Читайте книгу Штангист: назад в СССР в формате FB2, TXT, PDF, EPUB прямо сейчас онлайн на сайте ornatus.ru бесплатно без регистрации.

Жанр: историческая фантастика, книги о приключениях, попаданцы

Авторы: Артём Март

Серия книг:

Стоимость книги: 159.00 руб.

Оцените книгу и автора

СКАЧАТЬ БЕСПЛАТНО КНИГУ Штангист: назад в СССР

Скачать книгу в формате FB2

Скачать книгу в формате TXT

Скачать книгу в формате EPUB

Скачать книгу в формате RTF

Сюжет книги Штангист: назад в СССР

У нас на сайте вы можете прочитать книгу Штангист: назад в СССР онлайн. Авторы данного произведения: Артём Март — создали уникальное произведение в жанре: историческая фантастика, книги о приключениях, попаданцы. Далее мы в деталях расскажем о сюжете книги Штангист: назад в СССР и позволим читателям прочитать произведение онлайн.

Пожилой физрук, в прошлом штангист, умирает на работе. Судьба дает ему шанс прожить жизнь заново, и он оказывается в теле пионера. За окном СССР 73-го. Страна переживает свой расцвет, а до Олимпиады 80 еще семь лет. Теперь он не допустит прошлых ошибок и вернется в большой спорт. И неважно, что новое тело совсем не подходит для тяжелой атлетики.

Вы также можете бесплатно прочитать книгу Штангист: назад в СССР онлайн:

Штангист: назад в СССР
Артём Март

Пожилой физрук, в прошлом штангист, умирает на работе. Судьба дает ему шанс прожить жизнь заново, и он оказывается в теле пионера. За окном СССР 73-го. Страна переживает свой расцвет, а до Олимпиады 80 еще семь лет. Теперь он не допустит прошлых ошибок и вернется в большой спорт. И неважно, что новое тело совсем не подходит для тяжелой атлетики.

Артём Март

Штангист: назад в СССР

Глава 1

Курганинск, Краснодарский край. Май 2024 года, Российская Федерация

– Вы не правы, – покачал я головой. – Я сам поговорю с ним.

– Как это не права, Василий Николаевич?! – Молодая учительница по имени Марина Ивановна возмущенно округлила глаза. – Это вы не правы. Вы только физрук, и такие вопросы решать не можете.

Учительница сердито глянула на виновника всего «торжества».

– Скажи, Никита, с кем ты подрался?! – Спросила она строго.

Белобрысый мальчишка двенадцати лет понуро опустил взгляд. На его мордашке фактурно горел свежий фингал. На губах раскрылась маленькая ссадина. Мальчик виновато опустил голову. Он будто бы боялся заглянуть своей классной руководительнице в глаза.

– Ни с кем, – буркнул мальчик. – Я упал.

– Так, – Марина Ивановна подбоченилась. – Драться нельзя! Нельзя, понимаешь? Вы же этими своими разборками и мне, и себе проблем доставите! Вам родителей в школу вызовут, а мне директор выволочку устроит! Ох… – Она устало тронула лоб, – класс сложный, а тут еще и вы…

– Марина Ивановна, – нахмурился я и встал между понурым мальчиком и его разозлившейся классной руководительницей. – И что вы хотите сделать? Отругать обоих мальчишек?

– Ну… Я… Как-нибудь решу этот вопрос. Может… проведу с ними какую-нибудь воспитательную беседу. Скажу, что так вести себя нехорошо…

– Это не поможет. Отойдите. Вы только хуже делаете. Травить мальчика точно никто не перестанет. Сказал же: я поговорю с ним сам.

Марина Ивановна раздраженно уставилась на меня. Я понимал что она переживает. Из-за драки учеников, у нее могут быть проблемы в школе. Правда, сдается мне, еще сильнее она боялась конфликта с родителями.

Да уж… Учительница молоденькая совсем, в дочки мне годится, а еще упирается.

– Слушайте, Василий Николаевич, я знаю, чему вы его научите! Вы что, не понимаете, что драться в школе строго запрещено? Надо скорее…

Я устало вздохнул и перебил девчонку:

– При всем уважении к вам, не мешайте.

– Что? – Удивилась молодая учительница. – В смысле?

– В смысле, – я с ухмылкой глянул на мальчика, мы встретились с ним взглядами. – Что у нас с Никитой сейчас будет настоящий мужской разговор. И уверяю вас, вы со своей стороны не посоветуете ему ничего полезного. Только, напротив, усугубите ситуацию.

– Да что тут можно посоветовать? – Ответила учительница, помолчав пару мгновений. – Это же нарушение школьной дисциплины! Драться нехорошо!

– Нехорошо, – согласился я. – Но иногда приходится. Обстоятельства бывают разные. Все. Подождите в сторонке. Мы недолго.

– Василий Николаевич, вы всего лишь физрук, это…

– Это мальчишки. Если вы вмешаетесь, только все усугубите, – с легким нажимом сказал я и терпеливо повторил: – Подождите в сторонке.

Учительница недовольно засопела, но все же, поддалась моему твердому взгляду. Хмыкнув, она сложила руки на груди, защелкала каблучками прочь. Пройдя вдоль высокой, полной широких окон стены школы, женщина поднялась по ступенькам к ее входу.

– Обиделась, – хмыкнул я. Потом с трудом, преодолевая боль в больной спине и коленях, я опустился к мальчишке.

На улице было прохладно. Первая часть мая выдалась дождливой. Бугристые тучи заполонили небо. Весенний, но зябкий ветер беспокоил стройные кроны высоких тополей, высаженных вдоль всего школьного корпуса.

– Поймался, да? – Спросил я с улыбкой.

Мальчик молчал, потупив взгляд.

– Ну скажи, с кем ты подрался?

– Я упал, – повторил Никита.

– Какой ты ювелир. Упал прямо налицо, причем умудрился приложиться именно скулой. Никит, ну хватит тебе. Обещаю, я ничего никому не расскажу. Все это останется между нами.

Мальчик помялся еще пару мгновений, потом все же ответил:

– Ну… Ну я и правда не подрался.

– Вот как?

Глазки школьника блеснули и помокрели. Он сконфуженно отвернулся и принялся утирать мордашку.

– Меня побили…

– Кто?

Он снова поджал губы, помотал головой.

– Если я расскажу, еще раз побьют.

– Я же сказал, – терпеливо повторил я. – Я никому ни ничего не скажу. Вообще никому. Наш мужской разговор останется только между нами.

Мальчик помолчал еще немного, потом решился:

– Федя Островной. Это он со своими дружками сделал. Они испортили мне пенал. Пинали его по коридору, как мячик. А когда я сказал, что б прекратили, мы поссорились, и они позвали меня за школу, на разборки.

– И там тебя побили, так? – Спросил я.

– Н-нет. Я хотел убежать, но меня караулили, и, когда поймали, отвели за школу, – Там меня Федя и ударил.

– Федя Островной, – я хмыкнул. – Он же на полголовы ниже тебя. Килограмма на три легче. Чего же ты сдачи не дал?

Мальчик снова замялся, стал топтаться на месте, не зная, куда деть руки.

– Мама говорит, что драться нехорошо.

– А что говорит папа?

– А у меня нет папы, – ответил мальчик несмело.

– Понятно, – протянул я, – Ладно. Смотри, что я тебе скажу, Никита. Драться и правда нехорошо. Однако мальчикам и мужчинам иногда приходится. Ничего тут не поделать. И если тебе нужно защитить себя или своих близких, иной раз по-другому никак. Лучше уж подраться один раз, чем самому быть грушей для битья всю жизнь.

Мальчишка молчал в угрюмой задумчивости.

– Я не хочу быть всю жизнь грушей для битья, – проговорил он несмело.

Я улыбнулся его словам. Мальчик кое-кого напоминал мне – меня самого. В детстве я тоже был слабым и робким, но смог воспитать в себе стержень характера. И спорт мне в этом очень помог. Уверен, так сможет и Никита. Только мальчишке нужно немного помочь.

– Скажи, ты спортом занимаешься?

– Ну… Нет…

Я оценивающе осмотрел мальчика.

– А ты неплохо сложен. Когда подрастешь, костяк у тебя будет крепкий. Не думал заняться тяжелой атлетикой? При определенных усилиях ты бы добился хороших результатов. Ну и многому научился бы. Например, не бояться Феди Остравнова. Да вообще никого не бояться.

– Как это? – Заинтересовался мальчишка.

– А так это. Тяжелая штанга на соревнованиях бывает страшнее пяти Федь Островных. А штангист все равно перебарывает себя и подходит к ней, чтобы покорить.

– Лена Селезнева, с которой я сижу, – немного стеснительно сказал мальчик, – говорила мне как-то, что мне не хватает характера.

– Любой спорт воспитывает характер, – кивнул я. – Тяжелая атлетика тоже. Вот смотри. В субботу я везу детей на местные краевые соревнования, в Невинномысск. Если хочешь, поезжай с нами. Только мне нужно письменное разрешение от твоей мамы. Заодно и посмотришь, что это за спорт такой. Ну так что? Хочешь с нами?

– Х-хочу, – несмело решился мальчик.

– Только есть один момент, – я хитровато ухмыльнулся. – Федя Островной тоже едет. Он у меня в группе по тяжелой атлетике тренируется.

Глаза мальчишки наполнились страхом.

– Вот тебе и первое испытание, – поднялся я. – Если не побоишься Феди и придешь, то это будет твоим первым шагом в воспитании характера. Да не абы какого, а мужского. Ну пойдем. Скажем Марине Ивановне, что мы придумали, как тебе помочь.

После разговора с Никитой я вернулся в свой кабинет. Ну как кабинет? Каморка при входе в широкий спортивный зал школы. Заваленная различным спортинвентарем, коморка вмещала, кроме них, стол – мое рабочее место, стеллаж для документов, другой стелаж со школьными наградами, которые завоевали в разных соревнованиях ребята, и еще один, самый важный. Там хранились и мои советские награды по тяжелой атлетике.

Я тяжело уселся за свой письменный стол. Этот мальчишка, Никита, не шел у меня из головы. Я понимал, почему мне так хотелось помочь ему.

Вспомнилось, как мой отец, который был офицером, говорил мне, еще совсем ребенку, что обидчикам нельзя прощать оскорбления. Что всегда надо давать сдачи, что бы ни случилось. Всегда и во всем идти до конца. Если подумать, если бы не его слова, возможно, в юности, я и не добился бы в спорте таких высоких результатов.

Поднявшись, я подошел к своему стеллажу с наградами. Там висела целая стопка старинных, еще советских медалей. Их я заработал еще в школе, пока покорял юношеские спортивные разряды. Однако, были там и другие медали.

Взяв одну из них, я осмотрел ее. На маленьком золотистом кругляшке был изображен мужчина, воздевший над головой штангу. Под фигурой мужчины была надпись: «Первенство ДСО «Ударник». Ее я заработал после школы, практически за две недели до ухода в армию. Вместе с этой медалью я получил и «Кандидата в мастера спорта».

На миг, в душе моей даже зазвучали отголоски того волнения, что я чувствовал на соревнованиях в молодости. В груди потеплело от воспоминаний о моем прошлом, о победах, проигрышах, тяжелой работе и, после нее, новых победах.

Я пробежался взглядом по медалям, заработанным в армии, когда я выступал за сборную части. На глаза сразу попалась весящая на верхнем уголке стеллажа медаль за первое место в соревнованиях первенства Белорусского военного округа. Тогда, служа в армии, я взял первое место и звание мастера спорта. Эх… были времена…

Тогда, в СССР, чтобы покорять вершины, нужны были только желание и трудолюбие. Все остальное даст тебе страна. А сейчас, без денег, даже в нормальную спортшколу не попасть…

Было там и множество других наград: медали, почетные грамоты, кубки первенств края, медали за второе и первое место на первенстве РСФСР. С этих соревнований у меня, молодого двадцатиоднолетнего штангиста начался путь в по-настоящему большом советском спорте.

А потом взгляд упал на памятные фотографии. Я, молодой, крепкий и сильный, с моим тренером по тяжелой атлетике, Николаем Владимировичем. Он готовил меня к первенству СССР. В те времена, будучи горячим, наивным молодым человеком, не раскусил я, что меня вгоняют в перетренированность, что Владимирович тренирует меня не ради моих побед, а ради собственных тренерских амбиций.

– Вернуть бы то время, – прошептал я, погрузившись в собственные мысли. – Уж сегодняшний я бы вывел тебя на чистую воду, Николай Владимирович Черенков…

От этих мыслей заныла левая кисть, пальцы будто бы вспомнили тяжелый разрыв сухожилий, после которого путь в большой спорт стал мне закрыт.

Из мыслей меня вырвал телефонный звонок. Смартфон вибрировал на рабочем столе. Я сел на стул, ответил. Звонила бывшая жена.

– Вася, – раздался в динамике ее голос. – Ты не забыл?

– И тебе привет, Таня, – сказал я. – Если ты звонишь по поводу денег Лене на обучение, я уже перевел их ей.

На том конце провода на секунду повисла тишина.

– Почему ты отправил их ей? Мы договаривались, на мою карточку.

– Если деньги предназначены моей дочери, пусть она их и получает.

– Вася… Мы же договаривались… Ты же знаешь, какое у нас положение сейчас…

– Поэтому я и перевел деньги сразу Лене. Я не собираюсь гасить долги твоего мужа, как получилось в прошлый раз.

– У Коли сейчас проблемы в бизнесе… Но…

– А в девяностые был такой перспективный. «Новый русский», – проговорил я. – Ты сама сделала этот выбор.

– Вася, тогда, на своих трех работах, ты совсем про семью забыл! Мне было тяжело!

– Я работал, чтобы содержать тебя и наших детей, Таня. В девяностые всем было тяжело. Не одной тебе.

– Ну, хватит! – Разозлилась Татьяна, – я уже сто раз слышала и про твои сложности, ты еще про свое больное сердце начни мне рассказывать!

– Больное сердце, которое я посадил, стараясь прокормить вас, – напомнил я. – Я все сказал. Деньги Лена будет получать от меня напрямую. Разговор окончен.

– Вася! У нее семь пятниц на неделе, она…

– Все, пока, – перебил ее я и положил трубку.

Отложив телефон, я тронул прикрытые веки. Обернулся, снова взглянул на свои медали.

«Будь у меня шанс на вторую жизнь, – подумал я, – я не допустил бы всех тех ошибок. Все было бы по-другому».

