Да об чем тебе молодцу кручиниться

Михаил Лермонтов — Песня про царя Ивана Васильевича, молодого опричника и удалого купца Калашникова: Стих

Ох ты гой еси, царь Иван Васильевич!
Про тебя нашу песню сложили мы,
Про твово любимого опричника,
Да про смелого купца, про Калашникова:
Мы сложили ее на старинный лад,
Мы певали ее под гуслярный звон
И причитывали да присказывали.
Православный народ ею тешился,
А боярин Матвей Ромодановский
Нам чарку поднес меду пенного,
А боярыня его белолицая
Поднесла нам на блюде серебряном
Полотенцо новое, шелком шитое.
Угощали нас три дни, три ночи,
И всё слушали – не наслушались.

I
Не сияет на небе солнце красное,
Не любуются им тучки синие:
То за трапезой сидит во златом венце,
Сидит грозный царь Иван Васильевич.
Позади его стоят стольники,
Супротив его всё бояре да князья,
По бокам его всё опричники;
И пирует царь во славу божию,
В удовольствие свое и веселие.
Улыбаясь, царь повелел тогда
Вина сладкого заморского
Нацедить в свой золоченый ковш
И поднесть его опричникам.
– И все пили, царя славили.
Лишь один из них, из опричников,
Удалой боец, буйный молодец,
В золотом ковше не мочил усов;
Опустил он в землю очи темные,
Опустил головушку на широку грудь –
А в груди его была дума крепкая.
Вот нахмурил царь брови черные
И навел на него очи зоркие,
Словно ястреб взглянул с высоты небес
На младого голубя сизокрылого, –
Да не поднял глаз молодой боец.
Вот об землю царь стукнул палкою,
И дубовый пол на полчетверти
Он железным пробил оконечником –
Да не вздрогнул и тут молодой боец.
Вот промолвил царь слово грозное, –
И очнулся тогда добрый молодец.
«Гей ты, верный наш слуга, Кирибеевич,
Аль ты думу затаил нечестивую?
Али славе нашей завидуешь?
Али служба тебе честная прискучила?
Когда всходит месяц – звезды радуются,
Что светлей им гулять по подне́бесью;
А которая в тучку прячется,
Та стремглав на землю падает…
Неприлично же тебе, Кирибеевич,
Царской радостью гнушатися;
А из роду ты ведь Скуратовых
И семьею ты вскормлен Малютиной. »
Отвечает так Кирибеевич,
Царю грозному в пояс кланяясь:
«Государь ты наш, Иван Васильевич!
Не кори ты раба недостойного:
Сердца жаркого не залить вином,
Думу черную – не запотчевать!
А прогневал я тебя – воля царская;
Прикажи казнить, рубить голову,
Тяготит она плечи богатырские,
И сама к сырой земле она клонится».
И сказал ему царь Иван Васильевич:
«Да об чем тебе молодцу кручиниться?
Не истерся ли твой парчевой кафтан?
Не измялась ли шапка соболиная?
Не казна ли у тебя поистратилась?
Иль зазубрилась сабля закаленая?
Или конь захромал, худо кованый?
Или с ног тебя сбил на кулачном бою,
На Москве-реке, сын купеческий?»
Отвечает так Кирибеевич,
Покачав головою кудрявою:
«Не родилась та рука заколдованная
Ни в боярском роду, ни в купеческом;
Аргамак мой степной ходит весело;
Как стекло, горит сабля вострая,
А на праздничный день твоей милостью
Мы не хуже другого нарядимся.
«Как я сяду поеду на лихом коне
За Москву-реку покататися,
Кушачком подтянуся шелковым,
Заломлю на бочок шапку бархатную,
Черным соболем отороченную, –
У ворот стоят у тесовыих
Красны девушки да молодушки,
И любуются, глядя, перешептываясь;
Лишь одна не глядит, не любуется,
Полосатой фатой закрывается…
«На святой Руси, нашей матушке,
Не найти, не сыскать такой красавицы:
Ходит плавно – будто лебедушка;
Смотрит сладко – как голубушка;
Молвит слово – соловей поет;
Горят щеки ее румяные,
Как заря на небе божием;
Косы русые, золотистые,
В ленты яркие заплетенные,
По плечам бегут, извиваются,
С грудью белою цалуются.
Во семье родилась она купеческой,
Прозывается Алёной Дмитревной.
«Как увижу ее, я и сам не свой:
Опускаются руки сильные,
Помрачаются очи бойкие;
Скучно, грустно мне, православный царь,
Одному по свету маяться.
Опостыли мне кони легкие,
Опостыли наряды парчевые,
И не надо мне золотой казны:
С кем казною своей поделюсь теперь?
Перед кем покажу удальство свое?
Перед кем я нарядом похвастаюсь?
Отпусти меня в степи приволжские,
На житье на вольное, на казацкое.
Уж сложу я там буйную головушку
И сложу на копье бусурманское;
И разделят по себе злы́ татаровья
Коня доброго, саблю острую
И седельцо браное черкасское.
Мои очи слезные коршун выклюет,
Мои кости сирые дождик вымоет,
И без похорон горемычный прах
На четыре стороны развеется…»
И сказал смеясь Иван Васильевич:
«Ну, мой верный слуга! Я твоей беде,
Твоему горю пособить постараюся.
Вот возьми перстенек ты мой яхонтовый,
Да возьми ожерелье жемчужное.
Прежде свахе смышленой покланяйся
И пошли дары драгоценные
Ты своей Алёне Дмитревне:
Как полюбишься – празднуй свадебку,
Не полюбишься – не прогневайся».
Ох ты гой еси, царь Иван Васильевич!
Обманул тебя твой лукавый раб,
Не сказал тебе правды истинной,
Не поведал тебе, что красавица
В церкви божией перевенчана,
Перевенчана с молодым купцом
По закону нашему христианскому…
*
Ай, ребята, пойте – только гусли стройте!
Ай, ребята, пейте – дело разумейте!
Уж потешьте вы доброго боярина
И боярыню его белолицую!

