог определить местожительство собеседника, чуть ли не с точностью уезда. Следующая история тому подтверждение.
Два монаха, собиравшие пожертвования на строящийся храм, навестили Владимира Ивановича. «Я их посадил, начал расспрашивать и удивился с первого слова, когда молодой сказал, что он вологжанин. Я еще раз спросил: “А вы давно в том краю?” – “Давно, я всё там”. – “Да откуда же вы родом?” – “Я тамодий”, – пробормотал он едва внятно, кланяясь. Только что успел он произнести слово это – тамодий – вместо тамошний, как я поглядел на него с улыбкой и сказал: “А не ярославские вы, батюшка?” Он побагровел, потом побледнел, взглянулся, забывшись, с товарищем: “Не, родимый!” – “О, да еще и ростовский!” – сказал я, захохотав, узнав в этом “не, родимый” необлыжного ростовца. Не успел я произнести этих слов, как вологжанин мне бух в ноги: “Не погуби. ” Под монашескими рясами скрывались двое бродяг с фальшивыми видами…»
Возможно, бродяги попали на «прием» к Далю в один из четвергов, когда двери петербургской квартиры Владимира Ивановича были открыты. Правда, входили в них люди преимущественно более «продвинутые».
«Не помню, писал ли я тебе о наших четвергах, – сообщал Даль своей сестре Павле еще из Оренбурга. – Нас сошлось теперь десять человек. Мы собираемся по четвергам поочередно у двух, у меня и генерала Ганса, и каждый по очереди занимает остальным вечер своим предметом. Тут один говорит об истории, другой о кайсаках и башкирах, третий о сравнительной анатомии, четвертый о Бородинском сражении, пятый о расколах и пр. и пр. Затея очень хороша…»
Петербургские четверги по сути своей явились продолжением оренбургских. Разве что состав участников усилился. На медицинские темы здесь выступал Николай Пирогов, о морском деле рассказывал Иван Крузенштерн, астрономию и геодезию вел Василий Струве, лекции по географии и геологии читал Петр Чихачев. Владимир Иванович служил центром интеллектуальной кристаллизации, со временем получившей неожиданно ценную огранку.
19 сентября 1845 года в гостях у Даля восемь великих русских ученых и мореплавателей объявят: первое заседание Русского географического общества считать открытым. На втором заседании Даля изберут в Совет общества и присвоят почетное звание члена-учредителя.
Третий вариант
«Точный, исполнительный, неумолимо-строгий» чиновник – черство отзываются о Дале некоторые его современники. Дисциплинированный человек, действительно, часто производит впечатление строгого. Тем более если он требует соблюдения подобных профессиональных качеств от своих подчиненных. Даль требовал, невзирая на лица.
А вообще-то «я терпеть не могу ссориться или расходиться с кем бы то ни было, а еще более не терплю делать это без всякого повода или не зная его», – откровенничал Даль. Интересно, что позже Тургенев признал: он «служил очень плохо и неисправно», а про «неумолимого» начальника отзывался исключительно с уважением: «Русского человека он знает как свой карман, как свои пять пальцев».
«Несносно честный и правдивый» – а эта характеристика была дана Далю за принципиальное отношение к взяткам, кумовству и всевозможных родов протежированию. Плюс могучая привычка дорожить каждой минутой драгоценного времени – и почти очевидно: госслужба давалась нашему герою весьма нелегко.
«Боже мой, что за толщи исписанной бумаги сваливаются ежегодно в архивах и пишутся, по-видимому, только для архивов; куда это всё пойдет и чем кончится это гибельное направление бесполезного тунеядного письмоводства, где все дела делаются только на бумаге, где со дня на день письмо растет… а на деле всё идет наоборот и гладко только на гладкой бумаге», – сокрушается Даль в письме к другу о заедающей его бюрократии.
«Жизнь моя однообразная, томительная и скучная. Я бы желал жить подальше отсюда – на Волге, на Украйне или хотя бы в Москве. Вы живете для себя; у вас есть день, есть ночь, есть, наконец, счет дням и времени года; у нас нет ничего этого. У нас есть только часы: время идти на службу, время обеда, время сна. Белка в колесе – герб наш… Писать бумаги мы называем дело делать; а оно-то промеж бумаги и проскакивает, и мы его не видим в глаза…» – жалуется Владимир Иванович в другом письме.
