Что значит слово бача с афганского на русский
Что значит слово бача с афганского на русский
Смотреть что такое «БАЧА» в других словарях:
бача — сущ., кол во синонимов: 2 • пастух (41) • плясун (15) Словарь синонимов ASIS. В.Н. Тришин. 2013 … Словарь синонимов
БАЧА — милой. Сиб. Товарищ, друг. ФСС, 9 … Большой словарь русских поговорок
БАЧА — Бача, холоп в Ясенском пог. 1539. Писц. IV, 444 … Биографический словарь
бача — [بچه] 1. фарзанди одамизод, кӯдак, тифл. боғчаи бачагон муассисае, ки бачаҳо аз сесолагӣ то мактаб рафтан дар он тарбия меёбанд, кӯдакистон; хонаи бачаҳо муассисае, ки дар он атфоли бепарастор ва ятим таълиму тарбия мегиранд; бача партофтан… … Фарҳанги тафсирии забони тоҷикӣ
Бача — у словенцев и моравов, баца у поляков называется главный пастух овец в горах; он имеет главный надзор над стадом, доит овец и приготовляет сыр … Энциклопедический словарь Ф.А. Брокгауза и И.А. Ефрона
бача — чы, ч. Гж. Вівчар, чабан … Словник лемківскої говірки
бача — 1. вівчар, чабан; 2. старий ворожбит … Лемківський Словничок
бачағар — [بچ ه غر] гуфт. ҳаромзода, валадуззино (калимаи дашном) … Фарҳанги тафсирии забони тоҷикӣ
Бача, Юрай — Юрай Бача Личная информация Пол: мужской Полное имя: Юрай Бача Оригинальное имя: словацк. Juraj Bača Гражданство … Википедия
Бача милой — Сиб. Товарищ, друг. ФСС, 9 … Большой словарь русских поговорок
Что значит слово бача с афганского на русский
первая ассоциация: Афган и слова в тетради. ну что с того что не Берлин мы брали..ну что с того,что в нашу честь не грянет гимн..мы не последнюю вершину взяли..так почему,ребята,нам не спеть..
Кабул, Кабул:
эрэсов гул,
Дар-уль-Аман, где чуть живой
от скуки штаб 40-й,
аэродром,
небесный гром,
комдив с чекушкою
и прапорщик с ведром.
верно
Шурави это солдаты советских оккупационных войск в Афганистане,а про «Бача» впервое слышу.
Я мог бы в интернете посмотреть, но не буду. Помню только «Опять, бача, подвёл потерей роту».
Насколько я помню,шурави-друзья,а бача-самый младший в семье.Малыш.Но,может,я и не права.
шурави-так называли советских солдат в Афганистане, вроде. второе-не знаю
Ну это любой ответит а вот что такое «Sisi»? Это продавалось в той же стране.
шурави называли в афгане русских, если я не ошибаюсь, а бача? не знаю
Так называют советских солдат, служивших в Афганистане.
Наших солдат в Афгане называли шурави.А бача не знаю.
Что значит слово бача с афганского на русский
1 бача
2 бачағар
См. также в других словарях:
БАЧА — 1) Б. у словаков и валахов старший пастух; 2) Б. в туркестанск. крае мальчики плясуны, занимающиеся той же профессией, как у нас публичные женщины. Словарь иностранных слов, вошедших в состав русского языка. Павленков Ф., 1907. БАЧА 1) старший… … Словарь иностранных слов русского языка
бача — сущ., кол во синонимов: 2 • пастух (41) • плясун (15) Словарь синонимов ASIS. В.Н. Тришин. 2013 … Словарь синонимов
БАЧА — милой. Сиб. Товарищ, друг. ФСС, 9 … Большой словарь русских поговорок
БАЧА — Бача, холоп в Ясенском пог. 1539. Писц. IV, 444 … Биографический словарь
бача — [بچه] 1. фарзанди одамизод, кӯдак, тифл. боғчаи бачагон муассисае, ки бачаҳо аз сесолагӣ то мактаб рафтан дар он тарбия меёбанд, кӯдакистон; хонаи бачаҳо муассисае, ки дар он атфоли бепарастор ва ятим таълиму тарбия мегиранд; бача партофтан… … Фарҳанги тафсирии забони тоҷикӣ
Бача — у словенцев и моравов, баца у поляков называется главный пастух овец в горах; он имеет главный надзор над стадом, доит овец и приготовляет сыр … Энциклопедический словарь Ф.А. Брокгауза и И.А. Ефрона
бача — чы, ч. Гж. Вівчар, чабан … Словник лемківскої говірки
бача — 1. вівчар, чабан; 2. старий ворожбит … Лемківський Словничок
бачағар — [بچ ه غر] гуфт. ҳаромзода, валадуззино (калимаи дашном) … Фарҳанги тафсирии забони тоҷикӣ
Бача, Юрай — Юрай Бача Личная информация Пол: мужской Полное имя: Юрай Бача Оригинальное имя: словацк. Juraj Bača Гражданство … Википедия
Бача милой — Сиб. Товарищ, друг. ФСС, 9 … Большой словарь русских поговорок
Война, «бача», душманские часы…
Период пребывания в Афганистане Ограниченного контингента советских войск еще долго будет жить в нашей памяти, ведь война в этой стране не прекращается до сих пор. Кажется, что ей не было начала и нет конца…
В отличие, наверное, от всех чужаков, приходящих на эту выжженную войной и бедой землю, только наши не были там завоевателями. Они не прикрывались, как американцы сегодня, сомнительными лозунгами о «войне с терроризмом» и об «установлении демократии»… Изначально не ставилась цель захвата территории. Впрочем, не будем останавливаться на всех этих аспектах, по данной теме написаны уже горы литературы.