[1] Лобное место в Москве – «каменная подвысь против Спасских ворот; никогда не было местом казни, а царским и патриаршим, при беседе с народом, при народных торжествах и молебствиях; с него же читались указы, приговоры; казни происходили близ, на площади Китай-города». (Даль В. Толковый словарь живого великорусского языка, т. 2. И – О. М., 1955, с. 261).

[2] Поэма напечатана при жизни поэта в 1838 г. в «Литературных прибавлениях к „Русскому инвалиду“» (30 апр., № 18, с. 344–347) и в 1840 г. в сборнике «Стихотворения М. Лермонтова» (с. 1–31). Автограф не сохранился.

Источник

Песня про купца Калашникова (Лермонтов)

Ох ты гой еси, царь Иван Васильевич!
Про тебя нашу песню сложили мы,
Про твово любимого опричника,
Да про смелого купца, про Калашникова:
Мы сложили ее на старинный лад,
Мы певали ее под гуслярный звон
И причитывали да присказывали.
Православный народ ею тешился,
А боярин Матвей Ромодановский
Нам чарку поднес меду пенного,
А боярыня его белолицая
Поднесла нам на блюде серебряном
Полотенцо новое, шелком шитое.
Угощали нас три дни, три ночи,
И всё слушали – не наслушались.

I
Не сияет на небе солнце красное,
Не любуются им тучки синие:
То за трапезой сидит во златом венце,
Сидит грозный царь Иван Васильевич.
Позади его стоят стольники,
Супротив его всё бояре да князья,
По бокам его всё опричники;
И пирует царь во славу божию,
В удовольствие свое и веселие.
Улыбаясь, царь повелел тогда
Вина сладкого заморского
Нацедить в свой золоченый ковш
И поднесть его опричникам.
– И все пили, царя славили.
Лишь один из них, из опричников,
Удалой боец, буйный молодец,
В золотом ковше не мочил усов;
Опустил он в землю очи темные,
Опустил головушку на широку грудь –
А в груди его была дума крепкая.
Вот нахмурил царь брови черные
И навел на него очи зоркие,
Словно ястреб взглянул с высоты небес
На младого голубя сизокрылого, –
Да не поднял глаз молодой боец.
Вот об землю царь стукнул палкою,
И дубовый пол на полчетверти
Он железным пробил оконечником –
Да не вздрогнул и тут молодой боец.
Вот промолвил царь слово грозное, –
И очнулся тогда добрый молодец.
«Гей ты, верный наш слуга, Кирибеевич,
Аль ты думу затаил нечестивую?
Али славе нашей завидуешь?
Али служба тебе честная прискучила?
Когда всходит месяц – звезды радуются,
Что светлей им гулять по подне́бесью;
А которая в тучку прячется,
Та стремглав на землю падает…
Неприлично же тебе, Кирибеевич,
Царской радостью гнушатися;
А из роду ты ведь Скуратовых
И семьею ты вскормлен Малютиной. »
Отвечает так Кирибеевич,
Царю грозному в пояс кланяясь:
«Государь ты наш, Иван Васильевич!
Не кори ты раба недостойного:
Сердца жаркого не залить вином,
Думу черную – не запотчевать!
А прогневал я тебя – воля царская;
Прикажи казнить, рубить голову,
Тяготит она плечи богатырские,
И сама к сырой земле она клонится».
И сказал ему царь Иван Васильевич:
«Да об чем тебе молодцу кручиниться?
Не истерся ли твой парчевой кафтан?
Не измялась ли шапка соболиная?
Не казна ли у тебя поистратилась?
Иль зазубрилась сабля закаленая?
Или конь захромал, худо кованый?
Или с ног тебя сбил на кулачном бою,
На Москве-реке, сын купеческий?»
Отвечает так Кирибеевич,
Покачав головою кудрявою:
«Не родилась та рука заколдованная
Ни в боярском роду, ни в купеческом;
Аргамак мой степной ходит весело;
Как стекло, горит сабля вострая,
А на праздничный день твоей милостью
Мы не хуже другого нарядимся.
«Как я сяду поеду на лихом коне
За Москву-реку покататися,
Кушачком подтянуся шелковым,
Заломлю на бочок шапку бархатную,
Черным соболем отороченную, –
У ворот стоят у тесовыих
Красны девушки да молодушки,
И любуются, глядя, перешептываясь;
Лишь одна не глядит, не любуется,
Полосатой фатой закрывается…
«На святой Руси, нашей матушке,
Не найти, не сыскать такой красавицы:
Ходит плавно – будто лебедушка;
Смотрит сладко – как голубушка;
Молвит слово – соловей поет;
Горят щеки ее румяные,
Как заря на небе божием;
Косы русые, золотистые,
В ленты яркие заплетенные,
По плечам бегут, извиваются,
С грудью белою цалуются.
Во семье родилась она купеческой,
Прозывается Алёной Дмитревной.
«Как увижу ее, я и сам не свой:
Опускаются руки сильные,
Помрачаются очи бойкие;
Скучно, грустно мне, православный царь,
Одному по свету маяться.
Опостыли мне кони легкие,
Опостыли наряды парчевые,
И не надо мне золотой казны:
С кем казною своей поделюсь теперь?
Перед кем покажу удальство свое?
Перед кем я нарядом похвастаюсь?
Отпусти меня в степи приволжские,
На житье на вольное, на казацкое.
Уж сложу я там буйную головушку
И сложу на копье бусурманское;
И разделят по себе злы́ татаровья
Коня доброго, саблю острую
И седельцо браное черкасское.
Мои очи слезные коршун выклюет,
Мои кости сирые дождик вымоет,
И без похорон горемычный прах
На четыре стороны развеется…»
И сказал смеясь Иван Васильевич:
«Ну, мой верный слуга! Я твоей беде,
Твоему горю пособить постараюся.
Вот возьми перстенек ты мой яхонтовый,
Да возьми ожерелье жемчужное.
Прежде свахе смышленой покланяйся
И пошли дары драгоценные
Ты своей Алёне Дмитревне:
Как полюбишься – празднуй свадебку,
Не полюбишься – не прогневайся».
Ох ты гой еси, царь Иван Васильевич!
Обманул тебя твой лукавый раб,
Не сказал тебе правды истинной,
Не поведал тебе, что красавица
В церкви божией перевенчана,
Перевенчана с молодым купцом
По закону нашему христианскому…
*
Ай, ребята, пойте – только гусли стройте!
Ай, ребята, пейте – дело разумейте!
Уж потешьте вы доброго боярина
И боярыню его белолицую!

«Песня про царя Ивана Васильевича, молодого опричника и удалого купца Калашникова» была написана Лермонтовым в 1837 году. Этот факт дает основание литературным критикам считать, что на эту тему Лермонтова натолкнула судьба Пушкина. Предположительно, сюжет поэмы Лермонтов позаимствовал из старинных песен об Иване Грозном, которые в разные годы записывались собирателями народного фольклора и были известны в XIX веке.

Интерес к фольклорному творчеству в Лермонтове поддерживал и славянофил Святослав Раевский, который собирал народные песни и сказания, и наверняка делился с другом самыми интересными находками. Критики предполагают, что в создании этой поэмы нашли отражение сюжеты из сборника Кирши Данилова.

Поэма была вначале опубликована Краевским в «Литературных прибавлениях к журналу «Русский инвалид» в конце апреля 1838 года, когда Лермонтов находился уже в Петербурге. А потом Лермонтов сам включил ее в первый сборник своих произведений, изданный при жизни в 1840 году.

В 1891 году редактор сочинений Лермонтова И. М. Болдаков, писал

Источник

Песня про царя Ивана Васильевича, молодого опричника и удалого купца Калашникова

Ох ты гой еси, царь Иван Васильевич!
Про тебя нашу песню сло­жили мы,
Про твово люби­мого опричника,
Да про сме­лого купца, про Калашникова;
Мы сло­жили ее на ста­рин­ный лад,
Мы певали ее под гус­ляр­ный звон
И при­чи­ты­вали да присказывали.
Пра­во­слав­ный народ ею тешился,
А боярин Мат­вей Ромодановский
Нам чарку под­нес меду пенного,
А боярыня его белолицая
Под­несла нам на блюде серебряном
Поло­тенцо новое, шел­ком шитое.
Уго­щали нас три дня, три ночи,
И всё слу­шали – не наслушались.

Не сияет на небе солнце красное,
Не любу­ются им тучки синие:
То за тра­пе­зой сидит во зла­том венце,
Сидит гроз­ный царь Иван Васильевич.
Позади его стоят стольники,
Супро­тив его всё бояре да князья,
По бокам его всё опричники;
И пирует царь во славу Божию,
В удо­воль­ствие свое и веселие.

Улы­ба­ясь царь пове­лел тогда
Вина слад­кого заморского
Наце­дить в свой золо­че­ный ковш
И под­несть его опричникам.
– И все пили, царя славили.

Лишь один из них, из опричников,
Уда­лой боец, буй­ный молодец,
В золо­том ковше не мочил усов;
Опу­стил он в землю очи темные,
Опу­стил голо­вушку на широку грудь —
А в груди его была дума крепкая.

Вот нахму­рил царь брови черные
И навел на него очи зоркие,
Словно яст­реб взгля­нул с высоты небес
На мла­дого голубя сизокрылого, —
Да не под­нял глаз моло­дой боец.
Вот об землю царь стук­нул палкою,
И дубо­вый пол на полчетверти
Он желез­ным про­бил оконечником —
Да не вздрог­нул и тут моло­дой боец.
Вот про­мол­вил царь слово грозное, —
И очнулся тогда доб­рый молодец.

«Гей ты, вер­ный наш слуга, Кирибеевич,
Аль ты думу затаил нечестивую?
Али славе нашей завидуешь?
Али служба тебе чест­ная прискучила?
Когда всхо­дит месяц – звезды радуются,
Что свет­лей им гулять по поднéбесью;
А кото­рая в тучку прячется,
Та стрем­глав на землю падает…
Непри­лично же тебе, Кирибеевич,
Цар­ской радо­стью гнушатися;
А из роду ты ведь Скуратовых
И семьею ты вскорм­лен Малютиной. »

Отве­чает так Кирибеевич,
Царю гроз­ному в пояс кланяясь:

«Госу­дарь ты наш, Иван Васильевич!
Не кори ты раба недостойного:
Сердца жар­кого не залить вином,
Думу чер­ную – не запотчевать!
А про­гне­вал я тебя – воля царская:
При­кажи каз­нить, рубить голову,
Тяго­тит она плечи богатырские
И сама к сырой земле она клонится».

И ска­зал ему царь Иван Васильевич:
«Да об чем тебе молодцу кручиниться?
Не истерся ли твой пар­че­вой кафтан?
Не измя­лась ли шапка соболиная?
Не казна ли у тебя поистратилась?
Иль зазуб­ри­лась сабля закаленая?
Или конь захро­мал, худо кованый?
Или с ног тебя сбил на кулач­ном бою,
На Москве-реке, сын купеческий?»

Отве­чает так Кирибеевич,
Пока­чав голо­вою кудрявою:

«Не роди­лась та рука заколдованная
Ни в бояр­ском роду, ни в купеческом;
Арга­мак мой степ­ной ходит весело;
Как стекло горит сабля вострая,
А на празд­нич­ный день твоей милостью
Мы не хуже дру­гого нарядимся.»

«Как я сяду поеду на лихом коне
За Москву-реку покататися,
Кушач­ком под­тя­нуся шелковым,
Заломлю на бочок шапку бархатную,
Чер­ным собо­лем отороченную, —
У ворот стоят у тесовыих
Красны девушки да молодушки,
И любу­ются, глядя, перешептываясь;
Лишь одна не гля­дит, не любуется,
Поло­са­той фатой закрывается…»

«На свя­той Руси, нашей матушке,
Не найти, не сыс­кать такой красавицы:
Ходит плавно – будто лебедушка;
Смот­рит сладко – как голубушка;
Мол­вит слово – соло­вей поет;
Горят щеки ее румяные,
Как заря на небе Божием;
Косы русые, золотистые,
В ленты яркие заплетенные,
По пле­чам бегут, извиваются,
С гру­дью белою цалуются.
Во семье роди­лась она купеческой,
Про­зы­ва­ется Алё­ной Дмитревной.»

«Как увижу ее, я и сам не свой:
Опус­ка­ются руки сильные,
Помра­ча­ются очи бойкие;
Скучно, грустно мне, пра­во­слав­ный царь,
Одному по свету маяться.
Опо­стыли мне кони легкие,
Опо­стыли наряды парчевые,
И не надо мне золо­той казны:
С кем каз­ною своей поде­люсь теперь?
Перед кем покажу удаль­ство свое?
Перед кем я наря­дом похвастаюсь?
Отпу­сти меня в степи приволжские,
На житье на воль­ное, на казацкое.
Уж сложу я там буй­ную головушку
И сложу на копье бусурманское;
И раз­де­лят по себе злы татаровья
Коня доб­рого, саблю острую
И седельцо бра­ное черкасское.
Мои очи слез­ные кор­шун выклюет,
Мои кости сирые дож­дик вымоет,
И без похо­рон горе­мыч­ный прах
На четыре сто­роны развеется…»

И ска­зал сме­ясь Иван Васильевич:
«Ну, мой вер­ный слуга! я твоей беде,
Тво­ему горю посо­бить постараюся.
Вот возьми пер­сте­нек ты мой яхонтовый,
Да возьми оже­ре­лье жемчужное.
Прежде свахе смыш­ле­ной покланяйся
И пошли дары драгоценные
Ты своей Алёне Дмитревне:
Как полю­бишься – празд­нуй свадебку,
Не полю­бишься – не прогневайся».

Ох ты гой еси, царь Иван Васильевич!
Обма­нул тебя твой лука­вый раб,
Не ска­зал тебе правды истинной,
Не пове­дал тебе, что красавица
В церкви Божией перевенчана,
Пере­вен­чана с моло­дым купцом
По закону нашему христианскому…

Ай, ребята, пойте – только гусли стройте!
Ай, ребята, пейте – дело разумейте!
Уж потешьте вы доб­рого боярина
И боярыню его белолицую!

За при­лав­кою сидит моло­дой купец,
Стат­ный моло­дец Сте­пан Парамонович,
По про­зва­нию Калашников;
Шел­ко­вые товары раскладывает,
Речью лас­ко­вой гостей он заманивает,
Злато, серебро пересчитывает.
Да недоб­рый день задался ему:
Ходят мимо баре богатые,
В его лавочку не заглядывают.

Отзво­нили вечерню во свя­тых церквах;
За Крем­лем горит заря туманная,
Набе­гают тучки на небо, —
Гонит их мете­лица распеваючи;
Опу­стел широ­кий гости­ный двор.
Запи­рает Сте­пан Парамонович
Свою лавочку две­рью дубовою
Да зам­ком немец­ким со пружиною;
Злого пса-вор­чуна зубастого
На желез­ную цепь привязывает,
И пошел он домой, призадумавшись,
К моло­дой хозяйке за Москву-реку.

И при­хо­дит он в свой высо­кий дом,
И дивится Сте­пан Парамонович:
Не встре­чает его молода жена,
Не накрыт дубо­вый стол белой скатертью,
А свеча перед обра­зом еле теплится.
И кли­чет он ста­рую работницу:
«Ты скажи, скажи, Еремеевна,
А куда дева­лась, затаилася
В такой позд­ний час Алёна Дмитревна?
А что детки мои любезные —
Чай забе­га­лись, заигралися,
Спо­за­ранку спать уложилися?»

«Гос­по­дин ты мой, Сте­пан Парамонович!
Я скажу тебе диво дивное:
Что к вечерне пошла Алёна Дмитревна;
Вот уж поп про­шел с моло­дой попадьей,
Засве­тили свечу, сели ужинать, —
А по сю пору твоя хозяюшка
Из при­ход­ской церкви не вернулася.
А что детки твои малые
Почи­вать не легли, не играть пошли —
Пла­чем пла­чут, всё не унимаются».

И сму­тился тогда думой крепкою
Моло­дой купец Калашников;
И он стал к окну, гля­дит на улицу —
А на улице ночь темнехонька;
Валит белый снег, расстилается,
Заме­тает след человеческий.

Вот он слы­шит в сенях две­рью хлопнули,
Потом слы­шит шаги торопливые;
Обер­нулся, гля­дит – сила крестная!
Перед ним стоит молода жена,
Сама блед­ная, простоволосая,
Косы русые расплетенные
Сне­гом-инеем пересыпаны;
Смот­рят очи мут­ные, как безумные;
Уста шеп­чут речи непонятные.

Источник

Песня про царя Ивана Васильевича, молодого опричника и удалого купца Калашникова (Лермонтов)

Авторские и издательские редакции текста [ править ]

Песня про царя Ивана Васильевича, молодого опричника и удалого купца Калашникова
(«Ох ты гой еси, царь Иван Васильевич. »)
Иллюстрированное полное собрание сочинений М. Ю. Лермонтова / Редакция В. В. Каллаша — М.: Печатник, 1914. — Т. II. (РГБ)
Заставка худ. Ф. Захарова.

Ох ты гой еси, царь Иван Васильевич!
Про тебя нашу песню сложили мы,
Про твово любимого опричника
Да про смелого купца, про Калашникова;
Мы сложили ее на старинный лад,
Мы певали ее под гуслярный звон
И причитывали да присказывали.
Православный народ ею тешился,
А боярин Матвей Ромодановский
10 Нам чарку поднес меду пенного,
А боярыня его белолицая
Поднесла нам на блюде серебряном
Полотенце новое, шелком шитое.
Угощали нас три дни, три ночи
И всё слушали — не наслушались.

Улыбаясь, царь повелел тогда
Вина сладкого заморского
Нацедить в свой золоченый ковш
И поднесть его опричникам.
— И все пили, царя славили.

«Государь ты наш Иван Васильевич!
Не кори ты раба недостойного:
Сердца жаркого не залить вином,
Думу черную — не запотчевать!
А прогневал я тебя — воля царская:
Прикажи казнить, рубить голову, —
Тяготит она плечи богатырские
И сама к сырой земле она клонится».

Отвечает так Кирибеевич,
Покачав головою кудрявою:

Ох ты гой еси, царь Иван Васильевич!
Обманул тебя твой лукавый раб,
Не сказал тебе правды истинной,
Не поведал тебе, что красавица
В церкви божией перевенчана,
Перевенчана с молодым купцом
По закону нашему христианскому…

Вот он слышит, в сенях дверью хлопнули,
Потом слышит шаги торопливые;
Обернулся, глядит — сила крестная! —
Перед ним стоит молода жена,
Сама бледная, простоволосая,
Косы русые расплетенные
Снегом-инеем пересыпаны;
Смотрют очи мутные как безумные;
Уста шепчут речи непонятные.

И, услышав то, Алёна Дмитревна
Задрожала вся, моя голубушка,
Затряслась, как листочек осиновый,
Горько-горько она восплакалась,
В ноги мужу повалилася.

И ласкал он меня, целовал меня;
На щеках моих и теперь горят,
Живым пламенем разливаются
Поцелуи его окаянные…
А смотрели в калитку соседушки,
Смеючись, на нас пальцем показывали…

Ай, ребята, пойте — только гусли стройте!
Ах, ребята, пейте — дело разумейте!
Уж потешьте вы доброго боярина
И боярыню его белолицую!

И сказал ему Кирибеевич:
«А поведай мне, добрый молодец,
Ты какого роду-племени,
Каким именем прозываешься?
Чтобы знать, по ком панихиду служить,
Чтобы было чем и похвастаться».

Примечания [ править ]

Если произведение является переводом, или иным производным произведением, или создано в соавторстве, то срок действия исключительного авторского права истёк для всех авторов оригинала и перевода.

Общественное достояние Общественное достояние false false

Источник