В субботу стояла привычная уже серая погода. Всю ночь лил обильный весенний дождь. Старенький школьный автобус ПАЗ-4234 немного натужно тарахтел своим поношенным двигателем. У открытой кабины стоял старичок-водитель Степаныч. Вместе с молодой классной руководительницей Мариной Ивановной они наблюдали, как дети грузятся в машину, готовятся ехать в Невинномысск.

В то утро сердце у меня шалило с самого утра. Наевшись таблеток и решив, что мне все же полегче, я собрался и поехал в школу на велосипеде.

– Василий Николаевич, – позвала меня Марина Ивановна, когда я подошел к автобусу, – у меня тут недобор по ученикам. Пятерых нету.

– Не пришли? – Спросил я.

– Да нет, бегали тут где-то, – пожала она плечами. – Да только в автобус не сели. Вы их нигде не видели?

Я глянул на свои старенькие часы «Луч», которые ходили у меня еще с советских времен. До отправки оставалось минут двадцать.

– А кого нет? – Спросил я.

– Так, – учительница заглянула в свой смартфон, в котором, видимо, хранила список учеников, – Нет Никиты Трофимова, Сергея Барышникова, Артема Сиренко, Вадима Мельникова и Федя Островного. Я пробовала звонить мальчика, но не берут. Наверное, телефоны на беззвучный поставили.

Понятно. Значит, у ребят очередные разборки. Ну ладно. Щас уладим.

– Постойте здесь, – сказал я. – Я их поищу. Наверняка где-то тут, на территории школы балуются.

– Я с вами, Василий Николаевич, – выступила вперед классная руководительница.

– Будьте здесь, – возразил я.

– Я догадалась, в чем тут дело, – не унималась девушка. – У этих пятерых снова драка! Я наблюдала за Никитой и Федей. Они явно не дружат.

– Надеюсь, вы не вмешивались? Не читали им нотации и не воспитывали? – Нахмурился я.

Девушка хотела что-то сказать, даже открыла рот, но замолчала. Опустила взгляд.

– Будьте здесь. Я все улажу сам, – сказал я.

Ребят было найти несложно. Я почти сразу наткнулся на них у приземистого здания старого уличного туалета, которым никто не пользовался уже много лет. Пацаны собрались в кучку за ним, и галдели, выясняя отношения.

Я аккуратно подкрался со стороны задней, дальней от мальчишек стены, стал слушать их звонкие голоса. Хоть и не совсем разборчиво, но кое-что уловить я мог.

– И что ты сделаешь, сопля? – Надменно проговорил Федя Островной, – Опять заплачешь?

Окруженный четверыми мальчишками Никита, опустив голову, стоял у стенки.

– Что вы стоите? – Прошептала мне неизвестно откуда взявшаяся у меня за спиной Марина Ивановна. – Вы же видите, они его щас побьют! Что, боитесь вмешаться?! Тогда я сама!

Девушка попыталась было выйти из-за стены, но я остановил ее.

– Я велел вам оставаться у автобуса.

– Но я…

– Не вздумай ходить туда, девочка, – покачал я головой строго. – Если ты вмешаешься, то Никите не будет жизни в этой школе. Он должен разобраться сам.

– Я… да вы что?…

– Все будет хорошо, – заверил я. – Если что-то пойдет не так, я вмешаюсь.

– Да его же щас побьют… – пискнула девушка.

– Я много лет работаю с мальчишками. Своим вмешательством ты только навредишь Никите. Навредишь так, что всю оставшуюся жизнь он будет трусом. Будет самой жизни бояться.

Удивившаяся девушка молчала.

– Просто доверься мне, – добавил я.

Отвернувшись, Марина Ивановна кивнула.

– Хорошо, – кивнул я в ответ. И глянул на ребят, которые, занятые своими делами, даже и не замечали нас.

– Отойди от меня, – решился сказать обидчику Никита.

Слова мальчика заставили меня улыбнуться. Сам факт, что он пришел, не побоялся Островного, многое говорил об этом пацаненке.

– А то что? – Хмыкнул Федор.

– А то я тебя ударю.

– Что?! – Рассмеялся он, и его дружки поддержали своего лидера мерзковатыми смешками. – Ты? Меня?

Он толкнул Никиту в грудь.

– Ну, давай. Бей. Чего ты?

Толкнул второй раз.

– Чего не бьешь?

– Василий Николаевич… – Обеспокоенно шепнула мне на ухо учительница.

– Тихо, – Шикнул я на нее.

– Ну?! Чего ж не бьешь?! – Распалялся Островной, в очередной раз, пихая Никиту. – Че? Трусишь?

– Отвали от меня, – проговорил холодным тоном Никита.

– А то че? – Он заглянул в глаза Никите, стал пихать его грудью в грудь. – Че ты сделаешь, сопля?

Внезапно Никита сам оттолкнул Остравнова. Опешивший от этого хулиган уставился на мальчишку дурными глазами.

– Ну, – проговорил я себе под нос. – Давай, Никита.

Никита смело шагнул к обидчику и дал ему кулачком прямо в глаз. Островной бухнулся на попу, уставился на Никиту, а потом искривился, стараясь не заплакать. Дружки Остравнова удивленно и даже изумленно смотрели на вставшего над Федей Никиту.

– Не лезь ко мне больше, понял?! Ни то получишь! – Зло крикнул Никита.

Остальные ребята даже отступили, попятились от мальчишки и не зная, что делать.

– Ты… Да я тебя… – Всхлипывая, встал Островной. – Я тебе сейчас врежу!

– Только попробуй, будешь тогда знать!

– Федя, да пошли, – сказал один из мальчишек. – Мы на автобус опоздаем. Ехать надо.

– Подождите! – Крикнул Островной. – Я его так не оставлю!

– Да харе, Остров, – поддакнул второй. – Ты че, Николаича не знаешь? Он щас возьмет да и без нас уедет. А я эту поездку ждал.

– Ну, – добавил третий. – А че ты вообще до Никиты докопался? Он же нормальный пацан вроде.

Мальчишки поддержали третьего и один за одним потоптали из-за туалета. Островной, в бессильной обиде еще пару мгновений смотрел на Никиту, а потом встал и ушел. Последним, с улыбкой на лице, отправился к автобусу и Никита.

– Вот видишь? – сказал я, оборачиваясь к Марине, – он справился сам.

– Василий Николаевич? – Учительница нахмурилась. – Вам плохо? Вы какой-то бледный.

– Все хорошо. Сердце с утра пошаливает, – отмахнулся я. – Возвращайся к автобусу. Я сейчас приму таблетки и подойду.

– Ну че? – Спросил я у белого, как смерть мальчишки. – Полегчало?

– Ага, Василий Николаевич, – покивал мальчик, только что вернувшийся в автобус.

Ребенку стало плохо, и пришлось остановиться, чтобы его не вырвало прямо в салон.

– Витя, – Выпрямился я и глянул назад, на заполненные детьми места. – Тебя как, укачивает в автобусе?

– Нет, Василий Николаевич!

– Поменяйся с Вадимом местами. Ему нельзя над колесом сидеть. Плохо становится.

Отправив мальчишек меняться местами, я занял свое.

Автобус остановился в полях, на обочине узкой трассы, пролегающей между морем зреющей пшеницы и редколесиной посадкой.

– Двигай, Степаныч! – Крикнул я шоферу.

Водитель хрустнул передней передачей, дал газу. Автобус было натужно двинулся, но вдруг забуксовал, мы услышали, как грязь грохочет в коленных арках. Степаныч еще несколько раз попытался тронуть автобус, потом выбрался из кабины. Пошел к заднему мосту, посмотреть, в чем же дело.

Вернувшись в салон, он заявил:

– Обочину размыло дождями. Мы застряли.

– Сильно? – поднялся я с трудом.

– Порядком. Задний мост завяз. Мы там нихилую такую колею выкопали.

– И что делать? – Растерянно заозиралась вокруг Марина Ивановна. – Нам до Новиномысска еще сорок минут дороги. А соревнования начнутся через час!

– Я, конечно, могу еще погазовать, – пожал плечами старый шофер. – Но мы можем так завязнуть, что только трактором вытянешь. А если обочина поедет, так вообще, в кювет скатимся.

– Не надо газовать, мы пихнем, – сказал я. Обернулся на ребят, кто был постарше: девятые, десятые классы. – Ну что, мужики? Подтолкнем нашу ласточку? Мне надо человек пять добровольцев.

Вызвались несколько парней, все крепкие, из моей группы тяжелоатлетов.

– Может, нам всем выйти? – Спросила Марина Ивановна.

– Нет, оставайтесь. Вы своим весом утяжеляете автобус, – сказал я. – Сцепление с грунтом будет крепче.

Выбравшись наружу, мы пошли к заднему мосту и налегли. Степаныч поддал газу, и колеса стали бешено вращаться, разбрасывая грязь.

Ребята упирались как надо, я тоже толкал изо всех сил. Даже почувствовал, как больно кольнуло сердце. Больнее, чем раньше. Автобус же, даже и не думал сходить с места.

– Не, так не выйдет, – отступил я. – А ну давай его в раскачку! И раз!

Мы налегли снова, и Степаныч вдавил педаль. Автобус немного качнулся вперед, и когда мы ослабили напор, откатился. Показывая своим примером, как надо, я налег снова. Сердце стрельнуло так, что я с трудом сдержал стон. Только крикнул вместо этого:

– И раз!

С каждым движением, с каждым толчком, боль в груди разгоралась только сильнее. Я старался ее не замечать.

– И раз! – Крикнул я снова, и снова нажал изо всех сил.

Автобус, секунду назад откатившийся чуть ни на полметра, газанул и, под нашим общим напором, выбрался из глубокой колеи.

– Пошел! Пошел! – Закричал кто-то из мальчишек.

– Вытолкали!

– Вытолкали, – устало сказал я, а потом скривился от сильной боли в груди. Схватился за сердце.

– Василий Николаевич! – подскочил ко мне рослый десятиклассник по имени Витя. – Вы чего?

– Хорошо все, – отмахнулся я. – Просто…

Я недоговорил. Новый удар сердца принес такую боль, что подкосились ноги. Я упал на колени.

– Василий Николаевич! – Кинулись ко мне ребята. – Что с вами?!

«Все хорошо, – спокойно крутилось в голове. – Сейчас я приду в себя. Все хорошо».

Я уже не почувствовал, как упал на землю. Несколько мгновений для меня существовала только боль в груди. Потом прошла и она. Наступило небывалое спокойствие, а за ним темнота.

***

Город Усть-Кубанск, Краснодарский край. Май 1973 года. СССР

Сначала я почувствовал яркое солнце, пробивавшееся к глазам сквозь закрытые веки. Что-то мягкое, устилавшие землю, кололо пальцы, щекотало затылок. Кажется, это была трава. Потом появился и звук: детский хохот, доносившийся со всех сторон.

– А че ж ты падаешь, а? Медведи вон как хорошо по деревьям лазят, а ты чего?!

– Так все ж правильно! Медведи, может быть, и лазят, а где ты видал, чтобы по веткам лазили батоны?!

Снова раздался тот же дружный хохот.

Я распахнул глаза. Солнце, зависшее на ясном небе, у кроны большой абрикосы, распростёршейся в поле моего зрения, неприятно защипало глаза. Потом пришла боль, но не в сердце, как секунду назад, а в голове и спине. Создавалось впечатление, будто я упал и сильно ударился о землю.

Когда я сощурился, увидел еще кое-что: коричневый школьный портфель, болтавшийся прямо над головой. Лямкой его зацепили за небольшой сучек, росший из толстой, оттопыренной от ствола дерева ветки. Самое интересное, портфель был старинным, но не выглядел старым. Сейчас дети таких не носят. Простоя сумка из кожзама напоминала мне ту… с которой я сам ходил в школьные годы. В советские годы.

С трудом поднявшись, я принял сидячее положение. Удивленно уставился на свои руки. Мои пальцы были пухлыми белыми и… детскими?..

– Смотри! Видать, мозги отшиб! Себя не узнает!

– А-ха-ха-ха-ха-ха!

Я поднял взгляд. Передо мной стояли трое ребят. Первым, что бросилось мне в глаза, были пионерские галстуки. Они красными пятнами светились на шеях мальчишек. Правда, только двоих. Третий, стоявший посередине, был без галстука.

Все как один, пацаны носили школьную форму. Советскую форму. Их синие курточки блестели большими белыми пуговицами на груди, плечах, манжетах. На левом плече у всех троих виднелись нашивки из козжама, на которых должна была изображаться вроде раскрытая книга. Однако книжек на их эмблемах не было. На стертых добела нашивках были от руки накаляканы какие-то непонятные закорюки.

А ведь… Ведь в детстве мы тоже рисовали на эмблемах старой школьной формы, что в голову придет…

Ошарашенный, я осмотрел свои рукава. Белая рубашка, синяя курточка, нашивка с открытой книгой… Я одет в советскую школьную форму… И я ребенок.

– Ну так че, Батон? – Обратился ко мне парень, что был посередине. – полезешь доставать свою сумку? У тебя две попытки осталось!

Светловолосый и немного всклокоченный, он нахально смотрел на меня своими голубыми глазами. Щерился немного кривозубой улыбкой.

– Ага, – со смешком добавил второй, пониже и покоренастее, темный и с маленьким носом, – Или Денис щас твой портфель повыше перевесит! Он-то, не как ты, он как обезьяна! Везде залетит!

Третий, названный Денисом, и правда был худой и рыжий. Он притворно запрыгал на месте, изображая, то ли мартышку, то ли макаку. Скривился и показал мне язык.

Вся троица расхохоталась.

Я же, все еще не мог понять, что вообще происходит. Вот, только что я – физрук средней школы номер четырнадцать, умирал себе у задних колес автобуса, а тут возьми да и очнись… ребенком… Да и где я вообще?.. И… Я ли это?

В теле совсем не чувствовалось старческой тяжести: колени не ломило, не болела спина, движения, даже сквозь боль, были легки словно… словно в детском теле…

Не отвечая на их ужимки, я осмотрелся. Я сидел на большой зеленой поляне под деревом – старой раскидистой абрикосной. У края поляны, за спинами ребят, пробегала неширокая грунтовка. Дальше раскинулось озеро. Справа, вдали, за пригорком я заметил монументальное строение какого-то предприятия. Его высокие трубы царапали синее, покрытое редкими облаками небо.

А передо мною, за озером, раскрылся белостенный низкоэтажный город.

