Что значит наказывать розгами
Что значит наказывать розгами
Порка на Руси вплоть до ХХ столетия всегда была самым распространенным методом телесного наказания. Изначально ей подвергали представителей практических всех слоев населения, всех полов и возрастов.
«Торговая казнь»
Наказания путем порки были впервые закреплены законодательно в Судебнике 1497 года. Наказывали так за самые различные преступления. Например, могли выпороть за дерзкое высказывание против властей.
Били в основном по задней части тела – спине, бедрам, ягодицам. Чаще всего наказуемого для этого полностью раздевали.
Особого искусства требовало наказание кнутом. Для этого палач должен был отойти от своей жертвы на несколько шагов, а затем раскрутить кнут над головой обеими руками и с громким криком быстро приблизиться к осужденному, обрушив орудие истязания на его спину. Нельзя было дважды бить по одному месту. После каждого удара палачу требовалось смахнуть с кнута налипшую на него кровь и частицы кожи. Как сообщает исследователь Катошихин, обычно экзекуция длилась несколько часов, причем в час наносилось 30-40 ударов кнутом.
Один иностранец, бывший очевидцем такой процедуры, оставил следующее свидетельство: «Палач бьет так жестоко, что с каждым ударом обнажаются кости. Таким образом его (наказываемого) растерзывают от плеч до пояса. Мясо и кожа висят клочьями».
Многие от этого умирали. Все зависело от индивидуальных особенностей организма, а также от силы нанесения ударов. Некоторые выдерживали и по 300 ударов, а некоторые после первого же удара валились кулем. Если палач жалел наказанного, он мог ударить и послабее (иногда за мзду). А так – мог и забить до смерти.
В петровскую эпоху наказание кнутом называлось «торговой казнью». Ее часто назначали за политические преступления в сочетании с клеймением.
«Виноват!»
Куда более легким считалось наказание батогами. Последние представляли собой толстые палки или прутья с обрезанными концами. Батоги использовали часто – для выколачивания податей и недоимок, для битья крепостных и подчиненных. Иногда битье батогами назначал суд – за воровство, лжесвидетельство, неуважение к царской семье… Так, батогами был наказан подьячий, который, когда пил за здоровье государя, не снял головного убора.
Происходила экзекуция так. Человека клали на пол или на землю вниз лицом. Один из палачей садился ему на ноги, другой – на шею, обхватив ее коленями. Затем каждый из них брал по два батога и лупил ими жертву по спине и ниже спины, пока наказание не решали прекратить или пока не ломались прутья. При этом запрещено было наносить удары по животу, бедрам и икрам. Также во время экзекуции наказуемый должен был кричать слово: «виноват!». Если не кричал, то наказание продолжали, пока не закричит и не признает своей вины.
Сквозь строй
Более жестоким выглядело наказание шпицрутенами – гибкими прутьями около 2,1 метра в длину и менее 4,5 сантиметров в диаметре. Использовали их в основном для наказания солдат. Это называлось «прогнать сквозь строй». Способ наказания был позаимствован от шведов и в 1701 году введен Петром I в русской армии. Наказанного за ту или иную провинность обнажали по пояс, руки привязывали к ружью, которое было повернуто к нему штыком, чтобы несчастный не мог уклониться от расправы, и проводили меж двух рядов его товарищей, выстроившихся справа и слева от него. Каждый солдат должен был ударить провинившегося по спине шпицрутеном. За избиваемым следовал полковой врач, отсчитывая удары, чтобы наказанного не засекли до смерти и не покалечили.
«Поучения» для детей и женщин
Детские наказания «благословлялись» знаменитым «Домостроем»: «…но и страхом спасать, наказывая и поучая, а когда и побить». Детей на Руси обычно секли розгами. Розгой называлась связка прутьев, которой наносили удары по мягким частям тела. Наказать розгами могли за любую провинность, причем применялось это наказание не только родителями или воспитателями, но и школьными учителями – скажем, за нерадивость в учении. Иногда секли и девочек.
Применялся такой способ наказания к детям любых сословий: это считалось полезным для ребенка. В больших семьях порой устраивали еженедельные порки по субботам, причем зачастую секли отпрысков не только за реально совершенные проступки, но и для профилактики, «чтоб неповадно было».
Перед тем как провести экзекуцию, пучки розог вымачивали в холодной проточной воде. Иногда вымачивание происходило в соленом растворе, и тогда битье причиняло сильнейшую боль. Однако шрамы после такого наказания оставались редко. Реже для битья подрастающего поколения использовалась веревка с узлами, которой хлестали наотмашь.
Женщин тоже пороли – чаще всего плетью или розгами. Использование твердых предметов и такие способы битья, которые могли искалечить, «Домострой» применять запрещал.
Крестьянку мог «поучить» муж – за дерзкий язык, непослушание или подозрение в измене. Крепостных баб и девок могли выпороть по приказу помещика. В полиции секли женщин, нелегально занимавшихся проституцией. Но совершенно официальные телесные наказания существовали и для представительниц высших сословий. Так, две фрейлины Екатерины II были жестоко высечены розгами за нарисованную ими карикатуру на князя Потемкина.
Еще в екатерининскую эпоху была сделана попытка смягчить существующую систему телесных наказаний. В 1785 году от них были освобождены представители высших сословий, купцы первой и второй гильдий. В начале XIX века были введены различные ограничения – на количество ударов, наказания для больных и стариков и представителей иных категорий. Но в начальных и средних учебных заведениях розги оставались средством «воспитания» вплоть до 1860-х годов.
Полностью телесные наказания в Российской империи отменили только в 1904 году. Окончательную точку в этом вопросе поставили после революции большевики, объявив порки «буржуазным пережитком».
«Розги — ветви с древа знаний»: Как наказывали в детстве великих мира сего и детей простолюдинов
Получайте на почту один раз в сутки одну самую читаемую статью. Присоединяйтесь к нам в Facebook и ВКонтакте.
Один из известных общественных деятелей России говорил: « Вся жизнь народа проходила под вечным страхом истязания: пороли родители дома, порол учитель в школе, порол помещик на конюшне, пороли хозяева ремесел, пороли офицеры, становые, волостные судьи, казаки».
Розги, будучи средствами воспитания в учебных заведениях, находились замоченными в кадке, установленной в конце класса и всегда были готовы к применению. За различные детские шалости и провинность было четко предусмотрено определенное количество ударов розгами.
Английская «методика» воспитания розгами
Народная английская пословица гласит: «Пожалеешь палку – испортишь дитя». Палок на детей в Англии действительно никогда не жалели. Чтобы оправдать применение телесных наказаний в отношении детей, англичане часто ссылались на Библию, в особенности на притчи Соломона.
За простые провинности, ученику регламентировалось 6 ударов, за серьезные проступки их число увеличивалось. Секли иногда до крови, а следы от ударов не сходили неделями.
Провинившихся же девочек в английских школах ХIХ века секли гораздо реже, чем мальчиков. В основном их били по рукам или плечам, лишь в очень редких случаях с воспитанниц снимали панталоны. В исправительных же школах для «трудных» девочек с большим усердием применяли розги, трость и ремень-тоуз.
И что примечательно: телесные наказания в государственных школах Британии были категорически запрещены Европейским судом в Страсбурге, вы не поверите, лишь в 1987 году. Частные же школы еще 6 лет после этого прибегали к телесным наказаниям учеников.
Традиция суровых наказаний детей на Руси
Много веков в России массово практиковались телесные наказания. Причем если в рабоче-крестьянских семьях родители могли запросто накинуться на ребенка с кулаками, то детишек из среднего класса чинно секли розгами. В качестве средств воспитания также применялись трости, щетки, тапки и все на что была способна родительская изобретательность. Частенько в обязанности нянек и гувернанток входило сечь своих воспитанников. В некоторых же семьях папаши «воспитывали» своих детишек сами.
Наказание детей розгами в учебных учреждениях практиковалось повсеместно. Били не только за провинности, но и просто в «профилактических целях». А учащихся элитных учебных заведений били еще посильнее и почаще, нежели тех, кто посещал школу в родной деревне.
И что совсем шокирует, так это то, что родители за свое изуверство подвергались наказанию лишь в тех случаях, если случайно убивали своих детей в процессе «воспитания». За это преступление они приговаривались к году тюрьмы и церковному покаянию. И это при том, что за любое другое убийство без смягчающих обстоятельств полагалась в то время смертная казнь. Из всего этого следовало, что мягкое наказание родителям за их преступление способствовало развитию детоубийства.
Высшая аристократическая знать совсем не гнушалась чинить рукоприкладство и пороть своих детей розгами. Это было нормой поведения в отношении отпрысков даже в царских семьях.
Так к примеру, будущего императора Николая I, также как и его малолетних братьев, их наставник генерал Ламсдорф порол нещадно. Розгами, линейками, ружейными шомполами. Иногда в ярости он мог схватить великого князя за грудь и стукнуть об стену так, что тот лишался чувств. И что было ужасным, что это не только не скрывалось, но и записывалось им в ежедневный журнал.
Иван Тургенев вспоминал о жестокости матери, поровшей его до самого совершеннолетия, сетуя на то, что часто он и сам не знал, за что бывал наказан: «Драли меня за всякие пустяки, чуть не каждый день. Раз одна приживалка донесла на меня моей матери. Мать без всякого суда и расправы тотчас же начала меня сечь, — и секла собственными руками, и на все мои мольбы сказать, за что меня так наказывают, приговаривала: сам знаешь, сам должен знать, сам догадайся, сам догадайся, за что я секу тебя!»
Телесным наказаниям подвергались в детстве Афанасий Фет и Николай Некрасов.
О том как был бит до потери сознания маленький Алеша Пешков, будущий пролетарский писатель Горький, известно из его повести «Детство». А судьба Феди Тетерникова, ставшего поэтом и прозаиком Федором Сологубом, полна трагизма, так как в детстве был нещадно бит и «прикипел» к битью так, что физическая боль стала для него лекарством от боли душевной.
Опережая время, еще при своем правлении Екатерина II в своем труде «Наставление к воспитанию внуков», призывала отказаться от насилия. Но лишь во второй четверти XIX столетия взгляды на воспитание детей стали серьезно меняться. И в 1864 году при правлении Александра II появился «Указ об изъятии от телесных наказаний учащихся средних учебных заведений». Но в те времена пороть учеников считалось настолько естественным, что подобный указ императора многими воспринялся как слишком либеральный.
За отмену телесных наказаний выступал граф Лев Толстой. Осенью 1859-го он открыл в принадлежавшей ему Ясной Поляне школу для крестьянских детей и заявил, что «школа бесплатная и розг в ней не будет». А в 1895-м написал статью «Стыдно», в которой протестовал против телесных наказаний крестьян.
О том как школьники Великобритании подняли восстание под лозунгом:
«Отменить порку и домашние уроки!» можно узнать
здесь
Понравилась статья? Тогда поддержи нас, жми:
Как наказывали детей на Руси: Розги, горох, ложкой по лбу и другие методы, за которые сегодня лишили бы родительских прав
Получайте на почту один раз в сутки одну самую читаемую статью. Присоединяйтесь к нам в Facebook и ВКонтакте.
Ложкой по лбу получи, если правил не учил
Розги на обложке букваря 1637 года
Еще одним видом наказания были розги. Это связка прутьев, вымоченных в холодной воде. Иногда для «пущего эффекта» розги вымачивали в соленом растворе. Высечь розгами могли ребенка любого сословия и за любую любой провинность. Это делали и родители, и школьные учителя. Порка розгами считалось полезной для растущего организма. В некоторых семьях проводили так называемые субботние порки, причём не за какие-то провинности, а так, для профилактики. Жаловаться на побои ребенку было нельзя. Более того, про отца, который не сечет детей, соседи говорили, что он не воспитывает своих отпрысков.
Розги были так популярны, что даже в 1637 году были изображены на обложке букваря, напечатанного Василием Бурцевым. На картинке учитель избивает ученика розгами, а остальные прилежно занимаются. Многие читали «Детство» Максима Горького и ужасались эпизоду экзекуции Алёши, когда суровый дед высек мальчика до потери сознания. В «Очерках бурсы» Николая Помяловского много места уделено физическим наказаниям, в том числе и розгам, читать это без содрогания просто невозможно.
В школах телесные наказания отменили только в начале 19 века. Что касается семей, некоторые родители и сегодня физически наказывают детей. Правда, используются не розги, а чаще всего обычный ремень.
На горох, или о том, как в старину не задумывались о здоровье коленных суставов
За неумение прилично себя вести ребенка могли посадить на хлеб и воду на несколько дней. Например, за громкий смех или разговор, недовольное выражение лица, комментирование слов старшего.
Сегодня это покажется невероятным, но в конце 18 века можно было привлечь к уголовной ответственности ребёнка, если ему исполнилось 7 лет. Это было прописано в Уложении о наказаниях. Если родители отчаивались перевоспитать свое чадо, считали его настолько непослушным, что справиться с ним просто невозможно, они могли отправить его в специальный смирительный дом на несколько месяцев (до полугода). Родители сами определяли длительность наказания и проступки, за которые ребёнок уезжал в казенное учреждение. В качестве причины чаще всего указывалось «неповиновение взрослым», «очевидные пороки», «разврат». Что под этим имелось в виду, сегодня сказать сложно.
Строптив – получи пощечину и голодай
Ограничение в еде относилось к очень популярному наказанию. Чаще всего лишали сладкого, а иногда могли вообще перестать кормить. Особенно доставалось тем, кто шалил во время церковной службы. Им прописывались земные поклоны в огромном количестве и строжайший пост в течение 12 дней.
Да, сегодняшнее ворчание родителей и угрозы отобрать мобильный телефон кажутся просто детским лепетом в сравнении с теми методами, которые применялись в старой Руси.
Изощренные наказания были не только для детей, но и для женщин. Били их почти за то же самое, а защититься они могли только так.
Понравилась статья? Тогда поддержи нас, жми:
Значение слова розга
розга в словаре кроссвордиста
розга
Толковый словарь живого великорусского языка, Даль Владимир
ж. ветвь, ветка древесная, хворостинка, прут; поросль, отрасль, рослина или отросток, побег, лоза. Розга от корня выбежала. Наказать кого розгой, прутом, лозой. Розги, пучек розог, для наказанья, розгачи.
Розга, растенье Astragalus fruticosus. Золотая розга, переводн. растенье Solidago virgarea. Розговый, розочный, к розге относящ.
Толковый словарь русского языка. Д.Н. Ушаков
розги, р. мн. розог, ж.
Тонкая свежесрезанная ветка, прут. Так отдеру тебя розгою, что ты и своих не узнаешь. Пушкин.
только мн. Удары такой веткой по оголенному телу для наказанья; наказание розгами. В царской армии солдат часто отправляли под розги.
Толковый словарь русского языка. С.И.Ожегов, Н.Ю.Шведова.
Срезанная тонкая ветка, прут как орудие телесного наказания. Наказать розгой.
мн. Удары таким прутом (устар.). Дать розог.
Новый толково-словообразовательный словарь русского языка, Т. Ф. Ефремова.
ж. Срезанный тонкий гибкий прут, служащий для наказания.
Большая Советская Энциклопедия
Имена, названия, словосочетания и фразы содержащие «розга»:
Примеры употребления слова розга в литературе.
С тех пор при каких бы то ни было упованиях на что бы то ни было свыше у меня в крови пробегает трепет и мне представляется вечно он, вербный купидон, спускающийся ко мне с березовой розгой, и он меня сек, да-с, он много и страшно сек меня и.
Мы объясним также, почему флагелляция может рассматриваться как порок по преимуществу мужской, мы покажем, что испытывают активные и пассивные флагелляторши, каковы причины, побуждающие их стать, так сказать, виртуозками плети или розог, а также укажем и на существующую в этом отношении разницу между мужчиной и женщиной.
Основным видом воздействия была порка розгами, но применялось также привязывание к позорному столбу и вымазывание в дегте и вываливание в перьях.
Мальчик потерял грифель от аспидной доски, и его завтра накажут розгами учитель в школе.
До конца прошлого столетия в Гронингене существовал обычай, в силу которого пред каникулами ученики должны были прыгать через обруч, в то время как учитель награждал их ударом розги по тому месту, откуда у всех людей обыкновенно растут ноги.
Дурно пахнущий, говорящий на грубом наречии, замешанный, как земля, на крови сотен племен и народов, демос был приемлем только в строю войска, под розгами профоса.
Но законоучитель был убежден, что ребенок усвоит катехизис лучше всего по системе розог.
В кяхтинской школе никогда не слышали свиста розги, зато ученики отца Иакинфа быстро осваивали китайский язык.
Священники могли приговаривать к тюремному заключению, к денежным штрафам, к наказанию розгами или плетьми, к клеймению, к церковному покаянию.
Каждая женщина, занимавшаяся проституцией, как промыслом, подвергалась клеймению лба раскаленным железом, позорному сечению розгами и, вдобавок, изгнанию.
Трудно себе представить, чтобы зеваки, пришедшие поглазеть на наказание розгами и клеймление молодой женщины Жанны де ла Мотт, явились просто из абстрактного интереса к французской системе судебного делопроизводства или наказания.
Источник: библиотека Максима Мошкова
Транслитерация: rozga
Задом наперед читается как: агзор
Розга состоит из 5 букв
Глава XXV Телесные наказания в современное нам время
Телесные наказания в современное нам время
Про императора Вильгельма недавно рассказывали во французских газетах следующий анекдот: император присутствовал в своей трибуне на скачках; свежий, одетый в прекрасно сшитый мундир, окруженный блестящей свитой из офицеров и разодетых в роскошные туалеты придворных дам и девиц.
В этот день император был в особенно хорошем настроении, и когда одна из придворных дам, чтобы лучше видеть прибытие к столбу какого-то чемпиона, довольно сильно перегнулась за балюстраду трибуны, выставив свой округленный круп, — император несколько раз ударил по нему своим хлыстом.
Дама, вся покраснев от стыда, встала, а император залился веселым и добродушным смехом.
Я не стану утверждать, что этот случай дает право причислить императора к приверженцам телесных наказаний.
Рассказанный французской газетой анекдот, по-моему, забавен только потому, что участвующие лица — император и придворная дама.
В другом круге общества, например во время свадьбы в деревне, считается признаком хорошего тона и очень забавным, если кавалер ударит свою даму по спине; девушка протестует, и все разражаются веселым смехом.
Я вовсе не думаю делать сопоставлений.
Понятно, флагелляция в Германии была распространена в те самые эпохи, что и у других народов Европы, и с тем же самым церемониалом. Однако можно сказать с полной уверенностью, что в Германии розги и плеть всегда были в большем почете, чем, например, хотя бы во Франции.
Если во Франции сравнительно уже давно в тюрьмах не наказывают телесно женщин, то нельзя то же самое сказать про Германию.
Всего каких-нибудь тридцать лет тому назад наказание плетью в женских тюрьмах уничтожено официально. Но, по-видимому, только официально, хотя я не могу указать на случаи телесного наказания в недавнее время в тюрьмах Германской империи.
Розги и плеть, если судить по книжному рынку, играют чрезвычайно важную роль в немецкой литературе; существует множество произведений, которые как бы специализировались на изучении исследуемой нами страсти, многие авторы, вроде Захер-Мазоха и Рейнгарта, написали объемистые книги, которые, кстати сказать, не прибавили им уважения современников.
Первый увековечил свое имя в клиниках, а другой обретается в полном забвении, о котором он, конечно, не мечтал, когда писал свои романы.
Романы Захер-Мазоха трактуют флагелляцию в целях сладострастия, я их оставлю в стороне и остановлюсь в этой главе на двух больших томах, написанных Рейнгартом и названных им «Вступление Елены» и «Выход Елены».
Оба эти сочинения являются довольно тщательным и продуманным изучением обычаев и нравов, существующих в германских тюрьмах. Краски, которыми описаны им места для заключения преступниц, достаточно живы; нарисованная им картина за пятьдесят лет не могла поблекнуть.
Елена — это совсем юная девушка, кроткая и хорошенькая, которую несчастная любовь, немного ребяческая, хотя и героическая, приводит в тюрьму для отбытия назначенного ей судом наказания. В целом ряде писем она рассказывает одной из подруг свои впечатления и особенно выдающиеся события, в которых ей приходится принимать участие.
Розги и плеть занимают одно из первых мест в письмах Елены, которая с мельчайшими подробностями описывает наказания, свидетельницей которых ей приходится быть.
То молодая девушка, виновная в том, что утаила свою беременность, растягивается на скамейке и наказывается розгами по обнаженному телу в присутствии своих товарок по заключению.
В другой раз совсем юную девушку, виновную в покушении на отравление тетки, порют почти ежедневно в наказание за ее преступление.
Наконец, — и это самое лучшее место в книге, — сама Елена должна подвергнуться публичному наказанию розгами, она, кроткая и такая милая девушка, должна испытать это наказание, назначенное для всякой вновь поступившей в тюрьму; заключенные дали ему кличку «вступительное приветствие».
Ее выводят на тюремный двор; толпа состоит из любителей сильных ощущений, среди которых теперь особенно много разодетых в пух и прах барынь, проведавших, что сегодняшнее наказание будет особенно интересным ввиду молодости и красоты преступницы.
Появление Елены и ее манера держать себя производят на присутствующих благоприятное впечатление. Все ей симпатизируют, но в то же время почти все, видимо, горят желанием поскорее увидать экзекуцию такой хорошенькой жертвы…
Палач со своими двумя помощниками быстро укладывает жертву на скамейку и обнажает ее. Затем — свист розог, дикие крики…
Елена пробует вырываться, но помощники палача держат крепко, и она оставляет бесполезные попытки… Сперва она выкрикивает какие-то слова, но потом от боли у нее захватывает дух и она не может уже произносить слов, а только дико кричит, как баран, которого режут…
Елена описывает стыд, который она испытала, когда ее укладывали на скамейке и руки чужих мужчин касались ее обнаженного тела.
Со скамейки после наказания тридцатью ударами розог она встала только с помощью помощников палача…
Едва держащуюся на ногах, ее отвели в тюрьму, где подруги по заключению проявили много трогательного участия: утешали ее, лечили иссеченные места и т.д.
Другой том того же автора является продолжением первого.
Назван он «Выход Елены» и написан тоже в форме писем Елены, но в нем есть одно ответное письмо молодой подруги Елены, в котором та с мельчайшими подробностями описывает телесные наказания провинившихся учениц в школах целомудренной Германии.
Чтобы утешить свою юную подругу, молодая девушка в одном месте своего письма вспоминает их ученические годы и первое телесное наказание Елены, которой было тогда двенадцать лет. Елена была хорошенькая девочка, довольно полная, белокурая, две чудные косы золотистых волос падали на плечи.
За какой-то пустяк ее решили высечь розгами.
Наказывать ее должна была ее классная дама.
Елена покорно исполнила приказание и легла к ней на колени. Та подняла ей юбочки и, по ее мнению, целую вечность возилась с развязыванием ей панталон. Наконец она их развязала, и Елена была обнажена.
Классная дама начинает сечь розгами, Елена кричит и просит прощения, в то время как присутствующие ученицы с любопытством и вниманием смотрят на экзекуцию.
— Какая она хорошенькая, — говорит одна из подруг Елены другой шепотом, — меня так и подмывает выйти и поцеловать ее.
Но наказание совершенно неожиданно усложняется тем, что классной даме приходит фантазия приказать каждой из присутствующих учениц дать Елене по три удара розгами по крупу, на котором уже было немало красных полосок.
Первой должна сечь Лолота, та самая, которая пишет это ответное письмо; она дрожащими руками берет из рук классной дамы розги и отчасти из страха от угрозы классной дамы высечь немедленно каждую девочку, которая будет слабо, не из всей силы, ударять, а больше от нервного возбуждения, бьет сильно и как раз по тем местам, которые ей известны как самые чувствительные. Она сознается, что была страшно довольна, когда после ее удара Елена сильно вскрикнула, и особенно, когда увидала выступившую каплю крови… Ей стыдно в этом теперь сознаться, но она была счастлива и после третьего удара с сожалением передала розги следующей ученице…
Заканчивая свое послание, написанное с очаровательной детской простотой и откровенностью, чуждой всякой фальшивой сочиненности, она просит Елену простить ее за то, что она была тогда такой злой, что ей теперь особенно тяжело, когда милая, добрая Елена снова должна подвергнуться прежнему унизительному наказанию.
«В моем воображении рисуется, — пишет она, — что ты, теперь уже взрослая девушка, опять должна будешь поднять свои юбки и показать свое обнаженное тело глазам злой и насмешливой публики.»
Увы, это была печальная правда. Согласно тому же дикому закону, Елена за день до выхода из тюрьмы снова должна подвергнуться «прощальному» наказанию розгами.
Ей еще раз придется лежать на скамейке и показать все прелести своего девственного тела…
Второе письмо, это — письмо Елены к Лолоте; в нем несчастная арестантка подробно описывает «прощальное» наказание розгами.
Она опять на том же тюремном дворе, что и в первый раз, все перед той же ужасной скамьей; невольно ее взор упал на кучу пучков розог, которыми сейчас ее будут наказывать, и она отшатнулась назад, — они ей показались очень длинными и очень толстыми, а она знает, что ей теперь дадут уже не тридцать розог, а сорок.
Дело в том, что тюремное начальство, ввиду особенно хорошего поведения Елены во все время заключения, ходатайствовало перед высшим начальством об освобождении ее от обязательного перед выходом из тюрьмы наказания розгами в количестве пятидесяти ударов самое меньшее.
Высшее начальство отказало в освобождении совсем от наказания, а разрешило наказать ее сорока розгами, т. е. уменьшило наказание на десять ударов.
Елена покорно идет к скамейке и сама ложится на нее, только слезы льются градом по щекам.
Вот она привязана и обнажена, как и в первый раз, на глазах гогочущей и толкающейся, чтобы лучше видеть экзекуцию, толпы.
Палач стоит уже с поднятыми розгами и ждет от начальника тюрьмы только разрешения начать сечь ее.
Наконец раздается свист розог в воздухе, и ее начинают пороть.
Нестерпимая боль заставляет забыть всякий стыд, и Елена кричит, вертится под розгами и невольно принимает бесстыдные положения на глазах сотен зрителей.
Она должна испить чашу до дна. Но это уже конец ее мучениям. После наказания ее отводят в одиночную камеру, где ей объявляют, что завтра она будет выпущена из тюрьмы.
Теперь она соединится со своим женихом и в счастливой любви забудет всю горечь прошлого.
Книга Рейнгарта представляет одно из редких сочинений, основанных на «человеческих документах». В ней нет глупых, сочиненных сцен, не возбуждающих никакого волнения в читателе.
Вот почти все, что можно сказать относительно телесного наказания в германских тюрьмах.
В наши дни, как известно, полиция очень любит задерживаемых ею лиц подвергать побоям. Это практикуется более или менее часто почти во всех странах. Так, в Москве в одном из полицейских участков высекли, если не ошибаюсь, помощника присяжного поверенного. В Петербурге в одном полицейском участке наказали розгами пятнадцатилетнюю девушку-проститутку. Наказать ее розгами разрешил пристав, двое городовых растянули ее на скамейке и держали, пока ее порола собственная мать. Но мы знаем об этих фактах только потому, что они дошли до суда. Тысячи, если только не десятки тысяч, остаются неоглашенными. Правда, в других странах не порют, а просто колотят… Хотя для женщин довольно часто везде делается исключение, и их не подвергают побоям, как мужчин, а поднимают юбки и шлепают руками довольно чувствительно, в редких случаях обнажают, и шлепки заменяются розгами, плеткой или другим каким-нибудь попавшимся под руку орудием наказания… Это менее опасно.
В первом томе я говорил о наказании розгами школьников и школьниц в польских провинциях Пруссии. Думаю, что газеты немного преувеличили в политических целях суровость подобных наказаний польских детей.
В Германии во всех школах секут мальчиков и девочек розгами за более или менее важные проступки. Это наказание считается излюбленным для поддержания школьной дисциплины.
Бесспорно одно — что телесные наказания имеют несравненно больше защитников в англосаксонских и некоторых славянских странах, чем в латинских.
Можно ли из этого сделать вывод, что последние в своих нравах более цивилизованы?
Я этого не думаю… Кто хорошо знает кодекс целомудрия, для того не тайна, что одно и то же наказание, унизительное для французского ребенка, является самым естественным наказанием для английского, немецкого или русского ребенка.
Не следует видеть нарушения целомудрия в известном слове или известной части нашего тела, произвольно объявленным позорным. Впечатление, вызываемое видом тех или других частей тела, совершенно так же, как отвращение к мясу тех или других животных, является плодом воспитания целого ряда поколений, так сказать, атавизма, который не всегда отличается строгой логичностью.
Интересующихся этим вопросом я отсылаю к превосходному сочинению французского профессора Ш. Летурно «Нравственность. Развитие ее с древнейших времен и до наших дней».
Французский писатель Фернанд Шаффиньоль в недавно выпущенной им книге, на основании документов, открытых им в государственных архивах, записок современников и семейных архивов, утверждает, что Екатерина Медичи не брезговала собственноручно иногда наказывать розгами неугодивших ей фрейлин или даже горничных, как наказывают совсем маленьких девочек. Он собрал массу анекдотов, которые служат лучшим доказательством, до чего была распространена в то время при дворе флагелляция. Так, например, честь сидеть на табуретке у ног императрицы была сопряжена со многими тяжелыми обязанностями, благодаря которым «счастливица» частенько навлекала на себя громы суровой королевы-флагеллянтши.
Если иногда страдала хорошенькая головка провинившейся фрейлины, по лицу которой раздавалась звонкая королевская плюха, то несравненно чаще страдала часть тела противоположная, столь удобная для прогулок розог и плетки… От такой чести не были избавлены самые аристократические особы.
Шаффиньоль утверждает с документами в руках, что подобные наказания производились королевой без соблюдения всякого уважения к чувству стыдливости наказываемой фрейлины или служанки… Она смотрела на них, как на своих собачонок. За малейший пустяк фрейлину раздевали и секли розгами.
Была особая женская прислуга, которая обучалась умению наказывать розгами или плеткой… Их выбирали из числа здоровых и сильных. В таких случаях наказываемой приходилось переносить не только сильную боль, но еще чувствительное унижение от того, что ее наказывает розгами или плеткой прислуга, которая по тогдашним понятиям особенно мало уважалась.
Я уже говорил в предшествующих томах об этой королеве, а потому прошу читателя великодушно меня простить, если я повторю что-нибудь уже сказанное.
Екатерина нередко, если были две виноватые, которых она решила наказать розгами, приказывала им наказывать по очереди одна другую.
Она, по ее собственным словам в письме к одной своей приятельнице, находила забавным видеть озлобленную физиономию той, которой первой приходилось раздеваться и ложиться на скамейку под розги в ожидании, когда она сама, после наказания ее розгами, в свою очередь будет пороть свою мучительницу…
Бывали иногда случаи, что дама секла слабо свою приятельницу, думая этим задобрить и в свою очередь быть легко ею высеченной, но королева за этим строго следила и почти уничтожила подобные штуки тем, что немедленно, если замечала подобное, приказывала позвать прислугу, которой и поручала выпороть обеих, но уже так, что они едва могли сами встать со скамейки. А потому одной угрозы позвать прислугу было достаточно впоследствии для того, чтобы дама порола вполне добросовестно, нарочно стараясь бить не только сильно, но и по самым чувствительным местам, зная, что через несколько минут ее теперешняя жертва постарается отомстить ей за все это…
Редкая дама могла гордиться, что она избегла подобного унизительного наказания.
По словам Шаффиньоля, одна молоденькая фрейлина в день своего венчания позволила себе зло подшутить над туалетом и цветом лица королевы, благословлявшей жениха. Королева узнала об этом, велела позвать ее в отдельные комнаты дворца, где в присутствии ее молодого мужа новобрачную разложили на скамейке и дали сто розог. Секла ее особая женщина… От стыда фрейлина уехала в свое имение. Она вернулась ко двору через несколько лет, и то по особому приказу королевы, пожелавшей ее иметь под своим началом. И таких дам была масса.
Знаменитый современный русский писатель Максим Горький, как мы видели выше, описывает подробно наказание плеткой девушек в публичном доме. Тот же писатель в некоторых своих рассказах дает нам сведения об орудиях телесных наказаний. Это розги из березовых прутьев, кнут, плетки, холщовые мешочки, набитые песком; последние имеют то преимущество, что, причиняя боль, в то же время не повреждают кожи наказываемых.
В деревнях девушек секут по обнаженному крупу… Один из наших писателей именно этим специальным массажем объясняет чрезвычайно сильное развитие крупа у русских куртизанок.
В его произведениях можно найти указание на тот странный психологический факт, что русские крестьянки находят подобное обращение вполне естественным, обыкновенно не сопротивляются и не питают никакой злобы к своим палачам за учиненную над ними жестокую порку…
Человек так уже сотворен, что ко всему привыкает и, по словам другого известного писателя, Достоевского, эта способность привыкать ко всему является одной из главных особенностей, отличающей человека от других животных.
До Горького о телесном наказании мужчин в тюрьмах говорил Достоевский. Он указывал на ужас, который вызывает подобное наказание у провинившихся.
В своем бесподобном произведении «Записки из Мертвого Дома» он изучает различные типы каторжников. Один из них рассказывает свою историю, и тут мы наталкиваемся, как на нечто самое обычное, на существование в деревнях телесного наказания женщин с исправительною целью.
В своей семье русская крестьянская девушка довольно часто наказывается розгами, веревками, вожжами и т. п., независимо от ее возраста.
В подтверждение этого мы приведем выдержки из произведения Достоевского «Записки из Мертвого Дома», которое будем цитировать дословно.
Каторжник рассказывает про свое обручение и женитьбу. Чтобы жениться на молоденькой и хорошенькой девушке из богатой семьи, красавице Акульке, он придумал такую уловку. При содействии нескольких бездельников из его банды он вымазал ворота избы, где жила девушка, дегтем, что по местным понятиям является выражением презрения к девушкам, живущим в доме, поведение которых не отличается нравственностью. Но я уступлю слово самому Достоевскому или, вернее, мужу Акульки:
— Вот мы Акульке ворота и вымазали. Так уж драли ее, драли за это дома-то… Марья Степановна кричит: «Со света сживу!» Бывало, соседи на всю улицу слышат, как Акулька ревмя-ревет: секут с утра до ночи…
В то время и я раз повстречал Акульку, с ведрами шла, да и кричу:
— Здравствуйте, Акулина Кудимовна! Салфет вашей милости, чисто ходишь, где берешь, дай подписку с кем живешь! — да только и сказал, а она как посмотрела на меня, такие у нее большие глаза-то были, а сама похудела как щепка. Как посмотрела на меня, мать-то думала, что она смеется со мною, и кричит в подворотню: «Что ты зубы-то моешь, бесстыдница!», так в тот же день отец ее опять драть. Бывало целый битый час дерет. «Засеку, — говорит, — потому она мне теперь не дочь».
Я не стану приводить всех мест, где речь идет о телесном наказании.
Можно сказать, что нет почти ни одного произведения русского писателя, в котором не была бы посвящена одна или несколько страниц описанию сцен телесного наказания.
Обыкновенно, как мужчин, так и женщин, подвергаемых телесному наказанию, растягивают на длинной, узкой деревянной скамье, обнажают спину, круп и ляжки; затем, в то время как один держит за ноги, другой — за плечи, третий порет розгами или чем попало…
В семьях часто просто хватают провинившуюся и, обнажив, наказывают без помощи скамьи, иногда без помощи посторонних. Нередко привязывают наказываемых на скамью или к столбам или стойлам лошадей и затем секут. Вообще, тут существует масса вариаций.
Невольно является вопрос, не вызывают ли русские крестьянки своим предосудительным поведением необходимости подвергать их телесному наказанию?
В низших классах, как я уже заметил выше, телесное наказание не является наказанием унизительным. Еще не особенно давно, если не ошибаюсь, плетка составляла необходимую принадлежность приданого новобрачной, не только крестьянки, но даже купеческой девушки.
Чрезвычайно суровый и полный произвола режим вызывает, конечно, протесты. Борьба классов в России в полном разгаре. Репрессии идут с обеих сторон. На бомбы и револьверы отвечают виселицами, порками, ссылками и заключением в тюрьмы.
В России не редкость встретить изящную девушку, с тонкими аристократическими ручками, созданными для держания дорогого веера, вооруженную револьвером большого калибра и стреляющую в представителя власти.
Еще чаще, говорят, можно видеть девушку-революционерку растянутой на скамье в каком-нибудь полицейском участке, нескромно обнаженной и наказываемой розгами… Подобные сцены особенно были часты во время недавних погромов в городах, которые отведены для житья евреям…
Казачья нагайка является пугалом у нас на Западе. Нагайка, которую казак держит постоянно в руке и которая иногда гуляет по спине какой-нибудь нежной барышни, вызывая у нее стоны от боли, пускается казаком с единственною целью причинить возможно сильную боль… Казак мало понимает разные тонкости в страстях и, по мнению почти всех русских писателей, не является флагеллянтом в полном значении этого слова. Он не заботится, чтобы жертва была в том или другом положении, обнажена или нет, он не оказывает предпочтения той или другой части ее тела и не старается бить предпочтительно по крупу женщины. Повторяем: он бьет, чтобы заставить почувствовать боль, но не стыд. Наказание женщин в известной постановке, на скамье, розгами и т. д. является уже плодом фантазии более интеллигентных лиц… В таких случаях экзекутор или тот, по приказанию кого производится экзекуция, в большей или меньшей степени заражен садизмом. Что раскладывали на скамьях и пороли по обнаженному телу розгами или нагайками студентов или студенток, это вполне возможно, но сомнительно, чтобы инициаторами таких церемониальных экзекуций были казаки. Они являлись простыми исполнителями чужих велений… Ведь если не лицемерить, то нужно сознаться, что мало найдется мужчин, которые, имея приказ свыше наказать розгами молоденькую девушку, пожертвовали бы своей карьерой и отказались от исполнения подобного поручения, приведение которого заключает массу прелестей… Тем более, что подобное наказание женщин в нравах страны… Ведь всего каких-нибудь пять лет назад Императорским указом отменены телесные наказания, да и то для каторжников, в военных тюрьмах и для ссыльно-поселенцев розги сохранены… Но вековые обычаи нельзя искоренить в такой короткий срок. Крестьянин знает, что его отца, деда, прадеда пороли розгами, а потому нельзя сразу изменить его психологию и требовать, чтобы он находил в этом наказании что-то позорное. Администраторы, начальники разных карательных экспедиций, отрядов или просто усмирители народных волнений еще долго будут пользоваться розгами, так как они воспитаны в том убеждении, что это самое волшебное средство для подчинения неповинующихся. Правда, в города начинают проникать идеи нашего «гнилого Запада», но в деревнях крестьяне еще долго не будут видеть ничего позорного в наказании розгами.
В Болгарии во времена Стамбулова высшая власть закрывала глаза на то, что полицейские участки превратились, подобно тюрьмам, в застенки, где день и ночь истязали заключенных. Напротив, Стамбулов даже поощрял усердие своих агентов. Представители власти не стеснялись подвергать заключенных самым ужасным пыткам под предлогом наказания их или с целью добиться от них сознания или выдачи соучастников. Пока истязания производились в тюрьмах и полицейских участках, до Запада только изредка доходили жалобы истязуемых. Но после его смерти и восстановления в стране сравнительной законности, все ужасы тогдашнего бурного времени, все жестокости слепых, варварских репрессий всплыли перед изумленными глазами цивилизованного мира.
Среди многочисленных случаев истязания, сообщенных очевидцами, в добросовестности которых мы не имеем права сомневаться, я остановлюсь только на таких, которые не выходят за рамки моего труда. Теперь вполне установлено, что множество женщин и девушек, принадлежавших к семьям политических противников Стамбулова, подвергалось жестокому наказанию розгами, в то время как их мужья, отцы и братья только в редких случаях наказывались розгами, которые для них считались слишком слабым орудием истязания. Их били главным образом плетьми или мешочками, наполненными песком и т. п.
В казармах, полицейских участках, даже на дворах некоторых частных домов расход на розги был колоссальный.
Гордые молодые женщины и девушки были подвергнуты этому жестокому и смешному наказанию. Много невинных было наказано розгами в виде предупреждения заботливой властью.
Все арестованные по простому капризу пристава наказывались до потери сознания розгами или мешочками с песком. Общественное положение, конечно, имело значение, хотя были случаи наказания розгами дам из высших слоев общества. Я приведу один из таких случаев, который попал на столбцы берлинских газет со всеми подробностями. Может быть, потому, что дама — жена когда-то очень влиятельного чиновника, а полицейский чин оказался галантным человеком. Я почти целиком воспользуюсь изложением корреспондента берлинской газеты.
Уроженец Тырнова из небогатой купеческой семьи, Р. довольно хорошо учился в Софийском университете. Родители прочили его в профессора, и, вероятно, он достиг бы этого звания, так как он любил заниматься, но он имел несчастье потерять родителей и остаться совсем без средств, когда ему было двадцать лет.
Сперва он думал бороться и пробовал содержать себя уроками, репетированием, живя в конурке и частенько голодая. Но потом у него не хватило энергии бороться со всеми этими лишениями. После двух лет борьбы он бросил университет, горя желанием насладиться жизнью, и принял предложение старого друга их семьи, предложившего ему поступить в канцелярию министра полиции.
Он поступил на службу полиции против своего желания. Но со временем он привык к своему положению, на которое вначале смотрел, как на падение. Решив воспользоваться обыкновенными наслаждениями в жизни, так как высшие цели были ему недоступны, он стал усердно работать. Он обладал талантом по части сыска, благодаря чему быстро прошел низшие должности. Открытие заговора на жизнь одного из министров Стамбулова обратило на него благосклонное внимание министра полиции, и он был назначен на очень завидный пост главного инспектора департамента полиции в Софии.
Вежливый, хорошо воспитанный, с приятной внешностью, он был радушно принят в лучшем обществе и посещал некоторые гостиные. Правда, про него ходило много анекдотов, в которых ему приписывались странные вкусы и совершенно особенная жестокость. Между прочим, рассказывали, что после ареста заговорщиков он собственноручно сек арестованных женщин до тех пор, пока не получал ценных сведений. Говорили также, что он питает особенное пристрастие к женскому крупу.
Это был человек сладострастный и подобно всем сладострастникам, которых обстоятельства заставили сдерживать свои страсти в юношеские годы, он был теперь немного маньяком. Субъект, который в годы, когда потребность в женщине является необходимостью, лишен возможности удовлетворить свой половой аппетит, рискует стать онанистом или, что еще хуже, сладострастником в мечтах. Привычка мечтать о женщине, не имея возможности обладать ею, отогнать на время эти мечты, мало-помалу приводит к тому, что такой субъект находит полное удовлетворение при виде слишком приподнятой юбки, при сделанном женщиной каком-нибудь соблазнительном движении, при виде той или другой части женского тела, даже прикрытой материей.
Если позже судьба поблагоприятствует такому субъекту, он сильно рискует остаться все-таки маньяком. Тело женщины, которым ему не пришлось обладать в молодости, о котором он имеет далеко не полное представление, не соблазняет его как таковое; только часть этого тела способна его возбудить. Он становится, как говорит профессор Крафт-Эбинг, фетишистом.
Этот фетишизм распространяется не только на известные части женского тела, но даже на некоторые принадлежности женского туалета.
В сентябре 1909 года в Берлине был арестован на месте преступления один мужчина средних лет, пытавшийся у совсем юной девушки отрезать косу. Оказалось, что он человек состоятельный и режет косы не для продажи, а потому только, что вид отрезанной косы с головки молоденькой и хорошенькой девушки вызывает у него сладострастное возбуждение, появляется напряжение члена и эякуляция… Он уже раз отсидел за подобный поступок два месяца в тюрьме. На суде врач-эксперт нашел у него все признаки вырождения, тем не менее суд приговорил его к четырем месяцам тюремного заключения. Подобным субъектам, по-моему, место не в тюрьме, а в больнице.
Подобный фетишизм я наблюдал неоднократно и у старых дев. Причина его одна и та же. Так, одна 34-летняя девушка из Москвы возбуждалась страшно при виде затылка мужчины, который ей нравился по наружности… Если ей это удавалось сделать, то у нее появлялось сильное сладострастное возбуждение, и на половом органе она замечала мокроту. Она мне призналась, что раз, во время путешествия в экипаже с мужчиной, которому она симпатизировала, ей было, конечно, приятно, когда он ее обнимал, целовал и трогал, но высшее наслаждение и сладострастную спазму она имела, когда понюхала и поцеловала его затылок. Та же девушка влюбилась в крупье в Интерлакене. Она страшно увлеклась игрой в лошадки… Но не забывала и своей платонической любви к крупье, который, конечно, заметил ее влюбленные взгляды, но познакомиться, если я не ошибаюсь, им не удалось. Тем не менее, раз, когда она стояла сзади своего крупье и ухитрилась понюхать его затылок, у нее опять явилась сладострастная спазма, и она почувствовала опять мокроту на половом органе. Ему она послала какой-то подарок. Все это сильно напоминает обожание учителей в женских институтах.
По моему мнению, это все тот же фетишизм, явившийся от невольного полового воздержания и невозможности для девушки удовлетворить половую потребность нормальным путем.
Есть мужчины, увлекающиеся женскими ботинками, но изящными, известной формы и даже иногда — определенного цвета.
Другой возбуждается при виде женщины, удовлетворяющей естественную потребность, но опять же в известной обстановке…
Таких аберраций бесчисленное множество. Они разнообразны до бесконечности. Так как в наших цивилизованных странах мало мужчин, которые при наступлении половой зрелости могли бы вполне удовлетворить свой половой аппетит, то можно смело сказать, что каждый из них отдавал предпочтение той или другой второстепенной подробности.
Р. имел грустную молодость.
Судьба дала ему возможность познать сладость обладания женщиной в сравнительно очень поздние годы. Долгие годы ему приходилось сдерживать свою похоть. И если что заставило поступить его на службу в полиции, то именно убеждение, что стремление к научной карьере не даст ему возможности еще долго удовлетворить свою половую потребность.
По части сладострастия у него сохранилось единственное воспоминание, что в молодости оно у него возбуждалось при виде довольно частых сцен флагелляции.
Родители его имели на юге России большое имение с несколькими сотнями душ крепостных. Будучи ребенком, он почти ежедневно присутствовал при наказании розгами провинившихся дворовых девушек и другой челяди. По его словам корреспонденту берлинской газеты, вид обнаженного женского крупа, подпрыгивающего под влиянием боли, с тех пор глубоко врезался в его память.
Позднее он наблюдал те же самые сцены над мальчиками, когда давал уроки или репетировал. Он довольно часто нападал на родителей, которые за леность или плохой балл в школе безжалостно при нем же пороли детей розгами. В полиции он тоже присутствовал неоднократно при сценах истязания уже взрослых женщин. Мало-помалу, он стал при виде наказания розгами женщины испытывать величайшее наслаждение.
Когда ему в первый раз удалось обладать женщиной, то он испытал полное разочарование. Подобно многим флагеллянтам, он решил, что сечь женщину доставляет больше сладострастного наслаждения, чем обладать ею нормальным путем. Может быть, к этому еще присоединилось немного желания отмстить за долгие годы воздержания. Он исполнял закон природы, но только после удовлетворения своей мании.
Строго говоря, он не любил жестокости, вид крови был ему неприятен. Кроме того, он питал к своим случайным жертвам некоторую признательность, вроде той, которую имеет человек к женщине, давшей ему высшее любовное наслаждение.
Понятно, что Р., заняв пост полицейского инспектора, не постеснялся воспользоваться своей громадной властью для удовлетворения этой мании.
Все задержанные полицией проходили перед ним. Но он был эстетом и не испытывал почти никакого удовольствия, если наказываемая розгами женщина была некрасива. Женщина должна была быть недурна собой и отличаться изяществом, чтобы он лично присутствовал при наказании ее розгами.
Нечистоплотных девиц с грязным нижним бельем, проституток низшего разбора он предоставлял наказывать своим помощникам. Для себя он сохранял, конечно, девушек и женщин из буржуазии, зараженных ненавистью к Стамбулову. Иногда даже он удостаивал собственноручно сечь розгами виновную, если обнаженный круп ее произвел на него особенно сильное впечатление. Кроме того, для наказания розгами в его распоряжении были три городовых, из которых один отличался геркулесовской силой. Все они слепо исполняли каждое его приказание.
Если при осмотре задержанных, по словам секретаря Р. корреспонденту, какая-то одна обратила на себя внимание Р., то он немедленно приказывал отвести ее в соседнюю комнату, где ее тщательно обыскивала особая женщина. После обыска ее отводили в его кабинет, где, смотря по настроению, ее наказывали розгами, причем Р. или сам сек, или приказывал сечь ему, секретарю, или кому-либо из городовых. Если ему почему-либо хотелось эту женщину наказать особенно строго, то он говорил: «Ее нужно хорошенько пробрать», — и приказывал сечь ее розгами городовому — Геркулесу Кейзеру, уроженцу Данцига.
Никто из нас, по словам того же секретаря, не смел сказать что-нибудь против такого варварского способа расправы с женщинами, иногда виновными в том только, что неодобрительно отозвались о Стамбулове. Мы все были глубоко убеждены, что только благодаря таким решительным действиям Р. удавалось добиться признания и сведений о самых секретных заговорах против Стамбулова или кого-либо из его министров.
В действительности это был самооговор, как оказалось теперь.
Р. никогда не придавал значения признаниям, вырывавшимся у жертв под розгами. Он просто смотрел на подобные наказания как на преимущество своего положения, дающее ему возможность безнаказанно наслаждаться излюбленным зрелищем.
За редким исключением, все подобные наказания розгами были сравнительно ребяческими. Р. был маньяк, но не палач. Каждый раз, когда только это не являлось нарушением долга службы, он вознаграждал виновных в возможно широкой степени за доставленное ему наслаждение. Довольно часто даже он приказывал выпустить тотчас же после наказания розгами тех, которые были виновны в каком-нибудь не особенно важном проступке. Даже более важных заговорщиков он освобождал, если они успевали уверить его, что строгое наказание розгами, которому он их подверг, навсегда отбило у них охоту заниматься политикой.
В остальном он был вполне галантный человек, конечно, насколько галантность совместима со званием полицейского офицера.
В один прекрасный день он простер свою галантность настолько далеко, что изменил долгу своей службы ради любви.
В 1897 г. Р. уже перешагнул за сорок лет. Расцвет второй молодости, особенно опасный для любви тем, кто не успел насладиться ею в двадцать лет, сопровождался для него смутными сожалениями. Храбрый, он не раз рисковал жизнью, считая, что обязан добросовестно служить, если поступил на службу. Сознание, что жизнь его сложилась неудачно, делало его особенно смелым. Было несколько таких дел, где он безумно, вопреки самой элементарной осторожности, рисковал жизнью и имел успех. Благосклонность к нему всесильного министра все росла и росла; он был даже представлен князю.
В свободное от службы время он посещал некоторые великосветские гостиные. Прекрасный рассказчик, живой, веселый, он всюду был желанным гостем. Храбрость, несколько даже рыцарская, проявленная им при открытии нескольких заговоров и поимке заговорщиков, заслужила ему всеобщее уважение. Защитники стамбуловского режима видели в лице его одну из самых надежных своих опор. Беспартийные и даже оппозиционно настроенные лица преклонялись перед подвигами его личного мужества.
В это самое время г-жа М. поселилась в Софии. Ее муж занимал довольно важный пост префекта, но за какие-то злоупотребления вынужден был подать в отставку. Оба они всячески старались, чтобы опять попасть в милость. Но все было напрасно. Хотя их еще принимали в высшем свете, но никто из влиятельных особ не хотел похлопотать за М., который переступил в своих действиях границы дозволенного даже в Болгарии, а этим уже немало сказано.
К тому же высший свет если и принимал М., то только благодаря его жене, редкая красота и таланты которой являлись ценным украшением любой великосветской гостиной… Превосходная музыкантша, недурная певица, она своим небольшим, но чарующим голосом и своей красотой вызывала в сердцах дотоле неведомые вспышки страсти… Из числа тех, кто имел счастье увидать ее, начиная от юноши и кончая престарелым старцем, вряд ли нашелся бы один, который не пожертвовал бы решительно всем за час обладания ею.
Как только М., человек очень неглупый, увидал, что у него нет никакой надежды вернуть утраченное положение, он решил покориться своей участи. В конце концов, не все ли ему равно! Состояние у него было хорошее, и он мог жить не только в довольстве, но даже очень широко. Вообще жизнь казалась ему еще очень заманчивой.
Но жена его не могла помириться с необходимостью отказаться навсегда от высокого положения, которое она еще так недавно занимала. Очень чувственная по натуре, она тем не менее сумела отодвинуть любовь на второй план.
Она испытывала все самые рискованные положения, которые только возможны при любовной интриге; она готова была с удовольствием отдаться чувственным наслаждениям, но всего этого ей было мало для полного счастья.
Долгое время она продолжала интриговать. Не раз она даже шла на определенный риск, но все было напрасно.
В это время ей был представлен Р. Как мужчина, он ей понравился, а зная, что он пользуется громадным влиянием у Стамбулова, она решила отдаться ему при условии, если он устроит, чтобы ее муж опять попал в милость…
Р. был ею ослеплен. Казалось, к нему вернулась молодость. Красота г-жи М., которая при этом еще обладала очаровательным крупом, сделала то, что Р. после двух-трех встреч безумно в нее влюбился.
И что особенно удивительно, в первый раз тело женщины возбуждало в нем нормальное желание обладать им.
Весь под влиянием этого нового для него чувства и зная, что он скользит к старости, Р. не только не думал бороться со своим чувством, но напротив, всю силу своего ума пустил в ход, чтобы придти на помощь своей страсти. Лучше, чем кто-либо другой, он знал, что все попытки вернуть милость М. останутся бесплодными.
Однако он был страшно потрясен, когда заметил, что, после того, как он об этом откровенно сообщил г-же М., она его стала избегать. Она вбила себе в голову достигнуть своей заветной цели при помощи этого человека, продаться ему, хотя при других обстоятельствах она сама взяла бы его в любовники. Р. понял, что он должен оставить всякую надежду; он не стал умолять ее отдаться ему и сумел расстаться с нею с полным достоинством.
Он снова стал искать на службе забвения неудачной любви и еще с большим, чем прежде, усердием стал преследовать заговорщиков на жизнь Стамбулова.
Число недовольных Стамбуловым было очень велико, и заговорщики имели сочувствующих в самых высоких слоях общества. Многие недовольные из числа тех, которые потеряли жирные синекуры, страстно желали наступления нового режима, при котором они рассчитывали всплыть на поверхность.
Лица, стоявшие во главе заговорщиков, отлично знали действительную ценность подобных господ, тем не менее старались воспользоваться их услугами в интересах дела.
Г-жа М. в конце концов должна была помириться с тем фактом, что ее мужу нельзя рассчитывать вернуть утраченное положение. Заговорщики следили за нею и в очень короткое время завербовали в свои ряды. Ей поручили однажды передать новый условленный шифр. Жажда мести, надежда достигнуть чего-нибудь побудили ее принять опасное поручение.
Из донесений сыщиков Р. узнал, что одна великосветская барыня служит посредницей заговорщикам.
Из других донесений своих агентов он узнал, что опять затевается опасный заговор против Стамбулова. Ему удалось захватить многих из главных заговорщиков, и, зная, что таинственная великосветская дама должна тоже придти в дом, где были арестованы заговорщики, он распорядился, чтобы ее немедленно при приходе арестовали и доставили к нему.
Несколько часов спустя, поздно вечером, когда Р. сидел в своем кабинете и внимательно читал дело о заговоре на Стамбулова, ему пришли доложить, что вышеупомянутая дама арестована и доставлена в сыскное отделение. Р. велел позвать секретаря и немедленно привести даму к нему в кабинет. Г-жа М. была в верхнем манто и вуали. Она не оказала никакого сопротивления при аресте, так как была захвачена совершенно врасплох, когда она вышла у подъезда дома, где ей была устроена западня, из наемной кареты. Р., по обыкновению, тотчас же приступил к допросу ее, приказав ей снять густую вуаль, которая совсем скрывала ее лицо.
Трудно передать его изумление, когда он узнал в лице арестованной женщины ту, которую он когда-то любил и продолжал еще любить.
Несколько секунд он не мог сдержать охватившего его волнения. М., следившая за малейшими движениями своего бывшего поклонника, заметила это и почувствовала себя немного успокоенной. Она знала, что сильно скомпрометирована, и считала себя совсем погибшей, но теперь у ней появилась надежда, что Р. изменит Стамбулову и выпустит ее. У ней явилась мысль снова очаровать, отдаться даже ему и такой ценой избавиться от наказания.
Овладев собою, Р. сухо, после обычного допроса о ее личности и т. д., предложил ей передать ему шифр, который поручили ей заговорщики, а также назвать все их фамилии, предупредив, что почти все они ему известны и он хочет только испытать ее.
М. откинула манто и показалась в вечернем чудном туалете. Она ехала на вечер к генеральше Д. Она была декольтирована. Притворяясь сконфуженной и испытывающей ужасный стыд и т. п., которого у нее в действительности вовсе не было, она вынула маленькое саше, где был зашит документ, и протянула его Р.
По мнению секретаря, со слов которого писал корреспондент берлинской газеты, она умышленно, передавая саше, так нагнулась над столом, что у нее вывалилась грудь. При этом она бросила довольно страстный взор на Р. В то же время она заявила, что назвать фамилии заговорщиков не может, так как не знает их фамилий. «Да и к чему их называть, — прибавила она, слегка улыбаясь, — раз они известны господину инспектору!»
Было видно, что поведение М. злило Р. Он ей сухо заметил, что если она не назовет фамилий, то он вынужден будет наказать ее розгами.
М. стала говорить довольно громко, почти кричать, что он не имеет права подвергнуть ее такому наказанию, что она не девка, что сумеет найти дорогу к самому князю, что он потеряет место и т. д. Р. молча слушал эту тираду и потом нажал кнопку звонка. Когда явился городовой, он велел ему принести скамейку и розог, а также позвать еще городового и геркулеса Кейзера. У секретаря, по его собственному признанию, забилось сердце, когда он увидал, что М. не избежать розог. Ему было только досадно, что Р., очевидно, хочет велеть сечь барыньку не ему, а Кейзеру.
Через несколько минут, в течение которых М. продолжала угрожать Р., вошли три городовых со скамейкой и пучком розог.
К удивлению секретаря, М. при виде скамейки и розог замолчала, и, когда по приказу Р. городовые подошли к ней, чтобы положить на скамейку, она, как пятилетняя девочка, стала реветь и сквозь слезы просить, чтобы ей позволили снять платье… Р. остановил городовых и сказал, что она может снять платье. «Но лучше вам, — прибавил он, — не упрямиться и исполнить мое приказание — назвать фамилии заговорщиков, тогда я не велю вас сечь»…
На эти слова М. промолчала, только всхлипывала, снимая платье и развязывая тесемки. После этого она опустила руки и покорно дала себя уложить на скамейку… Кейзер взял в руки розги, когда двое других городовых обнажили М. и приготовились держать ее один за ноги, а другой за плечи.
Р. велел Кейзеру передать розги городовому, державшему М. за плечи, а тому сечь ее, Кейзеру же держать ее за плечи.
Городовой, весь красный, взял розги и по знаку Р. начал сечь М.
Читайте также
Глава XIV Корнелий Адриан и телесные наказания
Глава XIV Корнелий Адриан и телесные наказания Рассказ о Адриане и его институте бичевания является замечательным эпизодом в истории сечения и проливает свет на ее тайны, открывая злоупотребления этим оригинальным способом покаяния. Самые значительные факты из истории
Глава XXIII Телесные наказания в Небесной империи
Глава XXIII Телесные наказания в Небесной империи Еще недавно пытливый ум человеческий добивался не дававшего ему покоя ответа каким именно образом, путем каких практических установлений управляет китайское правительство бесконечно разнообразным населением
Глава XXXVII Телесные наказания во флоте
Глава XXXVII Телесные наказания во флоте Английский флот существует уже добрых тысячу лет, десять столетий гордо развивается его флаг, несмотря на войны и штурмы, и весь этот период начальство секло матросов, и секло самым нещадным образом! И если девятихвостовая кошка не
Глава I Телесные наказания у римлян — I
Глава I Телесные наказания у римлян — I В первобытные времена человек в глубине лесов был так же свиреп в припадке гнева, как и разнуздан при удовлетворении своего сладострастия; законодатель сумасбродный, судья пристрастный, тюремщик строгий и палач жестокий, он
ГЛАВА II Телесные наказания у римлян — II
ГЛАВА II Телесные наказания у римлян — II У римского писателя Светония мы находим довольно подробное описание практиковавшихся в его время телесных наказаний рабынь в домах патрициев. Из этого рассказа, который мы переводим полностью, читатель увидит, с какой утонченной
Глава VIII Телесные наказания в Китае. Флагелляция у проституток
Глава VIII Телесные наказания в Китае. Флагелляция у проституток Китай, мудрость конституции которого признается многими, представляет во многих отношениях деспотическую монархию.Палочный режим в полном ходу в Китае. Пантце, или наказание палками, чрезвычайно часто
Глава IX Телесные наказания в семье и школе
Глава IX Телесные наказания в семье и школе Весьма редко бывает, чтобы волнения от половой зрелости, которые появляются зачастую гораздо раньше появления у девушки менструаций, не выражались у молоденькой девочки приступами свирепости, жестокости, степень которой
ГЛАВА XVIII Телесные наказания женщин на Востоке
ГЛАВА XVIII Телесные наказания женщин на Востоке Хотя торговля рабами строго преследуется в Азии и в Африке, торговцы, поставщики для турецких гаремов, находят средства добывать человеческое мясо к услугам азиатских пашей.В прежние времена владетельные особы содержали
ГЛАВА XIX Телесные наказания женщин в Испании
ГЛАВА XIX Телесные наказания женщин в Испании По словам известного испанского историка Кольменара, в средние века в Мадриде, существовали процессии флагеллянтов, о которых я говорил в первом томе. В церемониал этих процессий входило столько же религиозного, сколько и
Глава XXI Телесные наказания в США и Голландии
Глава XXI Телесные наказания в США и Голландии Негры Северо-Американских Соединенных Штатов имеют плохую репутацию. В негре соединилось смешное с грустным, это — особа комичная и напыщенная, говорящая на странном английском языке и поющая неблагозвучные песни. Конечно,
Глава 12 Наказания и награды
Глава 12 Наказания и награды Кто там не был, тот будет. А кто был, тот не забудет. Советская поговорка о
Глава 3-я. СУРОВЫЕ НАКАЗАНИЯ
Глава 3-я. СУРОВЫЕ НАКАЗАНИЯ Как уже отмечалось, к суровым наказаниям мы относим жестокое карающее физическое и (или) психическое воздействие на того, кто совершил проступок, не приводящее намеренно к гибели наказываемого.I. Высшая мера наказания (poen? cap?tis = poen? capit?lis) в
Глава II Обладая Восточной Европой: Сексуальность, рабство и телесные наказания
Глава II Обладая Восточной Европой: Сексуальность, рабство и телесные наказания После побоевКазанову часто подозревают в склонности приукрашивать факты; однако в своих мемуарах он указал время своего прибытия в Петербург с необычайной точностью. Он выехал из Риги в