Взгляд со стороны представляет один из сослуживцев Даля: «Служба его при Перовском была самая изнурительная: с 8-го часа утра до поздней ночи он постоянно был призываем по звонку, нередко с 4-го этажа, где была его квартира, во 2-й, где жил министр, так что наконец, несмотря на всю необыкновенную выносливость его натуры, он не мог долее продолжать эту поистине каторжную жизнь и просил о назначении его управляющим удельною конторою в Нижний Новгород».
Есть и другая причина отъезда из Петербурга. На протяжении всей службы в Министерстве внутренних дел (1841–1849) Владимир Иванович продолжал печататься в литературных журналах.
«Гоголь и Даль пишут повести… в которых нападают на современные гадости», – из дневника известного цензора А.В. Никитенко.
Начальство нападений стерпеть не могло. «Служить – не писать. Писать – не служить», – был поставлен перед выбором Владимир Иванович. И герой наш выбирает… третий вариант: и служить, и писать.
Беспокойный человек
«У столичных чиновников даже нет и понятия о той грязи, с которою мы возимся. Но унывать нельзя, а надо бороться день и ночь до последнего вздоха», – поймет он очень скоро.
Поход на «современные гадости» для Даля только начинается. По прибытии в Нижний Новгород он обнаруживает: «Что делает в Нижегородской губернии полиция с крестьянами, этого не только правительство не знает, но и не поверит, если услышит о том, в уверенности, что в наш век и время в самой середине России, в Нижнем, не может быть речи об ужасах, известных по преданию давно минувших лет… Исправник, подобрав себе из подчиненных шайку, разъезжает по уезду и грабит, грабит буквально, другого слова помягче нет на это; он вламывается в избы, разузнав наперед, у кого есть деньги и где они лежат, срывает с пояса ключ и ищет запрещенных раскольничьих книг в сумках и бумажниках, а беглых попов в сундуках и, нашедши деньги, делит их тут же с шайкою своею и уезжает».
Не менее круто Даль высказывается о губернаторе, который, творя произвол, не испытывает «ни страха, ни боязни, потому что нет никакого взыскания»; о его ближнем окружении и помощниках: «в любимцы вдруг попали самые выжиги, буквально какие-то опричники, Ноздревы с компаниею… Целая цепь непотребного заступничества образовалась и заступила дорогу порядочным людям…» Десятки жалоб за подписью Владимира Ивановича полетели в Петербург.
«Трудно было жить и служить… – вспомнит потом старик Даль. – Всякая несправедливость казалась мне дневным разбоем, и я выступал против нее с такою же решительностью и отчаянием, как противу человека, который душил бы подле вас кого-нибудь, ухватив его за горло: где кричат караул, туда я бросался со всех ног. Но я большей частью оставался в дураках, заслужив прозвание беспокойного человека, а горю помогал очень редко».
Управляющий удельной конторой, «беспокойный человек» заботится о 37 тысячах удельных крестьян, расселенных по уездам Нижегородской губернии. Строит больницу и училище для крестьянских девочек. На совесть рассматривает бесконечные прошения, тяжбы и жалобы от своих многочисленных подопечных. За что и получает в народе благодарное прозвище: «Честный Даль».
Во время Крымской войны «беспокойный человек» формирует из крестьян три батальона для Стрелкового полка императорской фамилии, куда просит зачислить офицером своего единственного сына, особенно подчеркивая в своем прошении, что сыну его надлежит быть «действующим (не запасным) защитником правого дела».
О неприязненном, глумливом отношении к своей персоне со стороны губернской власти, а вслед за ней и нижегородского «высшего общества» «беспокойный человек» не беспокоится совершенно. Ему хватает общества Екатерины Львовны и дочек. Хватает четвергов, когда в дом его стекается научный цвет губернии, предпочитающий шахматы играм в карты, а ученый разговор по-латыни перекладыванию отечественных сплетен на французский манер.
