Что значит сюрреализм в жизни
Сюрреализм – что это в искусстве и жизни
Здравствуйте, уважаемые читатели блога KtoNaNovenkogo.ru. Творческий поиск – как явление тотальное – не прекращается ни на мгновение, порождая все новые инструменты и формы самовыражения. Некоторые из них быстро отживают свой век, другие со временем перерождаются во что-то большее и остаются с человечеством даже на обывательском уровне.
Одним из самых неоднозначных направлений в художественной среде можно назвать сюрреализм, зародившийся около сотни лет назад и остающийся актуальным в работах современников. Но что это за «особый взгляд» и в чем суть столь необычной трактовки реальности?
Сюрреализм или что такое «реальность сквозь сон»
Работа с парадоксальным, максимальное дистанцирование от привычных образов и заигрывание с психологическими аспектами серьезно захватили творческую элиту еще в самом начале XX века.
Тем не менее оригинальное французское слово «surréalisme» впервые прозвучало лишь в июне 1917-го, когда один из театров на Монмартре представлял премьеру «Груди Терезия» – «комической фарс-драмы» известного авангардиста Гийома Аполлинера.
Буквальное значение нового термина непосредственно связано с обобщенным смыслом двух понятийных маркеров – sur- («над, сверх») и réalisme («реальность, реализм»), что и дало в итоге такие понятия, как:
Однако сам автор предпочитал использовать этот термин в еще более узком значении – «по ту сторону реальности». Именно этот тезис и поставил во главу угла другой француз – талантливый поэт-эпатажист Андре Бретон, ставший автором первого «Манифеста сюрреализма», опубликованного в 1924 году.
Благодаря Бретону началось «официальное» формирование сюрреалистической идеологии в среде художников и литераторов, стремившихся к познанию глубин человеческого подсознания, чтобы использовать его для отражения другой реальности, абсолютно не похожей на привычную.
Так, используя эти характеристики, можно заключить, что сюрреализм – это, простыми словами, особое направление в искусстве, одно из актуальных течений европейского авангардизма, последователи которого пытаются превзойти обыденность существующей реальности и общаться с окружающим миром на уровне чистых эмоций.
Корни идеологии
Что касается самого процесса формирования этого нетрадиционного движения, то здесь следует отметить важность исторических предпосылок. Прежде всего уточним, что сюрреализм – это своеобразная «издержка» логического развития дадаизма, его идейная эволюция.
Краткий период превалирования дадаизма (примерно 1915 – 1923 гг.) ознаменовался стремительным разрушением канонов традиционной эстетики. А поскольку тогда они строились сугубо на красоте естественной, постепенно художники сместили сферу фокусирования с физического мира на измерения психологические.
Немало тому поспособствовала и атмосфера активной событийности в социальной, политической и культурной жизни, подкрепленная весьма популярными в творческой среде теориями психоанализа З. Фрейда, особенно его аналитические выкладки по исследованию сновидений.
Сюрреализм — это совмещение сна и реальности. Абсурдное и противоречивое сочетание натуралистических образов. Корни этого слова обнаруживаются во французском языке (сверхреализм). Это художественное направление сформировалось в мире искусства в начале 1920-х годов. Для него характерно пристрастие к причудливому иррациональному, не соответствующему общепринятым стандартам.
По определению Андре Бретона, сюрреализм есть чистый психический автоматизм, имеющий целью выразить, или устно, или письменно, или другим способом, реальное функционирование мысли, диктовка мысли вне всякого контроля со стороны разума, вне каких бы то ни было эстетических или нравственных соображений.
Стремление поставить духовность в пику материальности толкала сторонников нового течения на неожиданные и, как правило, вызывающие эксперименты. Например, к началу тридцатых годов особенно широкое распространение получило так называемое «автоматическое письмо», когда карандашом или кистью руководил не разум, а рандомный набор подсознательных реакций.
Зачастую, чтобы подстегнуть творческий процесс, многие не гнушались применять весьма сомнительные практики типа:
Некоторые использовали даже последствия голодания в надежде на то, что ослабленный организм быстрее спровоцирует состояние, напоминающее и/или приближенное к сомнамбулическому.
Хотя со временем сюрреалистические образы утратили новизну – сначала в изобразительном искусстве, а затем и в литературе, – режиссеры продолжали использовать наработки автоматизма и «визуального обмана» при создании кино вплоть до конца 1960-х.