Скажем о другом – о благородстве нашего русского человека на той жестокой и непонятной войне. О чистоте души и о чистоте намерений, несмотря на то, что наши были поставлены в условия, в которых не было выбора… Сегодня мы представляем вам, читатель, воспоминания Сергея Погадаева, майора запаса. В Афгане он был командиром танковой роты. Случай, о котором он рассказывает, уж извините за преамбулу, не просто трогает за душу, скорее – потрясает. И заставляет о многом задуматься сегодня, спустя много лет после той войны…
…Не помню, как завязался тот бой. Наша задача была – обеспечить на своем участке ответственности беспрепятственное прохождение колонн по дороге, ведущей в Кабул. И, судя по тому, как плотно насели «духи», стало понятно, что они пытаются стянуть побольше наших сил, очевидно, с тем чтобы оголить другие участки. Видимо, ожидалось прибытие в столицу Афганистана либо ценного груза, либо какого-то важного лица. Разведка у них работала неплохо. В общем, через несколько минут после начала боя плотность огня была такой, что не высунуться. Наблюдение, иначе как через танковые триплексы, вести было невозможно. Душманские пули беспрестанно барабанили по корпусу и высекали из брони искры. Не считая автоматического огня, против нас работали несколько гранатометов, чьи расчеты, естественно, постоянно меняли позиции, и миномет, который тоже никак не удавалось засечь – в кишлаке Калайи-Биби около двадцати крепостей, вот с территории какой-то из них он и лупил.
Раньше из этого кишлака огонь не вели – жилой все-таки. От нас до него было всего метров триста. И обе стороны готовы были драться до последнего. С одной стороны, мусульманский фанатизм, с другой – гордость за принадлежность к великой Советской Армии. А принцип тогда был таков: все, что стреляет по нашему солдату, должно быть сметено лавиной огня…
Главным было, падая с простреленной башкой, не подмять под себя мальчонку…
…Как-то внезапно огонь со стороны кишлака прекратился. Увидев в зоне обстрела женщину, я дал команду на прекращение огня. Через командирский прибор наблюдения увидел, что женщина идет без чадры, а в руках несет безжизненное тело ребенка. Окровавленная головенка малыша неестественно откинута, ноги и руки плетьми свисают с полуопущенных рук матери…
Те, кто хотя бы понаслышке знает, что такое шариат и что значит, когда в кишлаке женщина выходит навстречу «неверному» с открытым лицом, думаю, смогут меня понять.
Великая Скорбь Матери накрыла долину, прекратила огонь с обеих сторон и вышвырнула меня из люка командирского танка. Иначе я не могу объяснить свой поступок. Представьте: двигаются навстречу друг другу 27-летний офицер Советской Армии и мать с раненым ребенком на руках. Женщина прошла метров 50, а я преодолел за это время остальное расстояние и оказался у стен кишлака.
Мальчик двух с половиной – трех лет был без сознания, голова в крови, которая пузырилась из носа. Но он был жив. И я принял Жизнь из рук в руки.
Развернувшись в сторону дороги и сделав несколько шагов, я затылком ощутил количество глаз, разглядывающих меня сквозь рамку прицела. Страха не было. Главная мысль в тот момент была о том, чтобы, падая с простреленной башкой, не подмять под себя мальчонку. Упасть нужно боком. С каждым шагом я поворачивал корпус, чтобы тело при падении по инерции повернулось именно так.
У дороги меня встретили глаза моих солдат… Между танками стояли два БТРа, на одном из которых в полный рост стоял незнакомый мне офицер. Теперь я понимаю, почему он так стоял. Таким образом он прикрывал меня – выставлял себя «духам» напоказ, как белый флаг. На втором БТРе сидел техник нашей роты прапорщик Николай Кругляков и также, не прячась за броней, наблюдал за происходящим.
Я подал ему ребенка:
– Николай, мальчик должен жить.
– Понял, командир. Как раз еду в Баграм за хлебом. Сам доставлю.
…БТР увез мальчонку в баграмский медсанбат. Я сел на башню своего танка, подсоединил тангенту к шлемофону. Закурил. Кишлак молчал. За нашими спинами по дороге пошли КамАЗы и «бурбухайки». Выкурив сигарету, я дал команду экипажам выносных постов продолжать выполнение задачи, а Рычкову – своему механику-водителю – возвращаться на заставу.
…И он без слов шмальнул очередь в потолок приемного покоя
В тот день стрельбы на нашем участке больше не было. К вечеру Николай вернулся из Баграма и рассказал о том, как поместил ребенка в медсанбат.
Когда он вошел с раненым мальчиком в приемное отделение, дежурная сестра вызвала врача, который сразу же отправил прапорщика в Чарикар. Дескать, здесь нет педиатрического отделения для афганских детей, а в Чарикаре хорошие врачи. Таков, мол, порядок.
Кругляков с ребенком на руках сел в БТР и рванул в Чарикар, до которого было километров тридцать. В чарикарской больнице местные врачи попрятались, а паренек в белом халате, назвавшийся санитаром, объяснил, что, поскольку мальчика привезли из «Аминовки», его здесь не примут.
«Аминовкой» называли участок дороги до Калакана. Когда афганские водители проходили этот отрезок, они ладонями проводили по лицу и говорили: «Аминь». Отсюда и пошло название, которое закрепилось прочно. За эту зону отвечала вторая рота нашего батальона. Как правило, именно здесь и были наиболее частые обстрелы колонн.
Отсюда было ясно, почему врачи не захотели принять ребенка. Кто знает, чей он? Вдруг его отец большой человек, а мальчик умрет в больнице? В этом случае душманы будут мстить всему персоналу. Тем более что «Аминовка» – это провинция Кабула, а Чарикар – столица Парвана. Увозите в Кабул…
Поняв, что ребенка здесь не примут, разъяренный прапорщик через 30 минут вновь оказался в приемном покое баграмского медсанбата. Молча вручив раненого ребенка дежурной сестре, он снял с плеча автомат.
– Ну ведь вам же сказали, что здесь не детская больница. Зачем нам лишние проблемы? – пролепетала сестра.
На войне человек не всегда способен принимать разумные решения – на это порой просто не хватает времени. А здесь раненый ребенок уже который час мотался с прапорщиком по пыльным дорогам, и жизнь его неумолимо угасала. А у Круглякова приказ – мальчик должен жить!
Николай без слов шмальнул очередь в потолок приемного покоя. За стеклянной дверью отделения поднялась беготня, появлялись и исчезали испуганные лица персонала. «Засуетились!» – зло мелькнуло в голове Круглякова.
Открывается дверь, и в приемный покой входит утомленный подполковник. Окинул взглядом присутствующих и, наверное, многое понял. Осмотрел мальчонку: «Срочно в операционную!»
Мальчика унесли. Подполковник закурил, внимательно посмотрел на грязного, взмыленного прапорщика:
– Потолок больше не дырявь. Не ты строил – не тебе и ломать. Да и без тебя стрельбы хватает. – Смачно затянулся. – Результат узнаешь через час-полтора. Откуда привезли?
– Понятно. Иди и не шуми больше. И так «крыша» тут у всех набекрень. Все.
Когда Николай мне это рассказывал, в его голосе чувствовалось огромное уважение к мудрому доктору.
Пристроив малыша, Кругляков поехал на склады решать свои вопросы, получил хлеб на батальон и часа через два заехал в медсанбат. Встретили его уже спокойно. Сказали, что операция прошла успешно, мальчонка жив, но ночью может быть кризис. Об этом Кругляков сказал мне только к вечеру следующего дня, после того как узнал, что ребенок будет жить.
Каждый солдат брал мальчонку на руки и целовал его в голову
Утром к заставе подошли две афганские девочки – лет пяти и десяти. На всех наших заставах в Афгане, да я думаю и не только в Афгане, это в крови русского солдата, был такой негласный закон: приходящим детям давать либо кусок мыла, либо банку сгущенного молока, либо тушенку. Вот и я, услышав от часового о приходе детей, прихватил из склада пару банок сгущенки и вышел на внешний двор заставы.
Почти все афганские дети, чьи дома находились рядом с дорогой, довольно сносно говорили по-русски. Наши войска на тот момент находились в Афганистане уже седьмой год.
– Мы пришли узнать, где наш брат, – сказала старшая девочка. Минут десять я разговаривал с детьми. Убеждал в том, что их братишку никто не увезет в Москву, что русские врачи его обязательно вылечат и он скоро вернется домой. И лица девочек на глазах буквально просветлели, когда они узнали, что их брат находится у русских врачей.
Здесь не могу не сделать маленькое отступление. О доблести и профессионализме наших врачей в Афганистане знали не понаслышке. Лично для меня это вообще отдельная каста, вызывающая огромное уважение. За время моего пребывания в Афгане я немало раз был свидетелем их мужества, преданности своему делу, и прежде всего своим пациентам. Военный врач в любой момент готов пожертвовать собой ради пациента, если это понадобится. Когда в 1986 году в Баграме рвались армейские артиллерийские склады и снаряды летали по гарнизону, как мухи, врачи военного госпиталя и медсанбата без устали выносили на себе раненых и тяжелобольных в безопасные места, которые находились совсем не рядом. То же самое происходило и в Пули-Хумри в августе 1988-го. Вообще, мне ни разу в жизни не довелось встретить трусливого врача.
…Первое время девочки приходили почти каждый день. Порой мне приходилось отправлять к ним замкомвзвода сержанта Андрея Каленова. Прошло недели три, и они стали наведываться реже. Присаживались метрах в ста от заставы и ждали вестей.
Когда Кругляков бывал в Баграме, он справлялся о здоровье нашего маленького друга, передавал ему фрукты. Мы все за него очень переживали. Месяца через полтора я оказался в Баграме у своих друзей – разведчиков и «противотанкистов», как любили себя называть парни из противотанковой батареи. На обратном пути заскочил в медсанбат, узнать, как себя чувствует парнишка.
Весь мой экипаж – механик-водитель Вячеслав Рычков, заряжающий Сергей Отыч, командир танка Геннадий Додонов – выскочил из танка, увидев у меня на руках смеющегося «бачонка», который пытался стащить с меня шлемофон. Каждый солдат брал мальчишку на руки, подбрасывал, целовал его в голову.
– Ладно, хватит лобзать малыша. Ехать пора, – сказал я, и 415-й танк с гордо задранной пушкой взял направление в сторону «Аминовки».
Лицом к «Гюльчатай», спиной к танку
Остановив машину напротив кишлака, где принял раненого парнишку, я вынул из ящика командирского ЗИПа СПШ и «повесил» над домами ракету белого огня. После этого спрыгнул на землю, принял от Гены Додонова ребенка, поднял его над головой, показывая наверняка наблюдавшим из кишлака за танком душманам, с чем мы пришли. Посадив паренька на плечо, я стал медленно спускаться по тропе, ведущей к кишлаку.
Из знакомой крепости навстречу нам высыпала ватага мальчишек и девчонок разного возраста. За ними вышли несколько женщин. Дружной гурьбой побежали нам навстречу, подталкивая друг друга. На этот раз я постарался далеко от дороги не отходить.
Не добежав до нас метров тридцать, ребятишки пропустили вперед женщину, которая полтора месяца назад отдала мне мальчика. За ней выступили два существа, покрытые чадрами. При виде их мне почему-то вспомнился Петруха из «Белого солнца пустыни» с его фразой: «Гюльчатай, открой личико». Стало не по себе. На этот раз АК был со мной. Я опустил мальчика с плеча на землю, и он побежал к матери.
Я же остался стоять на месте. Не для того, чтоб услышать слова благодарности. Просто, стоя лицом к людям в чадрах, было больше вероятности остаться в живых. Война есть война. И первым показывать свою спину в мои планы не входило. Восток – дело тонкое…
Но, слава Богу, как только мальчик с разбегу уткнулся в ноги матери, та схватила сынишку в охапку, развернулась, и вся эта галдящая орава покатилась назад.
Убедившись, что я их больше не интересую, полубоком выхожу к танку и в который раз с удовлетворением замечаю, как грамотно мои парни ведут наблюдение за местностью. Командир танка Гена Додонов, как всегда, каждому члену экипажа определил сектор наблюдения. И все они прикрывали меня. Лучших солдат и желать не надо.
Вернувшись на заставу, я с головой ушел в ее четко регламентированный и в то же время порой совершенно непредсказуемый быт, практически забыв и думать об афганских детях – своих забот полон рот…
Встреча
Прошло три дня. Примерно около шестнадцати часов вдруг вздрагиваю от дикого крика часового первого поста:
– Дежурный. «Духи». Человек пятнадцать на бортовой машине! Встали на дороге напротив заставы!
Я влетел на первый пост. Да, забавно: такого я еще не видел. Их машина остановилась аккурат на спуске к нашей заставе, перегородив въезд. Из кабины ЗИЛка вышел человек и уверенно, твердой походкой направился к крепости.
– Дежурный! Сапера к миномету, остальным наблюдать в своих секторах. Дежурный экипаж – к бою! Каленов за старшего! Я пошел.
Захватив с собой трофейный «Вальтер», выхожу к парламентеру.
Увидев меня, вышедший из кабины двинулся навстречу. За ним из кузова спрыгнули еще два рослых воина и пошли следом – чуть поодаль.
«Экий породистый», – подумал я. Чисто выбритые щеки, бородка словно тушью подведена. Прямой, уверенный взгляд из-под строгого разлома красивых бровей. Глаза резанула морозная белизна носков. До этого я вообще афганцев в носках не видел.
Пальцы в кармане проверили предохранитель. Мы сошлись. Какое-то время смотрим друг другу в глаза. Взгляд воина открыт. Злобы нет. Это уже хорошо – значит, пришли не с претензиями. Жду, когда заговорит первым – для чего-то же он пришел?!
Афганец спокойно протягивает руку. На его ладони чистым стальным блеском сверкают великолепные часы. Взглядом пытаюсь изобразить недоумение.
– Бакшиш, – спокойно говорит он.
Держится уверенно. Это располагает. Охранники, такие свеженькие, с каменными лицами ловят мои возможные движения.
Левой рукой беру подарок. Смотрю в глаза. Пытаюсь понять.
– Ташакор, – произносит душман и, развернувшись, идет к машине. Мюриды, слегка расступившись, пропускают командира и следуют за ним. Садятся в машину – каждый на свое место и уезжают.
Позднее через сотрудников местного ХАДа я узнал, что человек, подаривший мне часы, – отец мальчика, которого спасли наши военные врачи, он же командир крупного отряда в соединении Суфи Расула – хозяина Исталифа…
P.S. двадцать лет спустя
И сегодня, спустя больше двух десятилетий, часы «Seiko 5» на моей руке. Видно, от чистого сердца поднесены. Хотелось бы, чтобы наш мальчишка был сегодня жив. Дай Бог ему Разума и Здоровья. Ему и всему населению многострадального Афганистана.
Я вновь, как в тот день, который уже не забуду никогда в жизни, переживаю свои впечатления после той встречи. И вновь вспоминаю прямой взгляд, руку с лежащими в них часами, отрывистое: «Ташакор»… Вот они – истинные хозяева земли афганской. Да, это их земля. Мы были гости на ней. Не завоеватели, а именно гости. Своим приходом к нам эти люди выказали свое понимание нашего присутствия на их земле, даже где-то уважение к нам.
Помню, как в который раз на меня нахлынула волна уважения к афганцам. Не к тем безвольным нищим, что надели форму царандоя только затем, чтобы досыта хлебать из предоставляемой кормушки и грабить по ночам, но к тем людям, для которых слово «родина» – не пустой звук. И хотелось бы, чтобы над горами Гиндукуша когда-нибудь наконец засияло мирное солнце, дарящее только Тепло и Радость…
Искал в интернете значение слово бача а нашел вот это.
Афганская небывальщина. 6. Культурный досуг
До войны мой родной дядя был отличным гармонистом. Прошел всю Великую Отечественную войну с октября 1941-го по май 1945-го. И никогда не расставался на фронте со своей верной гармошкой. Почти три года служил в войсковой разведке, а после тяжелого ранения – механиком-водителем на Т-34. И у его гармошек была своя судьба. Военная, фронтовая судьба. Одну он оставил дома, когда уходил на фронт. Вторую потерял, когда попал в госпиталь. Еще две сгорели вместе с танками, на которых он воевал.
В 1986-м году уже мне самому пришлось хлебнуть военного лиха. В Афганистане у нас на сторожевой заставе гармони не было. Была шестиструнная гитара, но на ней почему-то в то время никто не играл. В детстве я занимался в музыкальной школе по классу гитары, но после небольшой проблемы с суставом левой руки врачи запретили мне играть на ней. И, несмотря на все мои попытки, играть я так и не смог.
Однажды замполит нашей роты Сергей Земцов привез из полка на заставы домино. К сожалению, обстановка тогда как-то не очень располагала к настольным играм.
Как выпускник спортвзвода, я всегда свято верил, что любая свободная минутка предназначена для укрепления тела и солдатского духа. А потому регулярно вытаскивал своих бойцов на небольшой импровизированный спортивный городок рядом с казармой. Рассказывал им красивые сказки о том, что их дембель неизбежен. И красивые, стройные, накаченные дембеля будут пользоваться гораздо большим спросом у истосковавшихся по мужскому вниманию девушек, чем хилые, обрюзгшие гражданские шпаки с отвисшими животами. Кажется, мои бойцы в это верили. И иногда кто-то из них и сам, без моего принуждения, подтягивался на перекладине или тягал танковые траки, которые заменяли у нас гири.
Но, кроме того, что я был выпускником спортвзвода, я был и выпускником пехотного училища (поверьте, это настоящая печалька для всех подчиненных, когда их командир не просто командир, но еще и бывший спортсмен). А как известно, любого выпускника общевойскового командного училища хлебом не корми, дай ему только оборудовать где-нибудь в горах взводный или ротный опорный пункт, сделать эскарпы и контрэскарпы, построить бастионы, равелины и укрепрайоны. Поэтому с инженерным оборудованием нашей сторожевой заставы я доставал своих бойцов гораздо больше, чем со спортивно-массовой работой.
В результате этого на спорт времени и сил у моих бойцов практически не оставалось. А что оставалось, целиком и полностью уходило на дела военные, на несение службы, стрелковые тренировки и на хозяйственные работы.
Единственный развлечением на заставе было прибытие молодого пополнения. Как известно, одним из способов подготовки к войне, является создание в глазах своего населения образа врага, как недочеловека, обезличенного и оболганного.
Все очень просто – я почему-то решил, что нужно постараться преодолеть обезличенность молодых бойцов, познакомить их с заставой, найти им друзей и показать окружающим, что эти ребята в трудную минуту, возможно, спасут их «пятые точки».
Продолжался этот праздник примерно столько же дней, сколько молодых бойцов прибывало на заставу. Спешить особо было некуда, да и умещать все в один день смысла тоже не было. Так что почти целую неделю молодые бойцы по очереди ежедневно рассказывали о себе, откуда они приехали и чем занимались на гражданке. В принципе, чем они занимались на гражданках, было и так понятно. Но их гражданское образование, увлечения и то, кем они мечтали стать после службы, было важно и интересно.
В результате этих рассказов у бойцов находились общие знакомые, земляки, появлялись друзья. И их было проще распределить по боевым тройкам. Да, и с неуставными отношениями проблем уже не возникало.
Но главным праздником у нас на заставе был электрический свет. Когда он был. Ребята со станции радиоперехвата (4-я рота баграмского разведбата) делились им с нами. Правда, его хватало только на одну шестидесятиваттную лампочку в канцелярии роты.
А еще был у нас небольшой переносной телевизор, который привез на заставу наш новый ротный Володя Стародумов. Но, кроме помех и каких-то размытых фигур, он ничего больше не показывал.
Был на заставе и радиоприемник. Но батареек к нему не было. Зато на первом посту стояла прекрасная ТЗК (труба зенитная командирская), через которую всегда можно было полюбоваться на окружающие пейзажи. На местных жителей, их домашних животных и ближайшие населенные пункты. Это было круче телепередач «Вокруг света» и «В мире животных» вместе взятых.
Были желающие побаловаться и с ПСНР-5 (переносная станция наземной разведки). Но это была моя любимая игрушка. Играть в которую другим я не разрешал. По причине того, что и к ней с аккумуляторами тоже были проблемы.
Где-то раз в неделю, вместе с водовозкой на заставу привозили почту и газеты. Газет было не очень много. Как правило, «Красная Звезда», «Правда» и газета Туркестанского военного округа «Фрунзевец». Любимая многими бойцами «Комсомолка» («Комсомольская правда») обычно «терялась» где-то в батальоне. И до застав доходила не часто. А вот письма… Письма из дома всегда ждали.
А еще у нас были книги. В Кабуле, в нашем героическом 180-м полку была целая библиотека (к слову сказать, из Союза в Афганистан присылали довольно много интересных книг для наших военнослужащих). К сожалению, когда мне пришлось командовать отдельным разведвзводом в рейдовом батальоне, у меня не было времени, чтобы хотя бы заглянуть в эту библиотеку. Не знаю, была ли библиотека на заставе, где располагался штаб нашего батальона. Скорее всего, была. Или же книги «ходили» из рук в руки. Если честно, мне тогда тоже было не до них.
Но две книги, которые хранились у нас на 8-й сторожевой заставе, я помню хорошо. Дело том, что в армии, как и на гражданке, все лучшее достается детям и начальству. Остальное их ближайшему окружению. А то, что осталось, шло в линейные части. Увы, в этой длинной цепочке потенциальных читателей до нашей сторожевой заставы дошли только «Материалы XXVII съезда Коммунистической партии Советского Союза» и «Уголовный кодекс РСФСР». Видимо, по разумению нашего командования – самые важные и нужные книги на сторожевой заставе.
Нет, материалы съезда меня интересовали не очень. Я прекрасно знал, что будет с нами в ближайшем будущем. Если через двадцать лет после окончания тяжелейшей Великой Отечественной войны мои родители, простые рабочие, получили однокомнатную квартиру, а еще через десять лет переехали в шикарную трехкомнатную квартиру почти в 60 квадратных метров общей площади, то где-то к 1990-му году все мы будем жить в замечательных, светлых и просторных домах. Как минимум, на ста метрах жилой площади. Это знал каждый из нас.
И все мы шутили, что, когда нас окончательно достанет эта войнушка, мы дружно возьмем в руки лопаты и пойдем строем разрушать приморский шельф где-нибудь неподалеку.
И едва ли в Аравийском море на каждом шагу были протянуты подводные кабели, которые нужно было повреждать. А, если они там все же были, то за их повреждение арабы, вместо двух лет условно, скорее всего, кому-нибудь из нас просто отрубили бы все наши хвосты и выступающие части тела. По самую голову, разумеется.
Где-то осенью 1986 года, когда ротный уехал в отпуск в Союз и я остался за него, меня вызвали на совещание на КП батальона. После совещания на заставе выступал вокально-инструментальный ансамбль нашей дивизии «Каскад» (старший лейтенант Александр Довиченко, старшие сержанты Игорь Грязнов, Алексей Хитрин, Надыр Хамраев, Дорбек Ахмедов, солисты Александр Колесников и Галина Некрий). Какие они были молодцы! Я так жалел, что они не приехали к нам на заставу с концертом. И мои бойцы их не слышат.
Да, с одной стороны, плохо, что не слышат. Но с другой, хорошо, что не видят. Особенно солистку Галину, девушку не только очень талантливую, но и очень красивую. Потому до возвращения в Союз моим бойцам и мне самому лучше было вообще не задумываться о существовании красивых девушек на планете Земля.
Вообще-то, в Афганистан приезжали многие из известных певцов и артистов: Иосиф Кобзон, Александр Розенбаум, Тамара Гвердцители и другие. Спасибо им за это огромное. И спасибо за то, что они заставляли нас задуматься о доме и о тех, кто нас в нем ждал.
А еще я очень хорошо помню, как мы встречали Новый 1987-й год. В то время я командовал отдельным разведвзводом второго мотострелкового батальона 180 мсп. Мы только что вернулись с очередной засады. И я очень мечтал выспаться. Но меня поставили дежурным по заставе. Начштаба рассудил правильно: что я все равно не пью. А выспаться, высплюсь как-нибудь в следующий раз. И я тогда впервые пожалел, что не пью.
Вместе с моим взводом Новый год встречал секретарь комитета комсомола нашего батальона прапорщик Володя Щёголев. Удивительный человек, любимец всего батальона! Я читал свои стихи, ребята пели песни под гитару, мой заместитель Саша Хливный играл на гармошке. Тихая почти домашняя обстановка. За сотни километров от дома. Ровно в полночь над всеми заставами начались салюты. Трассирующие очереди, осветительные ракеты.
Потом я проверял посты. А вернувшись, читал письма. Мне всегда приходило их очень много – от родных, от друзей и одноклассниц.
Именно тогда я невольно задумался о том, как мало писем приходит моим разведчикам. Некоторые их вообще не получали. Ребята молодые, у многих еще и девчонок-то своих не было. У многих не полные семьи, безотцовщина.
В эту ночь мне нужно было покумекать над очередной засадой. И, чтобы не забыть свою мысль о письмах, я сделал небольшую пометку о них на своей рабочей карте. А утром написал коротенькое письмо в Московский государственный педагогический институт имени Ленина. В комитет комсомола второго курса музыкально-педагогического факультета (в училище мы дружили с пединститутом и с этим факультетом). Совершенно незнакомым мне людям. Точно зная, что они мне не откажут. Просто времена такие были, когда на такие письма не отказывали.
В нескольких словах я обрисовал «картину» и необходимость наладить шефские связи. А, так же, написал список своих бойцов.
Примерно через месяц после этого в отдельный разведвзвод 2-го мотострелкового батальона стали приходить первые письма из пединститута. Всем моим разведчикам. И после получения этих писем ребята как-то сразу стали взрослее (до этого были еще те разляляи). И у меня появилась уверенность, что все они вернутся домой живыми.
Такая вот была культурно-массовая работа в Афганистане. И за двадцать шесть месяцев моей службы в Афганистане среди моих подчиненных не было ни одного погибшего.
Да, в работе командира очень важно уметь правильно и грамотно организовывать бой, решать вопросы взаимодействия, всестороннего боевого и тылового обеспечения. И очень много других, не менее важных вопросов. И в этой работе не бывает мелочей.
(отрывок из серии рассказов «Афганская небывальщина»)
(На фото: Афганистан. С гитарой на Тотахане. 1987 г.)
Осенняя пора приносит грусть,
Минутный мой покой тревожа.
И снова ночью мне приснится Русь
И белая, берёзовая роща.
Клин журавлиный улетает вдаль.
Печальный крик плывёт под небесами.
И девушка с бездонными глазами.
В них растворился солнца ясный лик.
И лунный свет, и звёзды над рекою.
Я обещал ей подарить весь мир.
Я обещал ей, что вернусь весною.
Я обещал вернуться и вернусь.
Пусть злая пуля на меня не ропщет.
Ты подожди меня ещё чуть-чуть,
Далёкая берёзовая роща.
До моего возвращения домой оставлось всего 19 месяцев. Позади уже семь.
Афганская небывальщина. 5. Трактор от Наджибуллы и первая коммуна
(Афганистан. После освобождения царандоевцев из плена. Начальник ХАД провинции Парван подполковник Вахид (в пятнистом камуфляже) положил мне руку на плечо. Осень 1988 г. ).
За оставшиеся до возвращения Толи Викторука дни, мой разведвзвод еще несколько раз сходил на засады, участвовал в операции по освобождению захваченных душманами пленных офицеров-хадовцев и в дивизионной операции по выставлению новых сторожевых застав к северу от Баграма. Прикрывал саперов из 271-го отдельного инженерно-саперного батальона, которые расчищали сектора стрельбы для этих сторожевых застав. И сопровождал нашего замкомандующего, проверяющего с высокими афганскими военными чинами местные посты самообороны.
Все эти дни меня почему-то не отпускала мысль о письме моего ротного афганскому правительству с просьбой прислать трактор. И почему-то вспоминался мой дедушка, Чураков Иван Васильевич, который был первым председателем колхоза в селе Теплое (ныне Липецкой области). Вскоре сделал свой колхоз одним из лучших в области. Работал честно, себя не жалел. Пахал и сеял наравне со всеми.
Дедушка был большим поклонником известного ученого и селекционера Ивана Владимировича Мичурина, а потому выводил новые сорта яблонь. Участвовал в двух довоенных Всесоюзных сельскохозяйственных выставках в Москве (1939 и 1940 гг.). Тогда такой чести удостаивались не многие.
Когда началась Великая Отечественная война, он собрал всех своих братьев и ближайших родственников. Сказал, что хлеб смогут выращивать и женщины, а родину защищать должны мужчины. И вместе с ними ушел добровольцем на фронт (хотя у него и была бронь). В 1942 году он пропал без вести. Из тридцати двух Чураковых, ушедших на фронт из села Теплое, вернулся только один – его родной брат, но и он после войны прожил недолго.
(мой дедушка, первый председатель колхоза в селе Теплом Иван Васильевич Чураков)
Я часто думал, как тяжело приходилось ему организовывать колхоз после Гражданской войны. Как тяжело было быть первым. А потому, мысленно старался поставить себя на его место. И если дехкане кишлака Калашахи надумали создать у себя что-то похожее на колхоз, то пытался понять, что бы мой дедушка сделал на их месте в первую очередь?
К сожалению, все мои расчеты, планы и предложения оказались не нужны. Когда я вернулся к себе на Тотахан, ротный сказал, что письмо это было обычной шуткой. Что никакие дехкане ни о чем его не просили. Но если бы новые афганские власти действительно прислали трактор, то можно было бы продать его местным дехканам. И неплохо на этом «навариться».
Другими словами, идея с трактором была всего лишь фантазией моего ротного. Которому, после того, как он побывал «красивым» и чуток повоевал, вдруг захотелось стать «умным» и немного подзаработать.
Вскоре наш ротный залетел в очередной раз со своими «амурными» делами. Володю понизили в должности и отправили командиром взвода в третий мотострелковый батальон. А его идея создания коммуны по совместной обработке земли и «впаривания» этой коммуне трактора, стала постепенно забываться.
Через полтора года после этого, уже перед самой моей заменой, мне довелось участвовать в переговорах с главарем одной банды. Договариваться, чтобы он отпустил, захваченных в плен царандоевцев (сотрудников афганской милиции). Сотрудники местной госбезопасности знали, что раньше мне доводилось лечить брата главаря этой банды и почему-то были уверены в успехе этих переговоров.
На прощание Вахид поинтересовался, не слышал ли я о том, что жители кишлака Калашахи планируют создать у себя в кишлаке какую-то сельхозкоммуну?
Оказалось, что в Революционный Совета ДРА пришло письмо о том, что в одном из кишлаков под Баграмом дехкане, по примеру своего северного соседа, СССР, решили создать у себя сельскохозяйственную коммуну для совместной обработки земли. Письмо было более чем странное. Со множеством грамматических ошибок и красивых высокопарных фраз: «Долой феодализм, империализм и реакцию», «Пусть не надеются безбожные слуги американского империализма» и «Да здравствует социализм»! Возможно, по причине поголовной безграмотности местных дехкан, письмо это они писали не сами (или, скорее всего, для написания этого письма мой переводчик рядовой Мискин Намакинов использовал «Краткий русско-дари разговорник»)?
Но в условиях крайней необходимости изображения кипучей деятельности по реформированию страны новым правительством и при проведении политики национального примирения, это письмо оказалось крайне своевременным. И не ответить на него, разумеется, в Кабуле просто не могли. Но сначала все нужно было проверить.
Поэтому вскоре из Кабула пришло распоряжение начальнику местной госбезопасности подполковнику Вахиду проверить эту информацию. Увы, найти авторов этого письма он не смог. Но и написать, что жители кишлака Калашахи не хотят открывать у себя сельхозкоммуну, тоже не решился. А потому написал в своем отчете немного расплывчато, но вроде бы, эта «информация соответствует действительности».
Вахид тяжело вздохнул и ответил, что из Кабула прислали трактор. А что с ним теперь делать никто не знает. Потому что жителям кишлака Калашахи он и даром не нужен. А в связи с начавшимся выводом советских войск из Афганистана ни о каких коммунах никто и слышать ничего не хочет. Боятся. А потому ему очень срочно нужно найти того, кто знает, что делать с этим трактором?
Так что создать первую в провинции Парван коммуну у нас так и не получилось. А мои наброски и планы по её созданию в отсутствие меня (с моим глупым желанием быть похожим на моего дедушку), без старшего техника роты и горючего, которым мы могли поделиться с дехканами бесплатно, едва ли могли быть тогда реализованы.
Афганская небывальщина. 3. Цирюльник Хаким
О длинных волосах речи не шло. Длинные волосы были явным признаком «звезд на погонах». А значит, были «красной тряпкой» для духовских снайперов. Лишний раз подставляться не хотелось. И потому я регулярно оказывался среди тех, на ком наши доморощенные парикмахеры оттачивали свое мастерство.
Стоит отметить, что пока я валялся в баграмском инфекционном госпитале с тифом, то успел отрастить основательную шевелюру. От неё нужно было срочно избавляться. Да, и ротный наш только что вернувшийся из госпиталя после гепатита зарос основательно.
Видимо, по случаю новоселья, замполит нашей роты старший лейтенант Сергей Земцов решил сделать нам маленький подарок. Он перекинулся парой слов с ротным, получил от него согласие и крикнул наблюдателю первого поста, чтобы тот сделал четыре выстрела.
Примерно через полчаса Хасан поднялся на заставу. Перекинулся парой слов с замполитом и тут же ушёл обратно. А еще через час на заставу поднялся старик-афганец. Совершенно седой, в выцветших шальварах (шароварах) и рубашке. Поверх длинной, до колен, рубашки была надета жилетка со множеством карманов. В руках у старика был маленький сверток, который он нёс словно бесценное сокровище.
Замполит сказал, что это местный цирюльник. Зовут его Хаким. И он настоящий мастер своего дела. На наши традиционные «четурасти, хубасти, бахайрасти?» («Как жизнь? Как дела? Как здоровье?»), старик лишь кивнул в знак приветствия. И сразу же начал разворачивать свой сверток на небольшом валуне, что лежал перед входом в канцелярию. Возможно, старик был немым? Или не знал ни слова не только на фарси, но и по-русски, чтобы вести с нами длинные разговоры.
Он, действительно, оказался большим мастером. Я никак не ожидал, что ножницы в руках старика будут двигаться так легко, ловко и умело. На наших глазах шевелюра ротного стала превращаться в аккуратную и красивую стрижку.
Но когда Хаким взял в руки бритву и начал аккуратно подравнивать «виски» у ротного, мне разом стало как-то неуютно. Кто знает, что на уме у этого афганца? Я неотрывно смотрел на бритву в руках афганца, и с каждым мгновением мне становилось все менее и менее комфортно.
Очень скоро он закончил свою работу и жестом пригласил Олега Артюхова занять место ротного. Володя Стародумов тем временем пошёл в нашу «землянку», посмотреть в зеркало на результаты работы Хакима. Судя по довольной улыбке ротного, с которой он вернулся из канцелярии, работа старика ему явно понравилась.
Рой этих тревожных мыслей крутился у меня в голове. И при этом я прекрасно понимал, что, если Хаким надумает совершить какую-нибудь глупость, я ничем не смогу ему помешать. Достаточно будет ему сделать лишь короткое движение своей опасной бритвой по шее Олега и ага.
Да, разумеется, я немедленно выпущу из своего автомата в Хакима длинную, длинную очередь. И, конечно же, не промахнусь. Но этим я все-равно уже не верну обратно нашего славного замкомроты. Мы даже остановить такое кровотечение не сможем. И уж тем более, не успеем вызвать вертушки или довести Олега живым до баграмского медсанбата.
И еще одна мысль не давала мне покоя. Чем ближе к завершению была стрижка Олега, тем скорее должен был наступить тот ужасный момент, когда я должен буду занять его место. По сути, место смертника.
Обреченно я смотрел по сторонам, надеясь найти спасение. Ротный подошел к замполиту. И они о чем-то мило беседовали. На Хакима они не обращали ни малейшего внимания. Часовой на первом послу лениво посматривал по сторонам. И совершенно не смотрел в нашу сторону. А Хаким уже взял в руки свою бритву, в несколько коротких движений подравнял виски и стрижку на затылке у Олега. А затем смахнул остриженные волосы своим платком. И сделал полшага назад. Всем своим видом показывая, что он закончил свою работу. И ждет следующего клиента.
Следующим клиентом должен был быть я. Увы, спасения не было!
Неожиданно за моей спиной раздалось какое-то шуршание. Я немедленно обернулся назад. Передо мною стоял младший сержант Сергей Багрий, и держал в руках несколько банок с рыбными консервами.
— Товарищ лейтенант, замполит сказал принести консервы. Куда их положить?
Взглядом я показал на валун.
— Положи сюда. И подержи мой автомат.
На душе у меня как-то сразу полегчало. Пришло моё спасение!
Сергей молча положил консервы, взял в руки мой автомат и отошёл немного в сторону, чтобы не мешать разговору ротного и со своими заместителями.
Мне показалось, что мой ангел-хранитель отошел довольно далековато. И, видимо, не слишком хорошо понял, для чего я попросил его подержать мой автомат? Но объяснять это было уже поздно.
Я сел на стул с видом приговоренного к казни на электрическом стуле. И приготовился к смерти. Изображать из себя пофигиста, которому ничего не страшно, у меня явно не получалось. В отличие от ротного и его заместителя Олега Артюхова. А потому я просто попытался отвлечь себя разными глупыми мыслями.
И первая мысль оказалась не просто самой глупой, но и самой страшной.
В голову лезли странные мысли о банщиках, которые были одновременно парикмахерами и брадобреями, массажистами и хирургами. Но главное их занятие заключалось в кровопусканиях путем надреза подкожных вен. А, так же, в лечении огнестрельных ранений, перевязывании ран, извлечении пуль и осколков.
От мыслей этих мне явно не полегчало. Скорее даже, стало совсем как-то не по себе. Ведь не случайно замполит назвал Хакима цирюльником. Ох, не случайно. Что же он хотел этим сказать? О чем пытался нас всех предупредить?
Мне кажется, еще бы чуть-чуть, и я потерял сознание от страха. Когда Хаким взял в руки свою смертоносную бритву, мой страх плавно переродился в панический ужас. Руки мои рефлекторно стали искать по сторонам мой автомат. А голова все никак не могла подсказать им, что мой автомат сейчас находится метрах в пяти от меня. У Серёжи Багрия. Единственное, под курткой в гранатном подсумке у меня лежали две гранаты Ф-1. Но успею ли я до них дотянуться? Нет, ничем они мне не помогут.
К счастью, все в это мире когда-то заканчивается. Хаким сделал несколько аккуратных движений своей бритвой. Смахнул остатки моих волос платком. А затем отошел от меня чуть в сторону. Всем своим видом показывая, что и моя стрижка окончена.
Наверное, я должен был подняться. Но сил встать со стула у меня почему-то не было.
К Хакиму подошел замполит, протянул ему банки с рыбными консервами. И поблагодарил от всех нас за хорошую работу.
Из последних сил я тоже произнес:
— Ташакор, мохтарам (Спасибо, уважаемый)!
На лице Хакима промелькнула чуть заметная улыбка. Похоже, ему было приятно, что его работу оценили. Но он постарался не показать этого. Старик молча кивнул в ответ. Тщательно завернул свои инструменты в тряпицу. И убрал во внутренний карман жилетки. Из другого кармана достал небольшую холщовую авоську. Аккуратно сложил в нее консервные банки.
Но даже на наше: «Хода хафез» (до свиданья), он не сказал ни слова. А лишь повернулся и не спеша начал спуск по склону в сторону своего родного кишлака.
А я долго смотрел на его прямую спину и постепенно приходил в себя от пережитого.
Позднее я буду частенько встречать его в Калашахах. Иногда, с моим другом и наставником Шафи, мы будем заходить к нему в гости. Рядом с домом Хакима росла его небольшая чайная плантация. И он будет частенько угощать нас удивительно ароматным и вкусным чаем.
Потому что только такие листья дают здоровье, силу и молодость. Только такой чай можно предлагать друзьям.
Хаким оказался не местным. Он был последним представителем некогда большого туркменского рода, который в начале тридцатых годов бежал из Средней Азии в Афганистан.
И почему-то он очень хотел, чтобы я уцелел на этой войне.
Такой вот обычный цирюльник жил в кишлаке Калашахи более тридцати лет назад. Афганец, которого при первой нашей встрече я принял за врага. Но который оказался настоящим другом.
Я часто вспоминаю Хакима. Его неспешные разговоры. И его житейскую мудрость. Вспоминаю, что в первые месяцы моего командования заставой мне хватило сообразительности лишь на то, чтобы договориться с местными старейшинами о прекращении минирования дороги между нашей и 9-й сторожевой заставой (и когда душманы выходили минировать дорогу, ночью Хасан, командир местного поста самообороны, сигнализировал нам на заставу лампой или фонариком из бойницы своей крепости об их «подарке»).
А вот заместитель командира роты Олег Артюхов и замполит роты Сергей Земцов проявили настоящую мудрость и дальнозоркость, налаживая контакты и добрососедские отношения с местными жителями. По мере возможности, помогая и налаживая диалог с ними. Благодаря этому обстреливать наши заставы стали гораздо реже, а у нас в рационе появился виноград. И, пусть не часто, но и свежие овощи.
А еще я часто вспоминаю о том, как здорово, что в то время не воровали, как сейчас. Ни у нашего ротного, ни у старшины роты никогда не возникало желания решать свои проблемы за счет «солдатского котла». И для налаживания сотрудничества с местными жителями и помощи местному посту самообороны мы использовали свой офицерский дополнительный паек. Или оставшиеся с прошлого месяца продукты, которые не пользовались особым спросом у наших бойцов. И делали это во благо всей роты, а не ради чьих-то шкурных интересов.
Эта история стала для меня хорошим уроком, что не стоит судить о людях по их одёжке. Что воевать нужно с врагом, а с соседями лучше дружить. И думать нужно не только о себе, но в первую очередь о тех, кто находится с тобой рядом.
На фото: неизвестная афганская собака; замполит роты старший лейтенант Земцов Сергей Викторович (в кепи); командир 6 мср 180 мсп старший лейтенант Володя Стародумов (в повседневной форме); заместитель командира 6 мср старший лейтенант Артюхов Олег Владимирович (в шапке) и командир 2 мсв 6 мср лейтенант Карцев Александр Иванович (без головного убора) на командном пункте 2 мсб (кишлак Чауни, под Баграмом, осень 1986 года).