– Гля, да он свалился и, видать, свихнулся, – с интересом посмотрел на меня парень, что изображал обезьяну пару мгновений назад. – Э, Батон, ты чего?

– Вставай, рохля. У тебя две попытки, – напомнил и еще нахальнее посмотрел на меня белобрысый.

– Чего? – Хмуро спросил я и даже удивился своему высокому мальчишечьему голосу. Это что, какой-то предсмертный сон?

– Две попытки снять свой портфель! Иначе будешь нам должен три рубля! Хоть что-то же ты должен же вернуть!

– Фигу с маслом, – с трудом поднялся я на ноги.

– Чего? У Батона прорезался голосок? – Притворно задумался белобрысый. – А че ты не мямлишь как всегда?

Я решительно не понимал, что происходит, но кое-что стало до меня доходить… Пионерские галстуки, коричневый портфель, школьная форма… Что-то тут не так… Неужели? Да не, бред какой-то.

Тем не менее что бы ни случилось, характер не давал мне отступить в такой явно несправедливой ситуации.

– Кто закинул портфель, ты? – Глянул я на рыжего обезьяну.

Он удивленно переглянулся с остальными.

– Чего глаза вылупил? Лезай обратно и снимай. – Сказал я.

Парни удивились и снова переглянулись. Белобрысый выступил вперед, начал угрожающе:

– Батон, да ты никак головой бухнулся. Мы тут доброе дело делаем. По деревьям тебя лазать учим. А ты этого ну совершенно не ценишь.

– Хочешь, чтобы я залез? – Я заглянул белобрысому прямо в глаза. – Ну тогда давай, заставь меня.

Глава 2

Удивившись моему напору, он даже отступил на шаг. Остальные двое тоже, кажется, опешили.

– Так твой портфель, ты и лезай.

– Без сопливых разберусь, – нахмурил я брови. – А ну, давайте отсюда, мелюзга.

– Чего? – Белобрысый изумился еще сильнее. – Ты кого мелюзгой назвал?!

– Уши давно чистил? – Дерзко кивнул я.

– Ах ты… Вот получишь сейчас по шее, будешь знать…

Белобрысый не выдержал, вцепился мне в одежду. Я не отступил, схватил его в ответ. Мы повалились на землю.

Кое-что я успел заметить. Хоть был я и ниже белобрысого, но крупнее, тяжелея него. А потому… В борьбе у меня будет преимущество.

– Давай! Давай, Гриша! – Закричали мальчишки.

– Батон расхрабрился! Покажи ему, кто тут главный!

– Да!

Мы стали бороться на траве. В руках мальчишки, которым я очутился, было немного силы. Слабенький он совсем. Зато в теле было немало веса. Потому я просто пересилил белобрысого, которого звали Гришей, и, к изумлению окружающих, оказался сверху.

– Ты че, Батон?! – закричал он. – Совсем осмелел?! Я ж тебя по всей дороге раскатаю!

– А раскатывалка-то отросла уже? – Сквозь зубы протянул я.

– Атас! – Крикнул вдруг рыжий, – кто-то идет! Кто-то из взрослых!

Двое пацанов кинулись ко мне, стянули с Гриши. Тот с трудом поднялся. Пытаясь отдышаться, торопливо полез в карман, достал свой галстук и абы как повязал на шею.

– Мы с тобой еще поговорим, Батон, – зло сказал он.

– Милости просим, – проговорил я, поднимаясь на ноги.

– Идет! Это дед Фомка идет! – Крикнул рыжий.

Ребята, все как один, метнулись к абрикосе, похватали сваленные там портфели и дали деру через лужайку, к рощице, что росла неподалеку.

– Эх вы, шалопаи! – Услышал я старческий прокуренный голос.

Обратив взгляд к озеру, откуда кричали, я увидел старика. Мужчина, одетый в поношенные брюки, высокие резиновые сапоги и стары й пиджак, бежал вверх, к дороге. Торопливо и неуклюже поднявшись, он вышел на грунтовку, отдышался.

– Ты посмотри! – Крикнул он вслед умчавшейся троице, – а еще пионеры! Уши бы вам пооборвать!

Потом дедок направился под абрикосу.

– Здорова, Володя. Опять ты тут? – Спросил он. – Я ж тебе еще после прошлого раза говорил, что б ты этой дорогой со школы домой ни ходил. Ты городом, городом топай.

Володя? Значит, зовут меня теперь Владимиром, эко чудо… Я умер и перенесся… Куда?

– Здрасте, – поздоровался я

– А чего ж ты городом не пошел? – Нахмурился старик.

У него была красное, рябое лицо и большой нос. За ухом, под кепкой-пирожком, старик держал сигарету-самокрутку.

Не ответив, я поднял взгляд на свой портфель. А то, что это был именно мой школьный портфель, у меня не было сомнений. Вернее… портфель этого мальчишки. А значит, именно в нем я смогу найти ответы, куда я попал.

Старик тоже задрал голову.

– Это твой, что ли?

– Мой, – ответил я.

– От засранцы. Ты погляди на них…

– Надо достать, – буркнул я.

– Так, – старик задумался. – По веткам мы с тобой плохие верхолазы. Мне возраст не позволяет, а ты…

Он глянул на меня. Я тоже осмотрел свое тельце. М-да… Оказался я в пухлом, совсем неспортивном теле мальчишки, который явно любит уплетать блинчики и всякие прочие оладушки…

– Лады. Пойдем, Володя. До меня домой сходим, принесем лестницу. Ну и достанем твое добро. Только удочки смотаю, что б наживка за зря ни пропала.

– Нет, деда… – Замялся я, не зная, как назвать этого старика.

Белобрысый с дружками назвали его дедом Фомкой. Совершенно ясно, что было это прозвище, а не настоящее имя. И почему он Фомка? Да черт его знает…

А по поводу лестницы… была у меня другая идея, получше. Очень уж мне хотелось мой портфель вернуть. Вернуть и понять где… или даже… Когда я оказался.

То, что это прошлое, советское время, сомнений у меня уже вызывало. Спросить у старика напрямую было странно, а в портфеле точно есть тетрадки и школьный дневник.

– Чего… Нет?..

– Давай мы без лестницы, деда, – начал я. – Она, пади, тяжелая. Тащить долго. А мы с тобой такие себе носильщики. У тебя возраст, а я…

Я многозначительно развел руки. Дед Фомка хмыкнул.

– И как же ты его хочешь достать? Уж не взобраться ли на такую верхотуру?

– Не, у меня другая идея.

С этими словами я, как ни в чем не бывало, направился к рощице.

– Это какая же? – Дед Фомка неловким шагом последовал за мной. – Слышь, Володя, ты чего задумал-то? А то у меня ж там удочки…

М-да… Ситуация была интересная. Старик, очевидно, меня знал. Я же его нет. Да и, чего говорить, все сейчас было странно. Сложно понять: это какой-то предсмертный сон или явь? Как я оказался в теле пухлого мальца? А может та, моя прошлая жизнь штангиста была одним сплошным сном ребенка? Да ну… Глупости какие-то. Слишком уж я хорошо помню себя настоящего. В общем, ладно. Будем разбираться.

– Ничего, деда, – обернулся я. – Ты иди, если надо. Только скажи, а ножика у тебя с собой случайно нету?

– Ножика? – Дед Фомка нахмурился, – а зачем тебе ножик?

– Ну, ни топора, ни пилки ты с собой, очевидно, не носишь. Так может, у тебя ножик где по карманам валяется?

– Странный ты какой-то, Володя, – дед Фомка пригнулся, пристальнее посмотрел на меня. – Вроде бы как ты, а вроде бы как и не ты.

На эти его слова я только пожал плечами. Еще раз спросил про ножик.

Дед Фомка кивнул.

– Есть, но перочинный только.

– Давай какой есть.

Дед Фомка вынул из кармана коричневую пластиковую рукоять складного ножа. Сунул мне. Рукоять была очень красивая, выполненная в форме прыгающей белочки. С одной ее стороны, под беличьей мордочкой я прочитал: «Ц 1Р 60К». То есть «цена один рубль шестьдесят копеек».

Нож, очевидно, был советский. Точно такой, какой был у одного моего одноклассника, имя которого уже давно вымылось из памяти. К двадцать четвертому году, если такие и найдешь, то точеные-переточенные. А этот был почти новый, как вчера из магазина.

Я вынул лезвие за когтевой шлиц на клинке, оно щелкнуло и зафиксировалось под прямым углом от рукояти. В памяти тут же всплыли воспоминания о том, за что мы в детстве ценили такие ножи. Ими, открытыми вот так, наполовину, очень удобно было играть в ножички.

Я хмыкнул, раскрыл лезвие до конца.

– Чего такое? Да острый-острый. Только вчера наточил, – сказал дед Фомка.

– Да вижу, – попробовав на палец наточенное острие, сказал я. – Ладно, пойду. Ты, дедушка, если надо, иди к своим удочкам. Дальше я сам.

– Сам? – Нахмурился дед Фомка. – Точно?

– Точно. А что тут такого? – Я улыбнулся.

Дед Фомка не ответил, только удивленно заморгал.

– Ты что, никогда не видел, как пацан ходит с ножиком в лес? – Спросил я с улыбкой.

– Нет, Володя, – поторопился он покачать головой. – Я никогда не видел, чтобы в лес с ножиком ходил ты.

– Все когда-то бывает в первый раз, – пожал я плечами и потоптал по подросшей почти по щиколотку зелененькой травке.

Дед Фомка потащился за мной, я, впрочем, был и не против. Рощица вымахала совсем недалеко и от дороги, и от одинокой абрикосы.

– А чего ты хочешь тут сделать, Володя? – Спросил дед Фомка, пробираясь за мной по зарослям.

– Сейчас дедушка. Подожди минутку, – сказал я, примеряясь к молоденькой и тонкой, но уже высокой акации. – Вот, эта подойдет.

– Рагатину вырезать. Чтобы снять рюкзак, – догадался дед Фомка. – Ну ножиком ты будешь долго возиться.

– За неимением других инструментов будем исходить из того, что есть.

– Давай я, – подошел дед Фомка – Вдруг форму попортишь. Мамка ж тебя тогда заругает.

– Да не, я разберусь, дедушка, – улыбнулся я, обернувшись к Фомке. – Но если хочешь помочь, то подержи деревце. Что б сподручней было резать.

Я опустился где потолще, чтобы ровная часть стволика получилась подлиннее, а потом принялся резать мягкую сочную кору, делая выемки по обе стороны ветки. Надо сказать, физическое состояние Вовы оставляло желать лучшего. Уже минуты через две работы, я покрылся испаренной и почувствовал, как майка под рубашкой липнет к телу. Мышцы на слабых руках мальчика просто горели огнем.

Когда акация поддалась, мы с дедом Фомкой, остерегаясь молодых иголок, сняли деревце с аккуратного пенечка. Стали очищать от лишних веток и игл. Срезав шарообразную, едва-едва отросшую крону, оставили самые крепкие палочки рогаткой.

Так, вооружившись своим кустарным инструментом, я и пошел под абрикос.

– Давай помогу, Володя, – дед Фомка тоже взялся за стволик, когда я потянулся им к лямке портфеля.

Мы стали пытаться поддеть лямку, чтобы отцепить мою сумку от сучка. Не сразу, но это у нас получилось.

– Лови! Лови, Володя! Щас рухнет! – Крикнул задравший голову дед Фомка.

Потревоженный портфель зашатался, а потом соскользнул с сучка и упал прямо мне в руки.

– Сняли, – улыбнулся старик, откладывая рогатину. – Ну ты молодчина, Володя. Вон как придумал.

Потом дед недоуменно посмотрел на то, как я тут же опустился на корточки, открыл золотистый нажимной замок сумки, стал рыться в учебниках. Тут же достал учебник русского языка за пятый класс. Так, ясно. Значит, я заканчиваю пятый класс. Выходит, мне одиннадцать или двенадцать лет.

Торопливо раскрыв учебник, я извлек хранящуюся в нем зеленую тетрадку. Стал читать. Лицевая ее сторона гласила: «тетрадь по русскому языку. Ученика пятого «Д» класса Медведя Владимира Сергеевича.

– Медведя, – произнес я задумчиво. – Вот так фамилия мне досталась.

– Володя, а ты чего? – Услышав, как я бормочу себе под нос, спросил дед Фомка.

– Да ничего-ничего. Проверяю, не потерялось ли чего.

Торопливо развернув тетрадь, я дошел до первого пустого листа. Прочитал: «Двенадцатого мая. Классная работа».

Значит, сегодня двенадцатое мая. Пятница. Закрыв тетрадку, я обратил ее задней стороной. Там меня встретили Законы Пионеров Советского союза. Что ж, ситуация обрисовывалась все яснее и яснее. Я умер и очнулся в теле мальчика Вовы Медведя из пятого «Д» класса. Мне двенадцать лет, и живу я в… А какой это город? На мой родной Курганинск совсем не похоже.

Я вернул тетрадь в учебник, сунул книжку обратно в сумку. Потом достал дневник.

– Слышь, Вов, – опустился рядом дед Фомка. – Так, может, все-таки расскажешь, чего у тебя такого в школе твориться?

– В каком это смысле, дедушка? – Спросил я, не отрываясь от поисков.

– Да в таком. Этих троих ребят я знаю. Они вполне нормальные, не раздолбаи. Гриша вообще отличник, первый спортсмен в твоем классе. А они так с тобой поступают.

Я извлек дневник. Бледно-малиновая книжица несла на себе своей шершавой обложке надпись с моим именем, фамилией и номером школы. Школа, к слову, была девятая. Но главное я увидел отметку об учебном году: тысяча девятьсот семьдесят второй – семьдесят третий учебный год… Значит… Я в СССР в семьдесят третьем году.

До чемпионата мира по тяжелой атлетике два года… До олимпиады восемьдесят – семь лет. Черт… Может быть, даже… успею.

– Ты мне, Вова, расскажи. Что ты такого сделал, что на тебя эти мальчишка взъелись? Просто так они бы не стали тебя так шпынять. А тут… Какой это раз? Третий? Пятый?

– Я не знаю, – отвлекшись от дневника, сказал я.

– Не знаешь, какой раз?

– Нет, дедушка. Не знаю, за что.

Дед Фомка нахмурил кустистые брови, но промолчал. Я же вернулся к дневнику. На обложке я прочитал и город, в котором нахожусь: Усть-Кубанск. Что ж. Город, на Кубани. Я в нем не бывал, но это Краснодарский край. Все же, как ни крути, а места знакомые, даже родные. Вот только неплохо было бы теперь отыскать, где я живу. Очевидным способом было попросить деда Фомку. Раз уж он так хорошо со мной знаком, просто не может не знать, где я живу.