Сюрреализм в искусстве: особенности и отличительные черты
Идеи сюрреализма призывают смело обращаться за вдохновением ко сну и подсознанию – вещам, которые сложно назвать реальностью, но и отделить от окружающей действительности невозможно.
Пока на улицах леворадикальные группировки призывали свергать правительство, в богемных салонах пытались перевернуть собственное сознание для освобождения от устаревших представлений о прекрасном.
Это освобождение – причем от любых оков сознания, равно как и произведенной им цивилизации, – стало конечной целью сюрреалистов, а сам сюрреализм – направлением, пытавшимся перенести на полотно мыслительный поток художника без навязанных классической школой условностей.
Вместо выверенной логики и строгих связей, авторы предлагали зрителю и/или читателю откровенный разговор через ассоциации, активно используя как аллюзии, так и парадоксальные комбинации форм.
Многие работы именитых сюрреалистов и вовсе не предлагают никакого заочного диалога, а просто отображают гротескные или вообще противоестественные, внутренне противоречивые миры. Такие картины легко узнаваемы и по другим характерным чертам:
Особенно четко выражается сюрреализм в живописи: например, в работах самого «классического» представителя жанра – эксцентричного испанца, примкнувшего к группе Андре Бретона в 1929-м, – Сальвадора Дали.
Но еще более необычными можно назвать полотна бельгийского художника, именовавшего себя «отцом-основателем магического реализма», – Рене Магритта. Невероятная поэтичность, животный магнетизм и флер загадочности в каждом сюжете – вот что такое знаменитый «фирменный стиль» Магритта.
Вместо заключения
Истинные сюрреалисты продолжают бросать вызов канонам и удивлять зрителя и сейчас, поэтому нет ничего удивительного, что в XXI веке появилось сленговое обозначение «сюр», которое так органично перекочевало из лексикона творческой среды в повседневную речь обывателей.
Вот только теперь сюром стали назвать не только представителей художественного направления, но и любую противоестественную или абсурдную вещь, вызывающую шок и недоумение одним лишь появлением на публике.
Даже сейчас некоторые из нас, чтобы выразить удивление или продемонстрировать откровенное неодобрение, пользуются краткой и всем понятной фразой в стиле «Это какой-то нонсенс, чистейший сюр!»
И хотя сюрреализм считается самым одиозным и неоднозначным экспериментом над современным искусством, лучше оставаться верным старой мудрости о том, что все хорошо, если имеет меру.
Сюрреалистические работы действительно эпатажные, поэтому часто не находят понимания у окружающих. Особенно это актуально в случаях, когда чья-то деятельность никак не связана с творчеством, а человек просто заскучал на офисной должности и решил развлечься, бросая вызов предписаниям и нормам.
Доза абсурда: как сюрреализм помогает понять реальность
Наш мозг реагирует на абсурдное почти как на физическую боль, но при этом и учится лучше
Те, кто надеялся, что на этом этапе развернется стандартная сюжетная линия, был сильно разочарован. Во многих сценах остается недосказанность, и они кажутся несвязанными. А еще там появляются жуткие фантастические персонажи, в том числе карлик с огромными протезами вместо рук и крошечной головой, и загадочный ковбой, который совершенно не соответствует современному Голливуду.
Хотя телекомпания закрыла сериал еще до выхода в эфир, режиссер превратил пилот в художественный фильм, который был выпущен по всему миру. И при этом он не стал «исправлять» несоответствия: один критик фильма жаловался, что в нем «нет никакого смысла… Ни цели, ни логики в событиях». Большая часть обзора Salon сводится к вопросу: «Что, черт побери, происходит в этом фильме?»
Тем не менее, сегодня «Малхолланд Драйв» Дэвида Линча считается одним из лучших фильмов XXI века (в том числе по данным опроса BBC Culture в 2016 году), а те его элементы, которые сбили с толку критиков, некоторые называют гениальными.
Многие произведения искусства — такие, как фильмы Линча, сочинения Франца Кафки и юмор «Монти Пайтон», — намеренно ставят под сомнение наше понимание мира. В них всех есть нелогичные, вроде бы неуместные элементы, которые причудливым образом соотносятся с чем-то привычным.
Привлекательность этого вида искусства объясняют недавние работы психологов, раскрывающие странные эффекты, которые оно может оказывать на мозг. Исследования, касающиеся «модели поддержания смысла» человеческого мышления, показывают, что сюрреалистическое и абсурдное искусство может быть настолько тревожным, что мозг будет реагировать на него почти как на физическую боль, но в то же время оно приводит нас к более прочному ощущению себя и открывает разум для поиска новых путей осмысления мира. Эти находки дают возможность улучшить образование и даже объясняют реакцию на некоторые абсурдные политические события последних лет.
Модель поддержания смысла впервые предложили в 2006 году три психолога — Стивен Хейне, Трэвис Прулкс и Кэтлин Вос. Они вдохновлялись французско-алжирским философом Альбером Камю, который утверждал, что человеческий разум постоянно пытается построить представление о реальности как едином, связном целом. Это стремление он охарактеризовал в «Мифе о Сизифе» (1942) как «ностальгию по единству».
Хейне и его коллеги предположили, что наше умственное представление о мире похоже на тонкую сеть взаимосвязанных убеждений, фиксирующих отношения между нами и другими людьми, местами и объектами вокруг нас. Когда мы сталкиваемся с необъяснимым событием, которое, по-видимому, нарушает эти рамки, мы чувствуем глубокую неопределенность — «ощущение абсурда».
Используя эти идеи в качестве стартовой площадки, психологи описали три способа, с помощью которых разум пытается смягчить это чувство. Наиболее радикальный — создание нового ментального представления, «добавляющего» необъяснимое событие в число имеющихся ментальных моделей. Альтернатива — интерпретировать событие так, чтобы оно соответствовало уже существующей модели. Или, напротив, мозг может укрепить другие убеждения и ценности, даже если они относятся к другой области, совершенно не связанной с текущим событием. Это последнее явление психологи описали как «гибкая компенсация». Оно предполагает «отступление в безопасное место, где мир снова обретает смысл», — объясняет Хейне.
Свидетельства существования «гибкой компенсации» уже были получены в более ранних психологических исследованиях. В одном из них студенты, которые показали плохие результаты тестов, чаще выражали поддержку выигравшей спортивной команде, предположительно в качестве утешения пошатнувшейся самооценки. Другое исследование показало, что люди, которые чувствовали себя социально изолированными, активнее защищали свою национальную идентичность. Хейне и его коллеги пришли к выводу, что, если теория поддержания смысла верна, то у сюрреалистических или абсурдных произведений искусства, созданных с целью бросить вызов нашему взгляду на мир как на логическое, органическое место, должны быть аналогичные последствия.
В одном исследовании, предназначенном для проверки этой теории, психологи попросили добровольцев прочитать «Императорское послание» (1919) — притчу Кафки, в которой содержится запутанный парадоксальный вывод главного героя, что независимо от того, как далеко он идет по дворцу, ему никогда не добраться до выхода. После этого участники оценили, насколько они ценят страну, где родились, национальность и родной язык. Как и предсказывает модель поддержания смысла, люди, которые читали притчу Кафки, компенсировали чувство неуверенности, подчеркивая свою культурную самобытность, значительно сильнее, чем люди, которые читали басню Эзопа.
Позже исследователи обратили свой взор на визуальное искусство. Они показывали добровольцам либо «Пейзаж с двойной радугой» (1812) Джона Констебла, либо абстрактную экспрессионистскую картину Виллема де Кунинга «Без названия XVI» (1976), либо сюрреалистическую картину Рене Магритта «Сын человеческий» (1964), на которой изображен человек в пальто с яблоком, парящим перед его лицом — сопоставление знакомых элементов незнакомым способом. После этого все добровольцы заполнили один и тот же опросник, в котором анализировалась их «личная потребность в структуре» — то есть то, насколько люди ценят порядок и привычность, а не спонтанность и непредсказуемость.
И снова психологи увидели доказательства гибкой компенсации: картина Магритта провоцировала гораздо большую «потребность в структуре», чем другие произведения искусства. Удивительно, но потребность в структуре тех, кто смотрел на картину Магритта, была такой же высокой, как и у другой группы людей, которые писали о своей смерти. Неожиданная связка человека и яблока, по-видимому, представляла собой такую же угрозу для умственного представления людей о мире, как и размышления об их собственной гибели.