По-настоящему беспокоится «беспокойный человек» только в летний период – особенно с 15 июля по 15 августа: во время знаменитой Нижегородской ярмарки 30-тысячное население города увеличивается в четыре раза! Бесчисленное количество диалектов, говоров, наречий, за которыми прежде Владимиру Ивановичу приходилось гоняться по огромной стране, концентрируется всего на 700 квадратных саженях. Целый месяц ярмарка гудит, жужжит, торгует – и всё с помощью острого дюжего русского слова. «В провинции только успевай – записывай!» – любил повторять Владимир Иванович. На Нижегородской ярмарке он едва поспевает.
Был готов
Пунктуальный Даль давным-давно всё распланировал. «Всегда мечтал посвятить себя с 60 лет одному этому делу (составлению Толкового словаря. – Д.И.)… Я откладывал ежегодно все остатки и заработки и теперь этим могу жить».
В 1859 году семейство Далей переезжает в Москву и занимает большой старинный дом на Пресне.
«Если случится пожар, первым делом тащите в сад мои коробки!» – предупреждает Даль своих домашних. В коробках – итог почти полувекового труда: строительный материал для «Толкового словаря».
Оставалось всего-то ничего: откорректировать содержимое коробок. Четырнадцать раз подряд Даль тщательнейшим образом вычитывает и исправляет 2485 больших страниц убористого текста.
– Сидит, зарылся в букву «Т», – отвечали нечастым, но желанным и известным гостям Владимира Ивановича, встречая их в прихожей.
«Я живу, как вы знаете, одиноко; человек я весьма не публичный, в людях не бываю, люблю общество тесное, близкое, родное», – объяснял свое затворничество в письмах Даль.
Многогранная и деятельная натура иногда брала верх и требовала выйти из-за стола. Тогда Даль расправлял плечи и брался… например, за изобретение оригинальной конструкции печной вытяжки. «В 1863 году я проложил ряд гончарных труб под полом, выведя их в печную трубу, и этим достиг такой тяги и очистки воздуха, какой желать можно».
Дело всей жизни подходило к концу. В 1861–1862 годах увидели свет «Пословицы русского народа». В 1863–1866 годах был наконец-то издан «Толковый словарь живого великорусского языка».
«Оказать обществу высокую честь – принять звание почетного его члена» призвало Даля Общество любителей российской словесности. Почетным членом Российской академии наук Владимира Ивановича изберут в 1868 году.
Любой словарь – воплощение эпохи. Сменяются эпохи – пылятся на полках словари. Четырехтомник Даля переиздается до сих пор. До сих пор это настольная книга поэтов, писателей, журналистов… – всех мастеров русского слова. В чем секрет «долгожительства»? «При объяснении и толковании вообще избегались сухие и бесплодные определения, порождения школярства, потеха зазнавшейся учености, не придающие делу никакого смысла, а, напротив, отрешающие от него высокопарною отвлеченностью», – объясняет сам автор. Смысл около 200 000 русских слов, взбрызнутых, как живой водой, 30 000 пословиц, поговорок, загадок и присловий – непреходящ. Попробуйте почувствовать это! Ведь «Токовый словарь живого великорусского языка» нужно именно… переживать.
…Внуки часто устраивали кавардак, и старик Даль любил смотреть на их веселую возню. Но чаще бывало, что внуки садились вкруг деда и, затаив дыхание, слушали сказки. В эти моменты Владимир Иванович был неподражаем.
«Книжечка эта русская – по духу, по отношениям к быту, к жизни народа…» – напишет он в «Напутном» слове к сборнику.
С тех пор в России вряд ли найдется человек, которого дедушка Даль хотя бы чуть-чуть не приурочил сызмальства к родной почве. Знаменитая сказка «Курочка Ряба» была отыскана и опубликована нашим героем.
Владимир Иванович привык доводить дело до конца. Всю свою жизнь извлекая «золотую руду» русского слова из сокровищницы народного духа, он наконец-то упирается в фундамент. За год до своей смерти лютеранин Даль принимает Православие.
По словам святого Амвросия Оптинского, «…Господь долготерпит. Он тогда только прекращает жизнь человека, когда видит его готовым к переходу в вечность или же когда не видит никакой надежды на его исправление».
По легенде, перед смертью Даль подозвал дочь и попросил: «Запиши словечко…»
Он был готов. 22 сентября 1872 года Владимира Ивановича не стало.
Рядом на столе лежал свежеотпечатанный экземпляр «Толкового словаря». Между страницами были заботливо вплетены листы чистой бумаги. Для новых слов, правок, дополнений.