– Странно как, – старик нахмурил брови глубже к переносице.

– Слушай, деда, – сказал я, вернув дневник на место, – проводи меня домой, пожалуйста.

– А. Боишься, что эти ребята к тебе опять пристанут?

Конечно же, я не боялся. Я еще в детстве привык стоять за себя. Папа мой был офицером, и мы часто переезжали туда, куда пошлет его Родина. Мне же, всякий раз приходилось менять круг знакомств. И не все пацаны в новом кругу бывали ко мне дружелюбны. Часто случалось все совсем наоборот. Однако на вопрос старика я промолчал. Пусть думает, как ему удобно.

– Конечно, Володя, – согласился старик. – Путь, правда, неблизкий. Но я тебя провожу. Удочки только смотаю.

Как только старик сложил свои удочки-бамбуки и убрал их в чехол от охотничьего ружья, мы отправились в путь. Обойдя озеро, пошли к городу. Быстро попали в низкоэтажный пригород, состоящий в основном из низеньких хат, да небольших кирпичных домов с приусадебными участками.

Потом мы вышли на проезжую улицу. Потопали вдоль нее по свежеуложенному бетонному тротуару. Автомобильный поток был, хоть и не чета тому, к которому я привык к две тысячи двадцать четвертому году, но все же оставался отнюдь не скромным.

Мимо нас проносились москвичи, жигули, большие груженые самосвалы ГАЗ и новенькие КаМАЗ.

Вот, мимо проехал белый ИЖ-412. А тут и вовсе важно едет белая Волга. Видимо, везет она серьезного человека из горсовета или начальника какого-нибудь завода.

Город Усть-Кубанск был, как я потом узнал, небольшим. Старый центр его, низкоэтажный и состоящий в основном из маленьких многоквартирных домов-жактов, соседствовал с «новым», построенным преимущественно из пятиэтажных хрущевок. Дальше, ближе к Кубани, возводили новые, высотные «брежневки».

Я, следуя по городу вместе с дедом Фомкой, то и дело наблюдал, как вдали, машут своими стрелами высокие строительные краны.

Город кипел, разрастался, полнился новыми советскими людьми. Все вокруг, с высоты детских глазок, казалось мне большим, просто монументальным.

Даже «Продовольственный магазин номер пять», который мы с дедом Фомкой миновали, показался мне огромным и даже каким-то величественным.

Большое белоснежное здание красовалось своими декоративными колоннами. У входа, в его тени, улыбчивые мужики пили за круглыми стоячими столиками пиво, болтали и шутили.

Все тут было наполнено какой-то давно забытой мною жизнью. Советские люди, которых я встречал на пути к дому, виделись мне улыбчивыми, веселыми, или, напротив, серьезными и уверенно смотрящими в будущее.

Как же это контрастировало с отстраненными, холодными людьми из двадцать четвертого. С людьми, погрязшими в своих кредитах и проблемах, не знающими, что будет завтра и боящимися этого будущего. Не чувствовалось в их взглядах и позах того, что я видел в советских гражданах – спокойствия и уверенности, что завтра будет лучше, чем вчера.

Эта их уверенность вдохновляла, будоражила меня. На миг мне показалось, что я… счастлив.

Это ж выходит что? Я снова ребенок, снова все у меня впереди. Целая жизнь впереди, и я могу прожить ее так, чтобы не совершить печальных ошибок прошлого. Могу снова сделать то, чего желаю больше всего – добраться до большого спорта, до большой тяжелой атлетики.

Я могу снова пройти этот путь, но быстрее, увереннее, лучше. Теперь-то все не закончится на злосчастном тренере-шкурнике. Вот только есть пару моментов…

Мое теперешнее тело – слабее некуда. Толстый мальчишка, в котором я очутился, совсем не был готов к началу тренировок, к появлению в его жизни хоть каких-то непривычных ему физических нагрузок. Это первое. Второе же – нужно понять, где тут, в Устрь-Кубанске секция тяжелой атлетики? А то, что она тут есть, я не сомневался. Это же Советский Союз!

От мысли, что я снова могу вернуться к снарядам, к весам, к тренировкам, меня будоражило. Я чувствовал, как в душе прямо сейчас зарождается спортивный азарт.

– Ну вот, почти пришли, – сказал дед Фомка, когда мы завернули на широкую гравийную улицу, полнящуюся небольшими домиками.

Всюду тут, перед зелеными, синими, желтыми деревянными заборами, росли у дороги высокие орехи, приземистые вишни, стройные, хвастающие своей бугристой корой сливы. Улица буквально тонула в зелени и тени, которая была такой приятной под полуденным солнцем.

Старик, решивший поздороваться с моей, как я понял, бабушкой, повел меня до самой калитки. В каком именно из домов проживал я – Владимир Медведь, сказать я, конечно, не мог. Потому просто последовал за дедом Фомкой.

– О! Смотри, Вовка, – улыбнулся старик, глядя на худенького мальчонку, заворачивающего из-за угла. – А вот и Глеб идет.

Невысокий и тоненький, словно палочка, он топал нам на встречу в расхлябанной синей курточке от школьной формы. Красный галстук весело играл с ветром на его шее. Темно-русый мальчишка со смешным, приплюснутым носом и веснушками, лихо забросил портфель за плечо, и нес его, держа за лямку.

Увидев меня, Глеб изменился в лице. Секунду назад он щурился от солнца, а тут вдруг посмурнел.

– Здорова, Глебушка! – Крикнул ему дед Фомка.

– Здравствуйте, Фома Никитич! А вы чего тут?

Значит, Фомка – все же имя. Вон оно как получается.

– Да вот, с Вовкой домой идем. Я… хм… К бабушке его в гости хочу зайти. Поздороваться.

– А! Ну до свидания!

Мальчик торопливо сошел с дороги, направился к своей калитке.

А мне стала интересна одна вещь – Глебова реакция на меня. Выходит, Вову Медведя одноклассники обижают не просто так. Видимо, чем-то Вова Медведь их первым обидел. Ну или сделал еще что-нибудь неприличное. М-да… Это была проблема. И ее надо было решать. Вот только чтобы решить, надо сначала разобраться в ее сути. Поэтому я и захотел поговорить с соседом Глебом. Наверняка мы учились с ним в одной школе, если не в одном классе.

– Деда Фома, – начал я. – Ты иди. Я с Глебом поздороваюсь!

Глеб, услышав это, зыркнул на меня странно. Потом ускорил шаг.

– Чего, в школе не нагулялись? – Хмыкнул старик.

– Ага! – Только и ответил я, поспешив к Глебу.

Перехватил мальчишку у самой калитки, когда он уже вошел к себе во двор. Недолго думая, я подставил носок туфли, чтобы Глеб не смог закрыть передо мной дверь.

– Э! – Возмутился он. – Пусти! Ты чего, Батон?!

– Разговор есть, – сказал я серьезным тоном.

– Да какой разговор? Нельзя мне с тобой разговаривать! Ты ж знаешь!

– Почему это нельзя? – Схватился я за железную ручку деревянной калитки. – А?

Я потянул, налег всеем весом, и худенький против меня Глеб, сдался.

– Ну чего?! – Вышел он за двор.

– Что за дела, сосед? – спросил я тут же. – Чего это ты от меня убегаешь?

– Ты че, Батон? – Удивился Глеб. – ты же…

– Еще раз батоном назовешь, я на тебя сяду. Понял? – Нахмурил я брови.

Глеб, напротив, удивленно вскинул свои.

– Э-э-э-э… ну…

– Не нукай. Скажи лучше, чего ты убегаешь?

– Мне нельзя с тобой разговаривать, ба… Вова. Если кто из наших увидит, хана мне.

– Почему? – Спросил я. – Че я, прокаженный, что ли?

– Как это почему?! – Удивился Глеб. – Ты что, не помнишь?!

– А ты представь, что не помню.

Глеб недовольно поджал губы, выпрямился как по струнке и выдал:

– Медведю бойкот!

Глава 3

– Бойкот? Это за что же? – Спросил я задумчиво.

– Да не притворяйся ты, Вова, – Глеб скрестил ручонки на груди. – За предательство, конечно! Ну, хватит. А то я уже и себе на бойкот наговорил.

– А чего ж, выходит, со мной разговаривать никому нельзя?

– Конечно, никому! Если кто заговорит с предателем, сам станет предателем. И ему тоже бойкот!

– А чего ж тогда эти трое со мной разговаривали? – Спросил я с ухмылкой.

– Кто? – Удивился Глеб.

– Гриша, например. И Денис, – припомнил я известные имена тех мальчишек.

– Этого быть не может, – покачал головой Глеб. – Врешь ты все. Наговариваешь. Это ж Денис тебе бойкот и придумал объявить. И чтобы он сам, так просто заговорил? Не верю я.

– А ты у деда Фомки спроси. Мы там, с Денисом подрались немного. А перед этим разговаривали. Так что, выходит, и он тоже теперь предатель.

Глеб задумчиво помрачнел. Потом сказал:

– После того, что ты, Вова, сделал, нет тебе больше веры. Мы все из-за тебя пострадали. Весь класс. А теперь ты просто хочешь на других наговорить, чтобы оправдаться.

– Так, – решил спросить я напрямую. – Что я сделал? В чем заключалось мое предательство?

Глеб было раскрыл рот, чтобы заговорить, но вдруг глянул куда-то поверх моего плеча, и глаза мальчишки наполнились страхом. Я тоже обернулся, чтобы посмотреть: чего ж он там такого увидел?

По улице шли три девчонки. Одетые в такую уже не привычную, но теплую сердцу черно-белую форму, они, видимо, провожали до дома одну из подружек.

Невысокая красивенькая девчонка с каре темно-русых волос, помахала двум другим: высокой и худенькой блондиночке и брюнетке, что была пополнее. Потом она весело помахивая портфелем, побежала до калитки.

Оставшаяся пара дружно посмотрела на нас, остановилась.

– Привет, Глеб, – сказала та, что повыше, – ты что же, с предателем разговариваешь?

– Я? Да нет! Предателю бойкот!

– Разговаривает-разговаривает! – Поддакнула вторая, полненькая и щекастенькая с двумя темными косичками, украшенными белыми форменными бантами. – Они же с Батончиком у нас самые-присамые друзья! Я так и знала, что Глеб первый сломается!

– Как дела, девчонки? – Насмешливо спросил я, чтобы избавиться от их ехидных мордашек. – Как вам нынче погодка?

Девчонки удивленно переглянулись.

– Мы не будем тебе отвечать, Батончик, – сказала высокая. – У нас бойкот. Нам с тобой говорить нельзя.

– Да! – снова поддакнула пухлощекая. – У нас бойкот!

– Так вы же уже разговариваете, – рассмеялся я. – Выходит, вы и сами теперь предатели!

Девчонки испугались и быстро-быстро, взявшись за руки, побежали прочь.

– Друг значит, – обернулся я к Глебу, провожавшему школьниц взглядом. – Да что же я такого сделал, что даже друг от меня так легко отвернулся?

Смесь обиды и какой-то досады отразилась на лице Глеба. Такое выражение бывает у людей, кто чувствует несправедливость, но боится с ней что-то сделать.

– Прости, Вова. Мне домой пара. Уроки делать надо.

Не ответив, я кивнул, и Глеб, погрустневший, захлопнул передо мной калитку.

– Нюра! Нюрочка! – Дед Фомка постучался в окно деревянной веранды нашего дома. – Нюра, ты дома?

Я вошел в неширокий, поросший низенькой травой двор. Дом мой оказался небольшим, но сложенным из кирпича. У него был синий конек и шиферная, посеревшая от времени крыша. Небольшие окошки с такими же, как конек, синими обналичниками, смотрели на меня, распахнув ставни.

Во дворе, под фасадными окнами, раскинулся маленький палисадник, полный кустистых рос, шиповника и цветов-однолеток. Справа, у деревянного забора, сгорбился дровник.

За домом, в проходе между стеной и сараем, приглядывался тенистый и какой-то загадочный, сад, полный плодовых деревьев.

– Нету дома, – развел руки дед Фомка. – Убежала куда-то, видать. Ну, ничего. Главное задание я исполнил. Тебя до дома довел. Пойду теперь тоже домой. Рыбачить уже поздно. Жарко стало.

Я забежал на деревянные сходни, осмотрел навесной замочек.

– А как я внутрь-то попаду? – Спросил я.

Дед Фомка удивленно поднял брови.

– А ты что, не помнишь, где у тебя тут ключи висят? Вова, ты чего?

– Да я упал с ветки, когда пытался за портфелем влезть, – пожал я плечами. – Головой ударился, вот память и отбило.

– Правда, что ли? – Старик испуганно расширил глаза, кинулся ко мне, стал осматривать голову. – И ты только сейчас мне такое сказал? А мож, у тебя черепушка где рассажена? А? Так, тебе в поликлинику надо! А чего мы сюда пошли?!

– Не надо, – отстранился я вежливо. – Не надо мне в поликлинику. Хорошо все. Чуть-чуть память отшибло. Лоскутами. Вот, про ключи я забыл.

Дед Фомка засопел.

– Точно все хорошо? Не врешь?

– Точно все хорошо.

Старик хмыкнул.

– Ну, пойдем. Даже я знаю, где у тебя тут ключи.

Старик повел меня за собой, и мы прошли в сад. Тут я заметил большие деревянные клетки, в которых держат кроликов или нутрий. Правда, клетки были пусты и выглядели совершенно заброшенными. Подгнившие, они явно очень давно пустовали.

Дед Фомка снял с гвоздика, вбитого в заднюю стенку сарая, маленький ключик на веревочке, протянул мне.

– На вот. Не забывай больше.

Вместе мы вернулись к входу, и я снял замок. Вошел внутрь. Из веранды мы сразу попали в узенький коридор-кухоньку. Была тут небольшой обеденный стол, кухонный пенал, умывальник с бочком. Рядом, на табурете, стояло железное ведро, полное воды. У дальней стены красовалась когда-то белая, но уже подкопченная кухонная печь на дровах. На дальней стене, у печки, весели кухонные ящики. Словно царь всего помещения, у самой двери стоял холодильник «Ока III».