На нейронном уровне дискомфорт, вызванный абсурдом, похоже, аналогичен физической боли. В еще одном эксперименте Хейне и его сотрудники дали добровольцам либо обезболивающее (ацетаминофен), либо плацебо, а затем одна часть участников смотрела клип из сюрреалистического фильма Линча «Кролики» (2002), а другая — писала короткое эссе о смерти. В обоих случаях у добровольцев, принимавших обезболивающее, впоследствии отмечалось снижение гибкой компенсации по сравнению с теми, кто принимал плацебо.
Как это ни парадоксально, но юмор может также уменьшить психологические последствия абсурда. В другом исследовании Хейне добровольцы читали историю, основанную на бунтарском скетче «Монти Пайтона». Как и ожидалось, в результате они продемонстрировали гибкую компенсацию (выносили более суровые моральные суждения) — но только если они не осознавали, что это была шутка. «Понимание, что это шутка, устраняет ожидаемые противоречия; вы признаете, что это должно быть смешно, — говорит Хейне. — Те, кто не понимал, что это была шутка, не смогли этого сделать и воспользовались гибкой компенсацией».
С появлением данных о процессе поддержания смысла некоторые психологи надеются, что эта теория может помочь в образовательном процессе. Подобно другим негативным чувствам, таким как гнев или стресс, дискомфорт, вызванный абсурдом, может обострить мышление, в том числе улучшить навыки распознавания образов. Например, после прочтения рассказа Кафки добровольцы быстрее обнаруживали и запоминали правила, определяющие порядок (на первый взгляд случайных) цепочек букв. «Они становятся очень внимательными к миру, — объясняет Хейне. — [И они] пытаются разобраться в том, что в текущий момент не имеет смысла». Похоже, что это связано с небольшим увеличением рабочей памяти, которое дает мозгу дополнительные ресурсы для поиска упорядоченных связей в хаосе вокруг.
Таким образом, преподаватели могут сознательно создавать чувство неуверенности, чтобы побудить учеников искать смысл в материале, который они изучают. Например, нетрудно представить, что такой эффект может произвести урок физики о Большом взрыве, если учитель подчеркнет тревожные последствия, вытекающие из этой идеи. По другим предметам учителя могут открыто оспаривать распространенные заблуждения и мифы. «Почти все, что противоречит здравому смыслу, может сработать», — говорит социальный психолог Джейсон Мартенс из Университета Капилано в Канаде. С этим согласен и профессор когнитивной психологии из Университета Осло Рольф Ребер. Он полагает, что преподаватели могли бы «начинать с удивительного факта, который на первый взгляд не имеет смысла», чтобы побудить студентов искать новые связи.
Хейне считает, что модель поддержания смысла может объяснить даже наши реакции на недавние политические потрясения. После стольких неожиданных поворотов многие люди чувствуют, что в мире больше нет смысла, и из-за этой неопределенности могут еще больше укрепиться в своих политических взглядах. «Я часто задаюсь вопросом, не это ли служит причиной усиления поляризации, которое мы наблюдаем, — говорит он. — Людям хочется спрятаться в безопасном месте, еще больше опираясь на существующие убеждения о том, каким должен быть мир».
Но объясняет ли модель поддержания смысла то, почему людям нравятся сюрреалистичные и абсурдные развлечения? «Я думаю, что люди обращаются к работам таких авторов, как Дэвид Линч, по тем же причинам, что и к фильмам ужасов. Фильм ужасов — это безопасная возможность провести эксперимент над своими страхами. Вы можете исследовать свои эмоциональные реакции, зная, что с вами все будет хорошо. На мой взгляд, некоторым людям нравится исследовать свои экзистенциальные тревоги таким же безопасным образом», — считает Хейне.
Телевизионные боссы, которые заказывали пилот «Малхолланд Драйв», похоже, не оценили эту возможность. Как сказал в то время один из продюсеров несостоявшегося сериала, «ABC считает, что зрители слишком глупы, не хотят ни в чем разбираться или получать какой-то сюрреалистический опыт». На деле те самые абсурдные моменты, которые оттолкнули руководство телеканала, как раз и производят мощный психологический эффект, объясняющий непреходящую привлекательность «Малхолланд Драйв». Что бы это ни было — работа Магритта, Кафки или Линча, — небольшая доза сюрреализма и абсурда помогает нам решать более сложные вопросы о нашем собственном месте на Земле и стимулирует поиск смысла.