Заглянув в зеркальце, висевшее у умывальника, я, наконец, смог рассмотреть себя. В ответ на меня глядел пухлощекий, голубоглазый мальчишка. Его светло-русые волосы растрепались. Маленький нос успел загореть и выделялся на фоне румяных, немного веснушчатых щек. Ямочка на подбородке говорила о том, что в будущем, лицо мальчика станет волевым и мужественным, особенно если избавить его тельце от излишней полноты.

– Воды напьюсь, – сказал дед Фомка и взялся за ковшик, плавающий в ведре.

Оставив Фому на кухне, я прошел дальше, в дом. Было тут еще три комнаты – большая гостиная и две поменьше. Между ними, в стене, ютилась печь для отопления. Ее черная топка красовалась на свежевыбеленной стене.

Первая из маленьких комнат оказалась, как это ни странно, моей. Я узнал ее по письменному столу и полке, что висела над ним. Были тут еще небольшая койка и красный, налаченный шкаф для одежды.

– А Вова у нас – прилежный ученик, – сказал я себе под нос, осматривая, как аккуратно убрано его рабочее место.

Учебники и тетрадки лежали стопокй в уголке стола. Полка полнилась детскими журналами и разными книгами.

Приблизившись к ней, я с интересом взял один из журналов. Это оказался «Юный натуралист». У Вовы был целый набор таких. Мальчик, кажется, интересовался животными да и живой природой в целом.

На столе лежала другая солидная книга. Вернув журнал на полку, я взял ее. Это было третье издание «Большой советской энциклопедии». Мальчик почитывал первый том. Причем усердно. Полистав книгу, я заметил многочисленные загнутые Вовой уголки страничек.

Однако, в середине книги, сквозь страницы, я почувствовал какой-то маленький предмет. Перевернул сразу стопку страничек, чтобы добраться до него.

– Ну что, я пойду? – Раздался за спиной голос деда Фомки.

Я обернулся. Краем глаза увидел, как пестрая мелочь выпала из книжки. Он щелкнул о деревянные полы и улетел под кровать.

– Да, спасибо, деда Фома, – улыбнулся я старику.

– Да не за что, – старик тоже улыбнулся в ответ. Потом посерьезнел. – Знаешь, Вова, это ведь совсем не дело.

– Что не дело?

– Ну, когда в классе у тебя такие вещи творятся. Вы ж все пионеры. Должны друг за друга горой стоять. Помогать друг другу, а не вот так враждовать. Как у нас говорят – если плюнуть в коллектив – он утрется. А если коллектив плюнет в тебя – ты утонешь.

– Знаю. Слышал. Да вот только я не уверен еще, кто в кого первый плюнул.

– Это как? – Удивился старик.

– Не знаю. Но ты, дедушка, не переживай. Я справлюсь.

Дед Фомка нахмурил брови. Потемнел лицом.

– Ну… Ты ж знаешь, что если что, я всегда тебе приду на помощь. Ты, если надо, не стесняйся. Мы с твоей бабушкой, как никак, кумовья. И с тобой мы тоже не чужие друг другу люди.

Кумовья? Вон, значит, как получается.

– Раньше ты мне много что рассказывал. Только сейчас все молчишь да молчишь, – продолжал старик. – Вот я и беспокоюсь.

Я приблизился к деду Фомке, задрав ручку, положил ладонь ему на плечо. Тот хмыкнул.

– Ты, деда, не переживай, – повторил я. – Если что, я у тебя обязательно спрошу совета.

– Это хорошо, Вова, – улыбнулся он.

Когда мы распрощались, и старик ушел, я полез под кровать, чтобы достать безделицу, что выпала из книжки.

Заглянув в полное пыли пространство под койкой, я быстро нашел значок. А это был именно значок. Значок победителя спортивных соревнований. Но, кроме него, я нашел и еще кое-что интересное – жестяную коробку.

Кругленькая, похожая на ведерко с ручкой, она была красная, но выцветшая. С нее на меня глянул Дед Мороз в синей шубе. На крышке красовалась потертая надпись: «С Новым годом! 1962»

Первым делом я осмотрел значок. Медно-желтый, он смотрел на меня золотой на красном надписью «Победитель». Под ней в алом кружке нарисовали букву «Ю», а в самом низу полукруглого значка написали «Соревнований!

– Победителю соревнований, – прочел я. – Это чье? Вовы, что ли?

Потом пришел черед жестянки. Когда я открыл крышку, увидел внутри чье-то, заработанное потом сокровище. Это были многочисленные значки и медальки. Ими полнилась вся жестянка чуть не до половины. Я зачерпнул сразу несколько.

– Районные соревнования, призер, – прочитал я на одном из значков.

Была тут их целая россыпь. И большинство…

– По тяжелой атлетике, – сказал себе я.

Их было, правда, много: медали за различные места в городских и межрайонных соревнованиях, значки призеров в состязаниях между предприятиями и спортивными обществами. В особенности меня привлек один из значков. Серебристый, украшенный красной звездой и пшеничными колосьями, он нес на себе надписи «СССР» и «Мастер спорта». В прошлой жизни у меня был такой же.

Порывшись в банке, я нашел не менее примечательную медаль. Золотая, она несла на себе изображение атлета, одной рукой воздевшего штангу над головой. На ней, выделенная синим, была надпись «ДСО Буревестник».

Выходит, в этой семье был или есть какой-то спортсмен. Не просто спортсмен, а тяжелоатлет.

– Отцовские, что ли? – Прошептал себе под нос я.

– Володя, ты дома? – Раздался женский голос из прихожей.

– Дома. – Откликнулся я, недолго думая.

Собрав значки в жестянку, я поставил ее на стол. В комнату заглянули. Это была женщина под шестьдесят. Полненькая, она носила светлую блузку, цветастую юбку и покрыла голову белым платком от солнца. Значит, вернулась бабушка.

К моему удивлению, отреагировала она странно:

– Володя, ты опять папкино добро умыкнул? – Строго спросила она. – Ну ты же знаешь, что нельзя! Зачем лезешь-то?

– Почему нельзя?

Признаюсь, я удивился, но своих чувств не выдал.

– Ну что ты как маленький?! Дай сюда!

Бабушка вошла в комнату, отобрала жестяное ведерце.

– Мамка узнает – будет ругаться. Не лезь ты уже сюда. Чего ты там не видал?

– Это папино? – переспросил я спокойно.

Бабушка, которая хотела было уже выйти, обернулась, удивленно приподняла белесые брови.

– Вова. Ты что? Шутишь? Чего ты опять такой непослушный стал. Так. Садись делать уроки, – с этими словами бабушка унесла жестянку. Крикнула откуда-то из большой комнаты: – Ты голодный? Я на рынке была. Купила муки и яиц с молоком. Щас тебе напеку блинчиков, только печку растоплю. Хочешь? С сахаром.

Я пошел вслед за старушкой, успел заметить, как она спрятала жестянку в антресоли большого шкафа.

Что тут вообще происходит? Это ведь награды! Отцовские награды! Ими гордиться надо, а не прятать от ребенка!

Услышав про блинчики, я почувствовал большое желание наесться их до отвала. Тельце мальчишки буквально-таки требовало насытить себя мучной едой. Даже живот заурчал. Однако, я понимал, что на такой еде далеко не уедешь.

– Нет, ба, – ответил я.

– Чего? – не расслышала бабушка

– Не хочу я блины. Есть у тебя гречка? Я бы яиц вареных с гречкой поел.

Бабушка нахмурила брови. Приблизилась, пощупала меня за лоб.

– Вова, ты не заболел?

– Нет, – покачал я головой.

– Ну тогда не говори глупости. Сейчас я растоплю печку и будем кушать блинчики с чаем. Ну, иди. Делай уроки.

– Я не хочу блины, ба.

– Как это не хочешь? Ну все, хватит уже шутить.

Так, ладно. Я хмыкнул. Есть-то мне и правда хотелось. На с блинчиками да оладушками о спортивной карьере думать не стоит. Придется взять все в свои руки.

– Давай я тебе помогу растопить. Только переоденусь.

– Вова, да чего ты? Я сама. Тебе перенапрягаться нельзя. Иди давай, учись. А я…

– Сейчас я, быстро, – проговорил я, вернувшись в комнату.

Сняв и сложив форму, я порылся в шкафу и надел Вовины вещи: брючки, да рубашонку, рукава которой подкатил, чтобы не мешались. Затем я тут же отправился на двор, к дровнику. Нашел там топор, который оказался тупым, как валенок.

Пришлось поискать в сарае точило, к счастью, нашлась почти свежая долька точильного круга. О него я и стал править топор.

– Вова, ты чего?! – Вышла на сходни бабушка. – Да хватит тебе! Давай я сама!

Бабушка кинулась ко мне, но я остановил женщину.

– Ба, успокойся ты. Иди отдохни пока.

– Да ты же квеленький! Простудишься! Сляжешь! Сейчас взмокнешь – тут же продует!

– Бабушка, – встал я с пенька. – Я стану квеленьким, как ты говоришь, если окончательно жиром заплыву. А тут неплохая тренировка получается. Физическая нагрузка. В этом и есть здоровье.

– Здоровье?! Да ты вспомни, что с твоим папкой случилось?! Много ли у него было здоровья? – Испугалась бабушка. – Также хочешь?! А, ну отдай топор!

Бабушка потянулась, чтобы вырвать топорище у меня из рук. Запричитала при этом:

– Это ж топор! Это ж дрова! Будешь колоть – поранишься!

– Бабушка, – убрал я топорище. – Ты понимаешь, что ты говоришь? Ты, если так будешь к своему внуку относиться – абы что вырастишь. Напрочь бесполезного человечишку воспитаешь. Значит так. Давай с тобой спорить не будем. Я тебе помогу растопить печь и приготовить чего-нибудь питательного.

– Вова…

– Даже не спорь со мной. Не отговаривай. Это решено.

– Вова, что на тебя нашло, – испугалась она вновь.

Я вздохнул.

– Ба. Я же как лучше хочу. Хочу тебе помочь, чтобы ты лишний раз не уставала. Дрова колоть – неженское дело. Ну?

– Тебя как подменили, – проговорила она ошарашенно.

– Крепким, сильным мужчиной хочу вырасти. А блинчики, хоть и вкусные, но мало их для этого.

В бабушкиных глазах стояло настоящее изумление. Кажется, они до такой степени забаловали своего внука, до такой степени окружили его своей заботой, что он и на мальчишку-то перестал быть похожим. Видимо, с отцом что-то стало, раз некому было их с мамой вразумить. Очертить границы, где свою заботу надо поубавить. Ну ничего. Теперь мужчина в доме появился.

– Дед твой был крепким, – сказала она помолчав. – У него, после войны, медали за рукопашную были. В одиночку двоих фашистов мог уложить. Голыми руками.

– Я буду как дедушка, – сказал я и улыбнулся.

Бабушка вдруг тоже улыбнулась. Правда оказалась эта улыбка какой-то грустной. Бабушкины глаза заблестели.

Признаться, колка дров далась мне непросто. Устал я уже на четвертом полене. Тело мальчики буквально сопротивлялось всякой физической работе: мышцы ныли, ноги тряслись. Оно просто кричало мне: «Оставть ты это дело! Пойди отдохни!»

Тогда я взял волю в кулак и продолжал работать. Раз за разом раскалывал я все новые и новые поленья. Строгал щепки для розжига.

А еще я все думал о том, что случилось с отцом Владимира. Выходит… С моим отцом? Видимо, был он спортсмен, скорее всего, тяжелоотлет-любитель. А может, даже профессионал.

Да только исчез он из семьи. Умер? Погиб? Или может быть, просто ушел? И снова, спрашивать напрямую было нельзя. Ведь ни бабушка, ни мама точно не поймут меня в таком случае. Станут задавать вопросы, которые прибавят только новых проблем. Я решил погодить и позже выяснить все сам.

– Может, хоть масличка добавить? – Спросила бабушка, видя, как я уплетаю гречку, закусывая вареным яйцом.

– Ба, ты только не обижайся, – сказал я, отодвигаясь от стола, – вот оно, твое масличко.

С этими словами я похлопал себя по объемному животу.

– Ты что же, совсем теперь не будешь блинчики есть? – Спросила бабушка.

– Ну почему же не буду? Я люблю твои блинчики, – прислушиваясь к телу мальчишки, сказал я. – Только надо всего в меру.

А на часах, к слову, было уже шесть вечера. Я ждал, когда же домой вернется мама Вовы. Ждал, потому что у меня появилась идея, как же сделать так, чтобы она сама мне рассказала об отце мальчика. О его наградах и медалях. О том, что с ним стало, раз женщины так сильно оберегают своего ребенка.

– Спасибо, – вдруг сказала бабуля.

– За что?

– Да для меня же дрова колоть – это как пытка настоящая. Наколешься – так не разогнуться. Не ожидала я, Вова, что ты решишь мне помочь. И что… – Она замолчала, отвела взгляд. – Что проявишь характер. Я горжусь тобой.

– Спасибо, ба, – ответил я. – Обещаю, в будущем станешь гордиться еще больше.

Мама вернулась домой. Мы услышали это сразу. Калитка громко лязгнула о железный столб забора.

Она вошла в дом, поставила на полкухоньки полную авоську и свою сумку.

– Ну что? Вы уже обедаете? – Сказала мама Вовы.

Невысокая и полненькая, свои темные волосы она стригла в короткое аккуратное каре. Женщина носила красное, ниже колена платье с короткими рукавами, крупными пуговками и карманами на груди, украшенными темно-синей окантовкой.

– А что так скромненько? – Удивилась мама. – Гречка да яйца. Мам, ставь чайник. Я на ранке была. Купила пряников и сушек. Щас с майским медиком чаю попьем.

– Не захочет Вова твои сушки, – пожала плечами бабушка.

– Что за глупости? Он их любит, – ответила женщина, вешая сумку на гвоздик у дверей.

– Уже не любит.

– Как это? – Хмыкнула мама.

– Ма, – вмешался я. – А можно мне папины награды посмотреть?

Глава 4

Улыбчивая поначалу мама мальчика тут же переменилась в лице. Стала хмурой, как грозовая туча.

– Вот что ты там не видел, Володя? Тебе оно надо?

– Надо, – сказал я.

– Зачем?

– Мне интересно, мам. Мой папа занимался тяжелой атлетикой. Я хочу узнать об этом побольше.

Бабушка встревоженно посмотрела сначала на меня, потом на маму. Попыталась перевести разговор:

– А Вова мне готовить сегодня помогал. Еда у нас получилась не хитрая, зато Вова ее своими руками…

– Ты и так достаточно знаешь, – проговорила мама, проигнорировав слова бабушки. – Знаешь, что все эти тяжести до добра не доведут. Папу твоего не довели.

Мама разозлилась. Я буквально видел в ее взгляде, на миг ставшем каким-то отсутствующим, как пробегают в ее голове воспоминания. Воспоминания, которые точно кажутся ей совсем не приятными.

– А что? – Помечавшим тоном начала она, но тут же помягчела голосом. – Ты хочешь заняться каким-нибудь спортом? Вот, шахматы – хороший спорт. Мирный. Там железяки тягать не надо. И здоровье портить тоже не надо. Там мозги работают. Так что давай я с Федор Палычем поговорю, он тебя возьмет в свою секцию шахматистов.

– Не надо, мам, – покачал я головой спокойно. – Не надо мне в шахматисты.

– Ну… Хочешь в легкую атлетику? Футбол? Может быть, плаванье? Вот! Плаванье тоже отличный спорт! – Мама взяла авоську, засуетилась, выкладывая на кухонный стол продукты. – Давай сходим в спортшколу. Я поговорю с тренером и…

– Нет, мам, – снова покачал головой я. – Я хочу как отец. В тяжелую атлетику.

– Уай! – Крикнула бабушка, когда стекляшка молока выпала из маминых пальцев и разбилась в дребезги об пол.

Мама сначала застыла в ступоре, потом медленно опустилась на корточки. Дрожащими руками стала собирать осколки в быстрорастущей белой лужице.

Я тоже встал. Опустился рядом с ней, чтобы помочь.

– Не надо, – сказала она, – порежешься. Я сама.

Проигнорировав ее слова, я продолжил молча убирать битое стекло. Хотя реакция Вовиной мамы меня и удивила, я не выдал своих чувств. Стало ясно, что тяжелая атлетика ассоциируется в этой семье с каким-то несчастьем…

– Я же сказала! Порежешься! – Крикнула вдруг мама.

Я спокойно поднял на нее взгляд.

– Вова, ты что, забыл, что эти железяки с твоим отцом сделали?! Также хочешь, а? Хочешь, как он кончить?! Если б не поехал бы на те соревнования, если б по дороге не случилась с ним беда он бы…

Мама не закончила, утерла глаза тыльной стороной ладони.

Не скрою, мне бы хотелось прямо сейчас выспросить у женщины, что же конкретно стало с отцом мальчика. Однако я себя удержал. Видя ее состояние, я понимал, что сейчас давить нельзя. Не хотел бередить ее старые раны. Узнаю позже, сам.

– Давай я помогу тебе убраться, – вместо этого сказал я ровным тоном.

Я выбрал из разлитого молока самый большой осколок бутылки. Мама накрыла своей рукой мою маленькую кисть.

– Вова, разве ты не понимаешь? Я хочу тебе только хорошего. Хочешь заниматься спортом? Выбери что угодно другое. Хочешь, футбол. Хочешь, бег. Да хоть прыжки в длину. Любительский спорт всегда только в пользу идет. Но идти в большой…– Недоговорив, тяжело вздохнула. – Я понимаю, что ты любил папу. Что всегда хотел быть таким же сильным, как он. Но…

– На футболе можно сломать ногу, – мягко перебил я маму. – На плаванье захлебнуться. Метая ядро – порвать связки. В спорте есть риск, как и в любом деле. Даже самом любимом. Я запишусь в секцию тяжелой атлетики, мама. Потому что хочу этого. Хочу быть спортсменом. Хочу выбиться в большой спорт.

Мама посмотрела на меня со странной смесью непонимания и… гордости?

– Что с тобой, Вова? – спросила она, заглянув мне в глаза. – Когда ты так этим загорелся? Ведь еще недавно…

– Всегда горел, – сказал я с улыбкой. – Просто не говорил раньше. Ладно. Давай уберем весь этот беспорядок.

Мамины снова глаза заблестели. Она едва слышно всхлипнула. Казалось, Вовина мама хотела сказать мне еще что-то, но не решалась.

Когда в окно веранды застучали, мама вздрогнула.

– Нюра! – Раздался зычный высоковатый голос деда Фомки.

– Оу! – Отозвалась бабушка.

Старик появился в дверях кухни.

– Здрасте! Вся семья в сборе, а? – Дед Фомка показал в улыбке щербатый рот. – Че вы тут, молоко разлили? Ну ниче. Пускай это у вас на счастье будет.

– А что ты вернулся, деда? – Спросил я, подняв взгляд от склянок.

– Да представляешь, Вова, дотопал до дому и все думаю: чего я забыл? Будто бы чего-то мне не хватает. Ходил-ходил по двору, да потом и вспомнил! Удочки я у вас оставил!

Я бросил взгляд на чехол, который старик примостил за дверью.

– Не видали? – Спросил он.

– Видали, – ответил я. – Вон он, за дверью стоит.

– Ой! Да и правда! – Дед Фомка взял чехол, повесил на плечо, словно ружье. – Ну ладно, пойду я!

– Мож, останешься? – Поднялся я. – Мама сушек купила. И пряников. Давай чай пить.

Фомка пожал плечами, улыбнулся.

– Ну… И правда… – Мама, до этого момента старательно прятавшая блестящие глаза от старика, наконец подняла на него взгляд. – Оставайся, дядь Фома. На чай.

Старик весело разулыбался.

– Ну, раз хозяйка приглашает, так чего бы не остаться?

– Здрасьте!

– Здравствуйте.

– Здрасте, Вера Васильевна!

– Здравствуйте.

Ученики, один за одним вбегавшие в школьные двери, здоровались со стоящей на входе строгой женщиной. Женщина под пятьдесят, одетая в светлую блузку и черную юбку, внимательно наблюдала за тем, как школьники спешат на уроки.

Подражая окружающим, я прошел мимо нее и бросил: «Здравствуйте».

– Здравствуйте, – обратила она ко мне свое грубоватое лицо.

Школа номер девять располагалась в старинном четырехэтажном здании, красным своим фасадом смотревшим на широкий и не огороженный школьный двор.

Субботнее утро было прохладным, солнечным и приятным.

Видя, как детишки маленькими группками топают на занятия, мне просто невестилось, что я снова среди них. Все это: и школьный двор с железными турниками и лесенками, и задорный зов звонка, и веселый рокот детских голосов в школьных коридорах – пробуждало далекие и счастливые воспоминания. Будоражило тем, что я снова могу пережить это поистине беззаботное время. Время, в котором каждая проблема, каждый вызов, что вставал передо мной еще в детстве, с высоты прожитых лет, казались настоящими пустяками.

Детство, с его пустяковыми неурядицами и детскими невзгодами виделось мне одним сплошным отпуском после того, что мне пришлось пережить в зрелости. Когда я с головой окунулся в девяностые а потом и во времена новой России.

Миновав широкий актовый зал, я поднялся на второй этаж, к кабинету номер восемь, в котором мне предстояло присутствовать на первом, чуть ни за сорок лет, школьном уроке. Уроке математики.

Свой класс я нашел быстро. Стоило только глянуть на школьное расписание, весившее на большом стенде, расположившимся над гордым бюстом Ильича, стоящим в окружении советского флага и знамени РСФСР.

Когда я вошел в широкую, полную света аудиторию, шумевшие там одноклассники, почти сразу затихли. Все как один уставились на меня. Я обвел мальчишек и девчонок спокойным взглядом. В ответ видел бесхитростное детское презрение и холод.

По правде сказать, сейчас меня мало волновало отношение одноклассников. Еще вчера, перед сном, я твердо решил, что разберусь в том, что же за «предательство» совершил Вова Медведь. Если он и правда провинился – искуплю его вину. Однако что-то подсказывало мне, что дела обстояли совсем непросто. Чувствовалась во всем этом бойкоте какая-то несправедливость. Она читалась даже в глазах Глеба при нашем с ним последнем разговоре.

Не зная, какое место мне стоит занять, я наугад отправился к парте, за которой в одиночку сидел Глеб.

– Вон, видал какие? – Среди общего бубнёжа услышал я знакомый голос белобрысого Гриши.

– Кл-а-а-а-а-с! – Протянул ему в ответ рыжий Денис.

– Ага. Дядя с Краснодара привез. Я сегодня в них на тренировке играть буду.

У передней парты в кучу сбежались почти все мальчишки класса. Они окружили Гришу, гордо демонстрировавшего всем свои обновки – кеды «Два Мяча». Синяя обувь с белой подошвой и окантовкой шнуровки, носила справа, над пяткой, эмблему с изображением, собственно говоря, мячей и гордой надписью: «Два мяча, сделано в К.Н.Р.».

– И не жалко в них мячик-то пинать? – Опасливо спросил кто-то из мальчишек.

– Мне в них жалко просто ходить! – Гордо заявил Гриша. – А это мне дядя специально для футбола привез. Что б играть удобней было. Мама, конечно, не хотела мне их на поле давать. Говорит, испорчу. Но мы с дядей настояли, что эта обувь моя личная, спортивная, и предназначено только для тренировок.

– Ну кла-а-а-а-а-с, – повторил Денис. – А дай посмотреть?

Мальчик потянулся было к кедам, но Гриша тут же отдернул их.

– Не трогай! Испачкаешь!

– Да я аккуратно, не жадничай!

Пройдя мимо сборища, я без разговоров сел за громоздкую парту с наклонной столешницей. Спрятал портфель на полку, под парту. Краем глаза я видел, как зрачки Глеба испуганно забегали. Он хотел было что-то мне сказать, но не решился. Отвернулся.

– Глеб? – Сказал я полушепотом.

Мальчик пошевелился, и я понял, что он услышал меня, хотя сделал вид, что это не так.

– Я тебе не прошу отвечать мне, – начал я. – Не хочу, чтобы тебя тоже считали предателем. Да только у меня есть к тебе просьба. Мне надо, чтобы после урока ты мне немного помог.

Обернувшись, Глеб бросил на меня хмурый взгляд.

– Упал я с дерева, – сказал я, – Гриша со своими дружками мой портфель повесели на ветку. А я полез, вот и упал. И память отшибло.

– Что, правда? – Удивившись, сильнее повернулся ко мне Гриша.

– Тихо-тихо, – опередил его я. – Сделай вид, что ты меня не слушаешь. Короче так. Забыл я, почему объявили мне бойкот. Не помню совсем. Потому надо напомнить. Я хочу все поправить.

– Поправить? – Снова удивился Глеб. – Это что же? Ты деньги вернешь?

– Деньги? – Нахмурил я брови. – Какие…

Договорить я не успел. Прозвенел звонок на урок, и в класс зашла учительница. Была она молоденькая, не старше двадцати пяти лет. Темные волосы убирала в аккуратную дульку. Девушка надела белую рубашку с остреньким воротником, черные в полоску пиджачок и строгую юбку.

Весь класс тут же подорвался: группа, рассматривавшая кеды, рассосалась, ученики столбиками стали у своих мест. А потом, внезапно, стали скандировать хором:

– С д-нем рож-де-нья! С д-нем рож-де-нья!

Пионеры дружно зааплодировали, а гордый Гриша преподнес учительнице шикарный букет, который ему передали с задних парт.

Девушка расплылась в счастливой улыбке, подняв ровные брови, заблестела глазками от радости.

– С днем рождения, Ирина Сергеевна! – Гордо заявил Гриша. – Этот букет мы передаем вам, нашей любимой классной руководительнице, в честь вашего дня рождения!

– Спасибо! Спасибо, мои родные! – Ирина Сергеевна приняла цветы, с наслаждением понюхала смесь ромашек, роз и сухоцветов. – Я не ожидала такого чудесного подарка! Спасибо ребята!

Весь класс снова залился аплодисментами.

– Да это что! – Крикнул с места бестолковый Денис, – если б не Батон, мы бы…

– С днем рождения вас! – Перебил его Гриша. – Желаем вам счастья, любви, успехов в вашем труде и личной жизни!

– И мужа хорошего! – Пискнула кто-то из девчонок, и остальные школьницы заливисто рассмеялись.

– Спасибо! Спасибо! – Смущенно улыбнулась учительница.

Гриша строго посмотрел на Дениса. Рыжий мальчишка, не выдержав взгляда белобрысого, отвел глаза.

– Очень мне приятно, что вы не забыли, родные мои! – Учительница отложила букет на свой стол. – Спасибо большое! А теперь, пожалуйста, садитесь на свои места. Мы начинаем наш урок математики.

После звонка перемена была небольшой.

– Глеб, – тихо начал я, как только Глеб встал с места.

Когда я позвал его, мальчишка на миг застыл, глядя куда-то в большие окна кабинета

– Мы же с тобой дружим. Если хочешь мне помочь вернуть все как было, встретимся через минуту. На первом этаже под лестницей. Я буду ждать тебя там.

Ничего не ответив, он вышел из класса. Переждав полминуты, я тоже отправился в коридор. Осмотрелся.

Школьный коридор шумел. У окон, ведущих во внутренний школьный двор, стояли девчонки и мальчишки. Они галдели о своем, шутили, смеялись. Кто-то из пионеров торопился по своим делам, чтобы успеть до звонка. Девочки шептались, сидя на тяжелой, железной лавке у стенда с надписью «Из истории пионерской организации имени В. И. Ленина».

Я направился в широкий зал, чтобы спуститься на первый этаж. Когда мимо меня промчался мальчишка, я почувствовал толчок в плечо и грохнулся на красные деревянные полы. Чуть впереди меня упал еще один пионер. Мальчишки и девчонки, стоявшие у окна, залились громким хохотом. Короткостриженый худенький мальчишка поднялся быстрее. Обернулся. Этот, кажется, был из другого класса. В моем я его не видел.

– Не бегать! Не бегать! – Кричали промчавшемуся мимо них первому мальчишке дежурные, стоящие в арке зала.

Дежурных – хиленьких мальчишек, один из которых носил большие очки, кажется, совершенно не воспринимали в серьез.

– Батон! Ты чего на полкоридора ходишь?! – Обернулся ко мне поднявшийся на колени коротковолосый.

– А нечего по коридорам носиться, как ужаленный, – ответил я холодно.

С этими словами я тяжело, опершись о колено, встал на ноги. М-да… С весом Вовы надо срочно что-то делать. Нужно выстроить питание, чтобы сбросить до нужных кондиций. Чтобы в будущем тренироваться было легче.

– Иш какой? Голосок прорезался! – Встал передо мной короткостриженый, потом показал мне язык и пропел дразнилку: – Батон-Батон, не поместится в вагон!