Интересная статья? Подпишитесь на наш канал в Telegram, чтобы получать больше познавательного контента и свежих идей.
Сюрреализм. Протокольное свидетельство о психической жизни на больших глубинах
Сюрреализм уже давно любим нашим народом. Практически как Пушкин. Если в одной ситуации мы говорим: «А работать кто будет? Пушкин?», то в другой: «Это полный сюр!»
Про сюрреализм, в отличие, скажем, от фовизма, действительно, знают все. Считается, что это какая-нибудь бредятина, изображенная с предельной достоверностью. Картина Сальвадора Дали, короче.
Сальвадор Дали. Искушение св. Антония
Можно сказать, что Дали для очень многих олицетворяет это течение и просто равен ему. Он, кстати, так и говорил, не скромничая: «Сюрреализм – это я». Нет, конечно, что и говорить, Дали – это голова и самый известный в мире сюрреалист, но синонимом сюрреализма он был не всегда.
Когда-то сюрреализм был Андре Бретоном. Во время Первой мировой войны Бретон – французский поэт и теоретик современного тогда искусства – работал психоаналитиком в военных госпиталях, где помогал раненым справиться с посттравматическим синдромом. То есть он знал психоанализ и вообще фрейдизм. Тогда ему и пришла в голову плодотворная идея – совместить работу с хобби. В смысле – делать новое искусство на основе фрейдизма. Ну, тут еще, конечно, малость повлиял на его затею Бергсон со своим интуитивизмом, но мы в эти философские чащи не пойдем, ограничимся их названием. И так понятно – раз интуитивизм, стало быть, инструмент познания мира – интуиция, а не разум. Этого нам хватит.
Ну, вот. Когда война закончилась, в Париж стали прибывать дадаисты. И сразу развели там бурную деятельность. Бретон, увидев в дадаистах родных до боли людей, поучаствовал в этой их деятельности, понабрался от них всякого нового и полезного и в 1924 году выстрелил своим «Манифестом сюрреализма».
Главная мысль Бретона выглядит так: «Сюрреализм представляет собой чистый психологический автоматизм, с помощью которого – словами, рисунком или любым другим способом – делается попытка выразить действительное движение мысли. Это запись мышления, которое совершается вне всякого контроля со стороны разума и по ту сторону каких-либо эстетических или моральных соображений. Сюрреализм основан на вере в высшую реальность определенных, до этого игнорировавшихся форм ассоциаций, во всемогущество сна, в нецеленаправленную игру мышления. Его цель – окончательное уничтожение всех других психологических механизмов, чтобы на их место поставить решение важнейших проблем жизни». Уф…
В общем, задачу искусства Бретон видел в том, чтобы фиксировать события, которые происходят у нас в бессознательном как пространстве свободы. Именно поэтому – сюрреализм, как нечто, находящееся над банальным, детерминированным и тоскливым реализмом, только и способным отразить то, что происходит на самом деле, но не способным выразить истинную реальность – реальность желаний, страхов, наваждений и всего прочего, что живет у нас ниже сознания, там, в глубине. Тут интересна эта амбивалентность – с одной стороны, «сюр», то есть «над», с другой – этот сюр помещается в пространство, находящееся во фрейдистской схеме внизу, под сознанием, в «подсознательном».
Я бы мог и еще поговорить о теории, но чувствую, что уже нужны картинки. А для их появления нужен повод. Поэтому разговор резко переводится на сюрреалистические способы фиксации бессознательного.
Андре Массон. Композиция
Эти почеркушки, вроде тех, что мы делаем, когда разговариваем по телефону – тоже сюрреализм. Гуманист Бретон говорил, что все люди – сюрреалисты. А почеркушки эти телефонные – абсолютно бессознательны, мозги-то разговором заняты. Поэт-дадаист Тристан Тцара говорил, что мысль рождается на кончике языка, тут – на кончике карандаша. Или чем вы там калякаете.
Вообще, чтобы продолжать восстанавливать историческую справедливость в смысле того, что сюрреализм – это не только Дали, я скажу, что первыми могучими художниками тут были четверо – уже помянутый Массон, который прославился не только почеркушками, Макс Эрнст, Хуан Миро и Ив Танги.