Он было хотел снова дать стрекоча, но я успел подставить мальчишке подножку. Тот шлепнулся на пол второй раз и по коридору снова пронесся детский хохот школьников.

– Ты чего? – Короткостриженый поднял на меня обиженный взгляд.

– Не бегай по коридору, – бросил я и направился к лестнице.

– Вова! – Остановил меня очкарик-дежурный. – А лихо ты Вяземцева одернул!

Короткостриженый, которого назвали Вяземцевым, прошел мимо нас. Недовольно посмотрел на меня. Я только хмыкнул ему в ответ.

– Шура, чего ты с ним говоришь?! – Начал вдруг второй, маленький и какой-то лупоглазый мальчуган. – Ему же бойкот объявили! С ним нельзя разговаривать!

– Ой, – отмахнулся очкарик Шура. – Наш класс ему ничего не объявлял. Да мы даже не знаем, в чем там дело! А вдруг это несправедливый бойкот?

– Чего ты хотел-то? – Спросил я.

– Поблагодарить! Ну… что помогаешь важному делу дежурных по школе. Я, когда в следующий раз ваш класс будет дежурить, тоже тебе стану помогать, хочешь?

– Так кончается учебный год, – немного гундосо заметил лупоглазый. – Они уже в следующем году будут дежурить.

– Ну и какая разница? – Поправил Шура очки. – Видал, как он может, с этой подножкой?

– Применение силы – не есть решение, – сумничал лупоглазый.

– А как быть, если нас даже не слушают? Только силу и применять! Вот, пусть нас Вова тоже таким подножкам научит!

– Если Галина Васильевна увидит, будет нам строгое замечание!

– А как по-другому поддерживать дисциплину?

Вздохнув, я оставил спорящих дежурных в арке. Пошел к лестнице.

– Эй, Вова? Ты куда! – Окликнул меня Шура.

– Тороплюсь, – бросил я через плечо.

Мимо них вновь промчались мальчишки из младших классов, забредшие на второй этаж школы, где быть им не полагалось.

– А ну, не бегать! – Крикнул Шурик, но мальчишек это не остановило.

Перед тем как попасть на лестничную клетку, я увидел, как у проема другого, темного коридора, примкнувшего к школьному залу, стоят Гриша с его дружками. Они что-то обсуждали и хохотали. Рыжий Денис довольно жевал большую булку с маком.

Гриша глянул на меня, но я сделал вид, будто его не замечаю. Еще бы не хватало, чтобы эти следом увязались.

Спустившись под лестницу на первом этаже, я спрятался в тени. Тут, у длинной отопительной трубы, стояла пара оставленных кем-то велосипедов. Глеба не было. Решив, что я подожду до звонка, я присел на высокое бетонное основание лестницы, выкрашенное коричневой краской.

Глеб все же пришел. Он несмело заглянул под лестницу. Когда увидел меня, вздохнул. Прошел и стал у трубы, рядом с велосипедом. Скрестил руки на груди

– Тебе, правда, память отшибло? – Начал он первым. – Что, совсем ничего не помнишь?

– Кое-что не помню, – согласился я. – Вот про бойкот – совсем ничего.

Глеб снова вздохнул, опустив глаза.

– Если честно, – начал он, – я не поверил сразу, что ты мог так низко поступить. Ты никогда жадным не был. А, тем более, что б воровать у товарищей… Я ж тебя, Вова знаю.

– Воровать? Ты про деньги, о которых упоминал?

Он грустно покивал.

– Гриша говорит, что ты, Вова, деньги взял, что мы всем классом Ирине Сергеевне на подарок ко дню рождения заработали.

Внезапно под лестницу заглянули. Это был Гриша со своими друзьями.

– Оба на, – выдал Денис.

Гриша, мрачный, словно туча, спросил:

– А что это у тебя, Глеб, тут за тайное собрание с предателем?

Глава 5

Глеб испугался и совсем растерялся. Его лицо вмиг побелело. Не зная, куда деть руки, он стал шарить ими по груди, словно бы отирая от грязи, а потом и вовсе вытянулся по струнке, как перед учителем.

– Да я… Да я ничего…

Под лестницу зашла вся троица. Гриша посмотрел на Глеба с таким выражением лица, словно вычислил настоящего шпиона. Остальная пара – Денис и коренастый с маленьким носом, имени которого я не знал, застыли за спиной своего лидера. Они, с каменными лицами, словно солдаты, будто бы ждали приказа Гриши.

– Очень ты меня разочаровал, Глеб, – стал отчитывать Гриша. – Ты же знаешь правила. Разговаривать с предателем нельзя. Иначе ты сам станешь для всех предателем. Предателем бойкота.

Гриша, словно провинившийся ученик, понурил голову, упер взгляд в пол. Такого терпеть я не мог.

– Все, – вздохнул Гриша. – Раз есть у тебя с Батоном какие-то дела, я тоже объявляю тебе…

– Отстань ты от него, – встал я между Глебом и Гришей. – Он тут не виноват.

– Как это не виноват? – Вклинился языкастый Денис. – Он с тобой разговаривал и…

Гриша поднял руку во властном жесте, и Денис тут же замолчал.

– Правила одни для всех, – строго посмотрел на меня Гриша. – Ты провинился, ты подставил весь коллектив и теперь…

– Какие правила? – дерзко перебил я Гришу. – Которые ты сам выдумал?

От моего ответа Гриша даже удивился, его светлые брови вскинулись чуть не к белобрысой челке.

– Значит, у тебя и правда голосок прорезался, – мрачно проговорил Гриша. – А мы думали-гадали, что ты головой бухнулся, вот и стал буйный…

– А ты от темы не уходи, – кивнул я ему.

Я старался смотреть Грише прямо в глаза. Ростом я был пониже белобрысого, а стояли мы близко. Пришлось приподнять подбородок, чтобы не отрывать взгляда от Гришиных голубых зрачков. Но такая поза даже придавала мне решительного вида.

– Вы меня обвиняете в том, что я украл деньги у класса, который мы на подарок Ирине Сергеевне зарабатывали. Обвинение серьезное. Есть ли доказательства? Свидетели?

На мгновение Гриша растерялся, но быстро взял себя в руки, тут же попытался переменить тему:

– Да что нам с тобой разговаривать? У нас бойкот. Сейчас другой вопрос решается: вопрос по объявлению бойкота…

– Мне ты тоже в одиночку бойкот объявил, а остальных подначил присоединиться?

Белобрысый от такой дерзости даже разозлился. Его белые щеки покраснели, нахмурившись, он поджал губы.

– Повторяю: где свидетели? Где доказательства, что я взял? Есть? Так представьте. Если все так, как вы говорите, если моя вина доказана будет, так объявляйте мне хоть десять бойкотов. Я все приму спокойно. Но если ваш бойкот несправедливый, тут совсем другой разговор будет.

– Правильно, – помолчав пару секунд, ответил Гриша. – Другой разговор. Короче, так. Глеб, смотри на меня.

Глеб виновато уставился на белобрысого. В глазах мальчишки стояли слезы. Я видел, что щупленький и скромный мальчуган держался из последних сил, чтобы не заплакать при пацанах.

– Тебе объявляется…

– Глеб не виноват, – повторил я. – Давай свидетелей. Давай доказательства. А до тех пор вина моя не доказана, бойкот несправедливый, а значит, и его ты не тронешь. Понял? Кто видел, что я якобы взял деньги?

– Ну… Как кто? – Задумчиво подал голос мелконосый. – Гриша и видел. Вы же с ним в тот день вместе дежурили после уроков.

– Помолчи, Сеня, – строго обернулся к мелконосому Гриша.

– Значит, один свидетель. Он же следователь, он же судья, – сказал я. – Интересно выходит.

Гриша сначала даже растерялся. Он отступил на шаг, округлил глаза и заозирался на своих друзей, как бы ища их поддержки. Остальные двое с сомнением переглянулись.

– Ты на что намекаешь, Батон? – Злобно зашипел белобрысый.

– Назови меня еще раз батоном, – выступил я вперед. – Получишь по шее.

– От кого? – Хмыкнул он. – От тебя? Ну-ну. Да ты даже…

Договорить он не успел. Я схватил Гришу за грудки. Мы сцепились в клинче. Денис с Сеней бросились разнимать.

– Ты! Да я тебя разукрашу так, что мало не покажется! – Кричал Гриша. – Уж я тебя жалел, да теперь не буду!

– Ну попробуй разукрасить… – Проговорил я, сквозь сжатые зубы.

– Брейк! Брейк! – Влез между нами Семен. – Только в школе драться не вздумайте!

– Это что тут за цирк? – Прозвучал вдруг хрипловатый мужской голос.

Мы тут же расцепились. Гриша со своими вытянулись чуть не по струнке. Под лестницу заглянул немолодой мужчина. Невысокий и лысоватый, он носил синий спортивный костюм с белыми полосками на руках и ногах. На висках темных, редких волос выделялась седина. Мужчина выглядел уставшим. Под его глубоко посаженными карими глазами проглядывались мешки. Тем не менее, щеки были выбриты гладко, до синевы.

– Че вы за балаган тут развели? – Переспросил он строго.

– Да мы… Мы… – Попытался оправдать растерявшийся Гриша.

– Подраться решили, – пожал я плечами. – А до школьного двора как-то не дотерпели.

Вся троица вместе с Глебом изумленно уставились на меня.

Мужчина хмыкнул, кривовато улыбнулся.

– Школьный двор тоже не лучшее место для драк, – помолчав, ответил он. – Лучше на пруду. Там лужайка – хоть весь день на травке борись.

Вдруг мужчина, который, по всей видимости, был физруком, нахмурил брови, присмотрелся.

– Вова, ты что ли? – Уставился он на меня.

– Я.

– Ты, что ли, подраться решил? Ты ж всегда ниже травы, тише воды.

– Надо когда-то начинать, – хмыкнул я.

– Ага. Начинать, значит, – медленно кивнул мужчина. – Ох, надрать бы вам всем уши. Драчуны хреновы. Да к Лидии Георгиевне оттащить.

Под строгим голосом старого физрука Гриша и остальные опустили головы. Я же смотрел на мужчину спокойно и держал себя в руках. Уж будь что будет, раз попал в передрягу.

– Да только повезло вам, лоботрясы, что не до этого мне. Дуйте на уроки, чтобы духу вашего тут не было. Увижу еще раз, как беспорядок разводите – сам по шее дам. Поняли?

Все грустно закивали.

– Поняли, – беззаботно пожал плечами я.

– Ну и хорошо. А ну, марш отсюда!

Гриша с Денисом и Сеней первыми вышли из-под лестницы. Я с Глебом отправились за ними.

– Вова, – вдруг остановил меня физрук.

– Глеб, ты иди, – сказал я все еще испуганному мальчику. – Я догоню.

– С-спасибо, – вдруг ответил мальчишка. – Что заступился.

Я только кивнул, и Глеб быстро, через ступеньку, помчался вверх по лестнице.

– Твоя мама разозлится, если узнает, что ты записался в драчуны, – вздохнул тренер подбоченившись.

– Так что я, специально что ли записался? Уж если наседают, так надо давать сдачи.

– Надо, – согласился старый физрук, который, очевидно, был со мной знаком. – И еще надо, что б при этом не ловили. Но этот зачет ты пока что провалил.

– Согласен, – ухмыльнулся я.

Тренер всмотрелся мне в лицо, прищурился.

– Какой-то ты не такой. Ты ж обычно тихий был. А что б с кем-то драться – так это вообще из ряда вон. У тебя что-то случилось?

– Пришлось выбирать – быть тихим или битым.

Взгляд физрука сделался задумчивым. Он легонько кивнул.

– Ладно. Маме твоей я ничего не скажу. Но ты тоже сильно не балуй. Ну, биги на уроки. Скоро звонок.

– Угу, – ответил я и хотел уже отправиться на второй этаж, однако физрук меня окликнул.

– Вова, стой! Все забываю тебя попросить!

– М-м-м-м? – обернулся я.

– Ты же знаешь… – Как-то смутился мужчина. – Я, после того как с твоим папкой беда случилась, с твоей мамой не очень… Злится она на меня.

Не зная, что ответить, чтобы не выдать себя, я только кивнул.

– А у меня до сих пор вещи Сереги, папки твоего, остались. Попроси ее забрать. Неловко мне, что они у меня лежат.

Выходит, этот мужчина дружил с моим отцом. Может, они вместе тренировались или были еще как-то связаны. В любом случае, раз уж Вовина мама его невзлюбила, он прямым образом участвовал во всем том, что случилось с отцом. Возможно, от него я и смогу узнать подробности о его смерти.

– Может, я сам заберу? – Спросил я. – Раз уж мама с вами в контрах. Много там вещей?

– Немного, – задумался мужчина. – Может, так и лучше будет. Не думаю, что Зина вообще их забирать согласиться. Хотя, если ты сам принесешь… Ладно. У тебя, когда занятия заканчиваются?

– В половину второго.

Физрук потер крепкий подбородок.

– Я как раз к этому времени со своими делами разделаюсь. Лады, Вова. Буду тебя ждать после уроков на пионербольной площадке.

– Договорились, – кивнул я, и мужчина протянул мне руку. Я пожал.

– Хорошую ты мне идею предложил, – сказал он как-то грустно. – Так и мне будет сподручней, и Зине, маме твоей, лишний раз нервы трепать не придется.

– Константин Викторович! – Окликнули тренера, и он обернулся.

В школьном зале первого этажа появилась та самая строгая женщина, встречавшая учеников у дверей школы.

– Вы зал подготовили?

– Ну, беги, Вова. Как договаривались, после уроков увидимся, – шепнул мне физрук.

Я кивнул и пошел вверх по лестнице. Услышал в школьном зале, среди рокота разбегавшихся по кабинетам учеников, разговор тренера со строгой женщиной.

– Да вот, Марина Евгеньевна, – отозвался мужчина. – Как раз иду готовить. Машину выписали?

– Выписали. Самосвал с гаража придет во вторник. До того спортинвентарь надо подготовить к перевозке.

– Подготовим, – с каким-то тяжелым вздохом ответил ей физрук. – Только мне пару-тройку молодцов надо из старших классов. Таких, покрепче. Там же все-таки блины да грифы. Нелегкая работа будет.

Блины и грифы? При школе что, есть зал тяжелой атлетики?