Макс Эрнст. Ангел
Это именно Эрнст придумал изображать то, чего никогда не бывает, с предельной, академически исполненной, достоверностью. А не Дали.
Макс Эрнст. Женщина, старик и цветок
Эта работа была сделана в 1924 году, когда 20-летний Дали еще занимался провинциальным радикализмом в родной Каталонии*.
Хуан Миро. Женщина и птица в лунном свете
Ив Танги. Бесконечная делимость
Помимо всего прочего, Танги интересен тем, что он – бывший моряк и живописи нигде не учился.
Сальвадор Дали. Геополитическое дитя наблюдает за рождением нового человека
Атомная Леда
Осенний каннибализм
Это он, Дали, придумал принцип «удвоения изображения», когда, как в детской головоломке, элементы одного чего-то одного оказываются частями совсем другого.
Три сфинкса Бикини
Ну, хватит о нем. Опять же, будет отдельный текст, чего ж я стану отрывать от себя темы. Были ж и еще сюрреалисты.
Мерет Оппенгейм. Меховой чайный прибор
Один из самых внушающих объектов сюрреализма. Возможно, самый. Оказался, как и вообще весь сюрреализм, сильно востребованным в рекламе. Во всяком случае, я помню постер, вывешенный где-то на Садовом кольце несколько лет назад, на котором была меховая лампочка. Чья кампания, не помню.
Стоит сказать и об английском сюрреализме, тем более, что там, стараниями монументального Генри Мура, был создан самый впечатляющий пример этого направления в скульптуре.
Генри Мур. Полулежащая женщина
Был еще совершенно офигенный сюрреалист из Чили, Роберто Себастьян Эчаурен Матта (Roberto Sebastian Antonio Matta Echaurren), но мне уже надоело качать картинки, сами посмотрите.
Ну, и под конец, пара фраз об отечественном, посконном, так сказать, сюрреализме.
Надо заметить, что сюрреализм нашу Родину практически обошел. Что, вообще, странно. Все-таки во второй половине 20-х годов железного занавеса еще не было, контакты с зарубежом были довольно активные, в Париж народ ездил, а – не случилось. Вроде, и авангардистские группы в то время у нас были достаточно продвинутые. Был лишь один русский сюрреалист, Павел Челищев, на которого обращали внимание и Пикассо, и Дали, да и тот белоэмигрант.
Павел Челищев. Феноменон
Почему так получилось, не берусь сказать. Банальное объяснение, что сюр тогда был привычным качеством повседневной жизни – не катит. Слишком просто. У меня нет объяснений, хотя мне кажется, что сюрреализм как способ проживания свойственен нашей душе. В конце концов, экспрессионизм с его трагическим ощущением бытия тоже хорошо был разлит в бытовухе а, однако ж, и в советском искусстве отражение поимел. Надо об этом тоже текст написать. Может, вы что подскажете.
Был еще другой, уже нонконформистский, 60-х годов, сюрреализм. Не очень явный.
Юло Соостер. Красное яйцо
Владислав Провоторов. Космогония №666
Этот сюрреализм – вечно живой. В сюрреализме изначально заложена богатая возможность для эпигонов, плагиаторов и просто фуфлыжников. В том самом великом постулате Графа Лотреамона. У символизма была та же беда, его легко можно было переводить в китч. Ну, да и Бог с ними. Вот еще несколько картинок, которые не вместились в текст.
Рене Магритт. Декалькомания
Декалькомания – это, на самом деле, была такая изобретенная сюрреалистами техника, когда с какого-то изображения снимались слои. Отдаленным аналогом могут служить переводилки, если кто еще помнит.
Макс Эрнст. Слон Целебес
Джорджо де Кирико. Тревожащие музы
А это был предшественник сюрреализма, метафизик.
*Цитата из культовой в СССР книжки черного цвета «Модернизм. Анализ и критика основных направлений»: « На некоторый период времени этого самоуверенного красивого юношу, который эпатировал своими эксцентричными выходками население тихого Фигераса, связывала дружба с молодым Гарсиа Лоркой. Но дружба с Лоркой не могла долго продолжаться, близость с таким огромным и светлым талантом была невыносима для Дали». Прочитав это, я плакал.