Эти слова физрука заставили меня обернуться. Я хотел было сойти вниз. Догнать мужчину, чтобы расспросить, но увидел, как они, вместе со строгой Мариной Евгеньевной скрылись в коридоре, ведущем в неизвестное мне крыло школы. А потом раздался предательский звонок.

Как только прозвенел звонок, пионеры встали со своих мест, вытянулись у парт.

– Всем спасибо, – поднялся учитель Русского и Литературы Георгий Алексеевич – высокий молодой преподаватель в серебристом костюме с отливом. – Домашнее задание все записали? Очень хорошо.

Когда ученики в разнобой попрощались со своим преподавателем, учитель вышел из кабинета.

– Стойте, не спешите расходиться! Ну! Тихо всем! – тут же подоспел на его место Гриша, – у нас для всех есть важное объявление!

Класс притих, весь обратился в слух. Ученики, собирая учебники, внимательно смотрели на их белобрысого самоназванного лидера. Самоназванного, потому что старостой был другой мальчик, по имени Саша. Серьезный и воспитанный, он, однако, был слишком скромным, чтобы поставить спортсмена-Гришу на место.

– Вот блин, – расстроенно протянул Глеб, повесив голову. – Это он про меня сейчас всем скажет. Мне тоже будет бойкот.

– Не будет, – поспешил ответить я.

– Как не будет? Он же сейчас всем объявит…

– Да кто он такой? – Сказал я и, бросив портфель на столе, отправился к доске.

– Как вы знаете, – продолжал тем временем Гриша. – Мы объявили Батону бойкот. Любой, кто заговорит с ним, станет предателем бойкота. Сегодня такой предатель нашелся. Это…

– Твой бойкот несправедливый, – стал я рядом с Гришей.

Ошалевший от такого поворота событий класс притих еще сильнее.

– Бойкот, – холодно сказал мне Гриша, – бойкот предателю!

– Да! – Встал Денис. – Бойкот! Предателю бойкот!

– Бойкот! – Донеслось с задних парт.

– Бойкот!

– Бойкот предателю!

Уже через полминуты весь кабинет гремел от скандирования:

– Бойкот! Бойкот! Бойкот!

Гриша самодовольно уставился на меня. Я лишь наградил его свинцовым взглядом в ответ. Встал, бесстрашно скрестив руки на груди, и принялся уверенно осматривать скандирующих школьников.

– Бойкот! Бойкот! – Стихал общий хор.

Потом он перешел в разнобой голосов, а спустя еще несколько мгновений стих.

– Накричались? – Спросил я. – Ну вот и хорошо. А теперь послушайте меня.

– А когда это у Батона прорезался голос?! – Крикнул какой-то мальчишка с середины правого ряда.

– Прорезался, – кивнул я. – Вам бы тоже не мешало, а то идете слепо, как барашки за своим пастухом.

– Это кто ж? – Нахмурил брови Гриша. – Я, что ли, пастух?

– Ну, не я это сказал.

– Бред! Если ты плюнешь в коллектив…

– Да-да, слышал уже, – перебил я белобрысого. – А ты, Гриша, уверен, что сам в коллектив не плевал?

– Чего?! – Пошел он, было на меня, но остановился.

Остановился, потому что я не обратил на мальчишку никакого внимания, а только громко заговорил всему классу:

– Я знаю, что меня обвиняют в воровстве! Именно по этому обвинению вы объявили мне бойкот!

– Да! Верно!

– А нечего было общее брать!

– Да!

– Брать общее, – продолжил я. – И правда – тяжелый проступок. Но и наказание без вины виноватого – не легче. Так вот. Все говорят, что бойкот объявили мне общим голосованием! А ведь это не так!

– Как это не так?! – Крикнули из класса.

– Общим!

– Ведь все же были за!

– Да только я вижу иное, – продолжил я. – Всех подначивает Гриша, все с ним, не разобравшись, соглашаются!

– Как это не разобравшись?!

– Разобрались же!

– Ты слышал, что коллектив говорит? – Хмыкнул Гриша. – Мы во всем разобрались.

– Помолчи, – Я наградил его мимолетным взглядом. – Разобрались, говорите? Так где же доказательства? Где свидетели, что именно я взял? Покажите мне, кто поймал меня за руку. Тогда я со всем соглашусь. Соглашусь с этим вашим бойкотом.

Класс затих. Школьники стали недоуменно переглядываться. Среди многочисленных детских глаз, мое внимание привлек один взгляд. Та самая девочка, с каре темных волос, что живет у меня по соседству, удивленно смотрела на меня, но отрывая карих глазенок.

Краем глаза я следил за ней. В отличие от остальных одноклассников, девочка не скандировала дружное «бойкот». Она только грустно стояла, с жалостью поглядывая на меня.

Признаюсь, ее жалость была мне неприятна. Однако и враждебности от нее я не чувствовал. Девочка сомневалась в моем преступлении, совсем как Глеб.

– Как это помолчи, ты что, опупел, Батон?! – Крикнул Глеб.

– Кто поймал меня за руку? – Проигнорировал я его слова.

– Как кто? Гриша!

– Гриша поймал!

– Да, он! Он дежурил с тобой, когда деньги исчезли!

– Вы там только вдвоем и были!

– Вдвоем, значит? – Глянул я на белобрысого исподлобья.

– Да! Вдвоем! – Зло крикнул он. – Да только я выходил в туалет! А ты с деньгами остался один на один! Полы там мыл! А как я пришел, так коробка оказалась пустой!

– Кто еще, кроме меня, видел, что ты выходил из кабинета?

– Ты что, – нахмурил брови Гриша. – Ты вывернуться пытаешься?! Смотрите! Он крутится, как ужак на сковородке! Все! Уже поймали! Поздно!

– А ведь, правда… – Сказал вдруг Глеб. – А ведь, правда!

Все обратили свое внимание на него.

– А ведь, правда! Никто, кроме Гриши и Вовы с деньгами не оставались! Гриша же был за них ответственный! Ему деньги поручили собирать! Он их в коробке носил!

– Молчи! – Заорал на него белобрысый, – ты и сам предатель! Я видел, как ты шушукал с Медведем под лестницей! Вы там, небось, свои преступные дела обсуждали! Тебе тоже бойкот! Понял?!

– Не понял, – покачал я головой. – Значит, что мы имеем? Ты деньги хранил, собирал, а потом, в школу принес. Зачем?

– Что за глупый вопрос?! После моего дежурства мы собирались идти за подарком! Меня Денис с Сеней и Вера с Машей во дворе ждали!

– Почему не в классе? – спросил я.

– Ну… Как это почему? – Замялся Гриша.

– Потому что ты нам сказал, – вклинился Сеня, недоуменно глядя на Гришу. – Сказал, чтобы мы в классе ни сидели. Что натопчем тебе по мытому.

– Ну да! Натопчете! А мне потом все перемывать?! Да вы что?! Не видите?! – Раскричался Гриша. – Не видите, что ли?! Он юлит! Он хочет вас надуть, чтобы оправдаться!

– Или в этом деле что-то нечисто, – возразил я. – Я хочу понять, что именно.

– Понять, значит, хочешь?! – Заорал на меня разозлившийся Гриша. – Ну, если хочешь, так давай и разберемся! Уроки кончились. Пойдем сейчас к старой церкви всем классом, там мы и разберемся! Ох, как разберемся, не отвертишься!

Глава 6

На миг в моей голове пронеслась мысль о том, что физрук Константин Викторович будет как раз сейчас, после уроков, ждать меня во дворе. Придется выбирать, куда пойти: с ним или с классом на разбор полетов.

Если я включу заднюю сейчас, если откажусь идти, сославшись на Константина Викторовича – это только укрепит Гришину позицию в глазах окружающих. Отступать было нельзя.

Белобрысый Гриша, самодовольно глядел на меня. Он скрестил руки на груди, ожидая моего ответа, и, кажется, пребывал в полной уверенности, что я испугаюсь его очной ставки. Все же, Гриша знал меня как трусливого и робкого Батона, который точно не согласился бы отстаивать перед всеми свое доброе имя. Вот только я больше не был Батоном.

– Я согласен, – сказал я решительно. – Идемте. Прямо сейчас.

Довольную ухмылку тут же смахнуло с лица Гриши. Я заметил, что в его светло-голубых глазах заблестел… Страх? Да, он совершенно точно испугался. Зрачки мальчишки-футболиста вдруг растерянно забегали.

– Ну… – Уже не так решительно начал он. – Пойдем. Пойдем, выведем тебя на чистую воду! – Снова захрабрился он перед всеми. – Да только ты еще глубже себя закопаешь!

– Вот и посмотрим, кто кого закопает, – ответил я.

В Кабинет тихо зарокотали, зашушукались. Я буквально почувствовал, как изменилось настроение класса. Я сделал, что хотел – своей уверенностью посеял в их душах сомнения.

– Знаете, что, – прозвучал вдруг все еще мальчишеский, но уже низковатый голос с задних парт, – я не вмешивался, потому что все мне казалось понятным.

Это был мальчишка, сидевший где-то в конце среднего ряда. Высокий, темно-русый и крепкий для своего возраста, он поднялся, отложил портфель. Потом он поправил густую челку, смахнув ее со лба.

Парень выглядел атлетично, он точно был спортсменом. Да только его усталый взгляд и бледноватое лицо говорили, что мальчишке почему-то явно нездоровится, хотя он и старается не показывать виду.

– Ты о чем это, Серега? – Нахмурил белесые брови Гриша.

– О том это, – начал высокий мальчишка, названный Сергеем. – Больно уж Медведь уверенно говорит. Раньше лепетал так, будто считал себя виноватым. Глянешь на него, и сразу понятно: он взял. А теперь он как-то изменился. По-другому стал разговаривать. Со своего не сходит. Вот мне и подумалось: а может, правда мы со всем этим делом поторопились?

– Да ты что же, не видишь?! – Крикнул на него Гриша. – Он же выкрутиться хочет!

– Не вижу, – ответил Сергей. – Не вижу я никаких от него выкрутасов. Зато вижу, что стоит на своем он крепко. Раньше за ним такого не замечалось.

– Я Вову хорошо знаю, – снова заговорил осмелевший Глеб. – Он честный. Что б Вова Медведь когда-нибудь чужого взял? Да такого даже и представить нельзя!

Класс снова зарокотал, ученики загудели, споря и перешептываясь.

– А можно мне сказать? – Донесся вдруг мягкий девчачий голосок.

Это встала кареглаза с темным каре – моя соседка.

Все тут же уставились на девочку, а та, явно скромная, даже засмущалась от такого количества внезапного внимания.

Когда никто не возразил, девочка продолжила:

– Мы с Вовой тоже очень хорошо знакомы. Соседи мы. И дружили с самых яслей. Так, я тоже хочу сказать, что для меня было полной неожиданностью, когда в школе заговорили, будто он взял наши деньги. Признаюсь, я бы никогда не поверила в такое. Если честно, я и сейчас не верю. Вова – добрый и мягкий мальчик. Он бы никогда такого не сделал.

– Ну, сейчас его мягким не назовешь, – хмыкнул Сережа, присаживаясь на место. – Вон как стоит, имя свое отстаивает. Честно, не ожидал от тебя, Володя. После того, что ты тут нам зарядил, даже мне кажется, что есть во всем этом бойкоте какая-то несправедливость.

– Да какая несправедливость?! – Крикнул ему Гриша. – Сергей, ну ты че? Он же выкручивается!

– Мне кажется, – ответил я. – Что выкручиваешься здесь только ты, Гриша.

– Так ты что? Считаешь, что я взял?! – Рявкнул на меня он. – Что я вор?!

Он кинулся на меня грудью, и мальчики с первых рядов тут же бросились его держать, чтобы не случилось драки.

– Ну вот пойдем и выясним, – спокойно сказал я, заглядывая в его злые глаза.

На мгновение между нами повисла тишина. Он неотрывно сверлил меня взглядом. Губы его скривились в бессильной злобе.

– Пустите, – наконец сказал он, вырывая у Семена свою руку. – Пустите, говорю! Не буду я его тут бить. Не буду, ясно?!

Мальчишки отступили, а я так и продолжил смотреть на белобрысого с ухмылкой.

– Ну что? Мы идем? – Снова донеся голос Сережи.

– Идем, – хмуро буркнул Гриша. Потом уставился на свои наручные часы «Юность», которые носил на черном кожаном ремне. – Только не сейчас.

– Как это не сейчас? – Хмыкнул я. – Твоя идея, а ты капитулируешь?

– И ничего я не капитулирую! – Зло крикнул Гриша. Потом сказал уже тише и как-то смущенно: – забыл я, со всеми вами, что у меня в три часа тренировка по футболу. Нельзя мне ее никак пропускать. Соревнования скоро. Но в понедельник… В понедельник ты, Батон, ну никак не отвертишься от очной ставки!

– Хорошо, – ответил я с ухмылкой. – В понедельник, после уроков, ты меня батоном уже называть не будешь.

– Что-то ты долго, Володя, – сказал мне Константин Викторович, когда мы встретились.

Физрук ждал меня на школьном дворе, внутри расчерченного под игру в пионербол участка. Константин Викторович сидел на синебокой люльке своего мотоцикла Юпитер-3. Когда я шел к мужчине, мальчишки кружились вокруг него, рассматривая его железного коня, засыпая физрука вопросами. Когда я подошел к мотоциклу, старик разогнал детишек, строго прикрикнув на них, что ему надо ехать.

– Задержали после уроков, – пожал я плечами.

– Понятно. Ну что? Поехали? Запрыгивай в люльку, – сказал Константин Викторович, пересаживаясь на седло. – Поедем.

Я закинул портфель внутрь синей коляски, ветровое стекло которой, куда-то делось. Потом не без труда, забрался сам.

М-да… Тяжелое для его лет тело мальчика, хоть и намного подвижней старческого, но все равно нуждалось в серьезных тренировках. А тренировки, кстати, я уже начал. Например, сегодня утром, после подъема, первым делом я занялся просто зарядкой на растяжку и подвижность суставов.

Однако даже такие легкие упражнения дались мне не без труда. В статичных фазах неподготовленные мышцы мальчика просто горели от напряжения.

Оказавшись в люльке, я увидел на ее застеленном линолеумом дне кое-что интересное. Там лежал спортинвентарь: две желтые гири по шестнадцать и тридцать два килограмма, да набор черных гантелей, самая тяжелая из которых оказалась весом в двенадцать килограмм.

Читать далее

Если вам понравилась книга Штангист: назад в СССР, расскажите о ней своим друзьям в социальных сетях: