Что значит секулярное общество
Секулярное общество — это не то, что вы думаете
Многие думают, что слово «секуляризация» означает полное изгнание религии из светского общества. Выпускник пастырско-богословского отделения рассказывает, почему это неправда и в чём состоит суть секуляризации.
В это не сразу верится, но в нашей стране с феноменом секуляризации сложилась неоднозначная ситуация. Хотя, казалось бы, на дворе XXI век, Россия – светская (секулярная) страна, что тут может быть непонятного?
А теперь попробуйте зайти в любую социальную сеть и посмотреть, сколько раз и в каком контексте упоминается словосочетание «светское государство». Поиск выдаст вам массу комментариев пользователей, которые заявляют о попранных идеалах секуляризации под каждым постом об общегородском крестном ходе или массовом совершении намаза в день праздника Курбан-байрам в городе Москва.
Читайте также :
С другой стороны, ситуация с религиозными организациями в России имеет некоторые особенности, которые не соответствуют привычному понятию светскости, принятому на Западе. Речь идёт о вещах вроде запрета деятельности Свидетелей Иеговы или централизации конкретной религиозной организации. Подобные случаи противоречат секулярной модели, принятой в западных странах.
Мне бы хотелось в свободном формате показать, в чём заключается идеальная секулярная модель и насколько далеко от идеальной модели находится понимание светского государства пользователями соцсетей и секулярная реальность России в целом.
Что такое секуляризация?
Давайте начнём с общих вещей — например, с определения секуляризации как таковой. Если заглянуть в любой словарь, изданный до конца XX века (в качестве примера – Словарь Брокгауза и Ефрона), мы увидим, что там отсутствуют даже малейшие намеки на современное положение секулярного, потому что до этого периода все понимали секуляризацию как процесс отчуждения церковных земель и иной собственности в пользу государства. В нашей стране подобное происходило в основном в период правления императрицы Екатерины II.
Это историческое толкование помогет нам приблизиться и к современной интерпретации секуляризации. В конце концов, почему в XVIII веке происходило изъятие собственности у Церкви? Самая главная причина — владение такой собственностью не соответствовало её задачам. Современное понимание секуляризации подразумевает изъятие из компетенции религии тех аспектов человеческой жизни, общества, которые не должны в неё входить по определению. Секуляризация – это «обмирщение различных областей жизни общества и личности, их выход из под обязательного влияния религии» (согласно словарю «Социологии религии» М.Ю. Смирнова 2011 года).
Секуляризация уже завершилась?
Это может быть интересно :
Секуляризация как процесс началась в XV-XVI веках и заняла главную нишу в развитии современного общества, оказавшись влиятельной силой, сформировавшей культуру и другие аспекты нашего современного мира. Где-то секуляризация случилась, где-то нет, и в наши дни нельзя наверняка сказать, что секуляризация должна выглядеть именно такой, какой она сформировалась в Европе или Соединенных Штатах.
Питер Бергер, социолог религии и один из авторов, посвятивших секуляризации немало научных работ, опираясь на социологов Альфреда Шюца и Шмуэля Эйзенштадта (подробнее смотрите: Peter L. Berger «The Many Altars of Modernity: Toward a Paradigm for Religion in a Pluralist Age» 2014), говорил о «множественных реальностях» и «множественных модерностях»: западная секуляризация, по его мнению, не является и не может являться единственной формой модерности. Это подтверждает опыт других стран, например, Японии, Турции или России (собственно, и Европа и Северная Америка в этом вопросе также различаются между собой). Так или иначе, секуляризация не влекла и не влечёт за собой вопрос, касающийся существования религиозной веры. Не способствует она и вытеснению религии из социальной сферы жизни человека.
Фактически секуляризация изменила положение религии в обществе, сделав светское начало автономным и превалирующим в политике, экономике и других сферах нашей жизни. Хорошо этот принцип характеризуют слова голландского юриста XVII века Гуго Гроция – «etsi Deus non daretur (как если бы Бога не было)». Но такая расстановка приоритетов никак не изолирует религию от социума и его различных сфер, будь то политика или образование.
Многие исследователи отстаивают теорию секуляризации, утверждающую, что современность обязательно приведёт к упадку религии. Но эти прогнозы себя пока не оправдывают. Религия не исчезает, а лишь меняет свою структуру и роль в обществе, заняв нишу среди других областей жизни человека наряду с искусством, наукой, философией. Потому Питер Бергер, один из защитников теории секуляризации, пришел к выводу, что наш мир, за некоторыми исключениями, «столь же яростно религиозен, каким и был всегда» (см. об этом его вводную статью в книге: «The desecularization of the world: resurgent religion and world politics» 1999 года).
Секуляризация в России
В России и вправду сложилась своеобразная ситуация с секуляризацией. Постепенное «обмирщение» разных слоёв общества, окончательно случившееся в XX веке, закончилось долгим периодом тирании атеизма, которая при формальной, зафиксированной в конституции свободе слова, фактически притесняла любую религиозную организацию, создавая неравноправие между верующими и атеистами. Без сомнений, то, что было в течение этого периода – тоже секуляризация, отличившаяся радикальной атеизацией. Давать ей сейчас нравственную оценку нет смысла, можно лишь признавать факт существования такого феномена, который, кстати говоря, был не только на территории СССР. Как бы то ни было, картина переменилась в 90-х годах XX века – с тех пор российская модель секуляризации стала походить на западную, но, как сказал бы Бергер, с некоторыми исключениями.
Стоит немного отвлечься, чтобы порассуждать, в чем заключается секуляризация на Западе, и чем от неё отличается современный вариант секулярной модели России? С учётом того, что и в западных странах секулярные процессы начались раньше, чем у нас, секуляризация на Западе получила большее развитие, что привело к индивидуализации религии. Институциональная религия приобрела меньшее значение в обществе, хотя это не означает, что она совсем вытеснена из жизни социума.
Российские современные реалии выглядят немного иначе. Пока что центральное место, вплоть до государственного уровня, в Российской Федерации занимает Русская Православная Церковь. Нужно признать, что такой статус радикально не влияет на общий секулярный «климат» страны, так как основные принципы секуляризации продолжают соблюдаться в рамках установленного законодательства.
В российском понимании секулярного прослеживается в большей степени печальный «советский» опыт, выражающийся в тенденции к атеизации, но не к равноправию. Да, невозможно в нашу современную плюралистическую эпоху требовать держаться лишь той парадигмы секуляризации, которая сформировалась на Западе, но так же трудно отрицать, что в идеале секуляризация должна заключаться, как сказал Юрген Хабермас, в «двояком и взаимодополняющем процессе обучения» между религиозной и светской частью общества, местами даже и путем взаимного самоограничения (об этом подробнее см. книгу: Хабермас Ю., Ратцингер Й. (Бенедикт XVI) «Диалектика секуляризации. О разуме и религии» 2006 года).
Другими словами, сосуществование религиозных и нерелигиозных слоев общества должно осуществляться в нейтралитете, с равными этическими свободами между первым и вторым типами людей.
Он может быть осуществлён и в виде религиозных понятий, и в виде «перевода» с религиозного языка на общедоступный. Такой формат отношений способствует нормальному функционированию общества, поскольку в нем учитываются права и мнения в равной степени всех граждан социума, путем взаимного диалога и поиска решения проблем. Это и есть то светское государство, каким оно должно быть.
Важно остановиться на двух выводах: во-первых, совершенно неправильно считать, что секуляризация – это атеизация. Ожидание того, что в светском государстве религия будет на уровне какого-то кружка по интересам, который никак не будет соприкасаться с обществом, неоправданно и неверно.
Секулярность – это не атеизм и не доминирование только светского дискурса, но равноправие религиозных и светских сторон социума. Во-вторых, признавая то, что единая и единственная модель секуляризации – это скорее химера, нужно стремиться к такой секуляризации, которая выражалась бы во взаимном образовательном процессе, который бы позволил религиозным и светским гражданам осмыслить пределы их воззрений и перспективы взаимодействия и диалога.
Религиозность и кризис идеологии секуляризма
Доклад Всемирного русского народного собора «Глобальные вызовы. Религия и секуляризм в современном мире» появился вовремя. Разобраться, в чем состоят различия между религиозным, секулярным и секуляристским, сегодня очень важно. Без этого трудно понять и общее положение религии в современном мире и те политические и мировоззренческие вызовы, которые стоят перед верующими.
Цель Доклада — обобщить солидарный опыт верующих и одновременно предложить новое направление дискуссии вокруг названных вопросов.
В докладе две основные мысли. Первая – о феномене секуляризма и его подлинной природе. Вторая – о тяжелых последствиях принятия обществом секуляристской идеологии и возможности её преодоления.
Прежде всего необходимо определить различие между двумя базовыми понятиями. «Секулярность» означает «далекое от религии», «мирское». «Секуляризм» означает навязывание норм и ценностей, якобы вытекающих из традиции секулярной мысли (естественное право, гуманизм, трансгуманизм, антиклерикализм, политкорректность и проч.) в качестве нового символа веры, новой сакральности и обязательного условия обретения идентичности в современном обществе. То есть в качестве квазирелигии.
Сегодня мы видим, что экспансия секуляризма не привела к вытеснению традиционной религии из системы культуры. Секуляризм не стал универсальной системой категорий современного общества, хотя и претендовал на эту роль. Зато в нём самом легко заметить признаки религиозного дискурса, точнее, квазирелигиозности. Тот факт, что эти признаки хорошо видны, а само их наличие кардинально расходится с базовыми принципами секулярного гуманизма, говорит о серьезном кризисе данной идеологии
Кризис секуляризма во многом вызван ощущением его исторической вторичности. Тем не менее, секуляристская, постгуманистическая модель искусственно навязывается современному обществу его политическим классом. И на основе этой «конфронтационной, воинствующей квазирелигии формируется своеобразная «антицивилизация», угрожающая бытию всех культурно-исторических цивилизационных типов планеты… Наибольший урон эта «антицивилизация» уже нанесла западноевропейской христианской цивилизации».
Тем не менее, секуляризм навязывается современному обществу его политическим классом, порождая некий суррогат цивилизации. Каковы последствия этого диктата? С одной стороны, реакция псевдорелигиозных, например, исламских радикалов. С другой стороны — деградация и архаизация западного общества и его институтов, что ведет к процессам расчеловечивания личности, ярко выраженных в идеях трансгуманизма, рыночного фундаментализма, десуверенизации, неоколониализма, а также в реабилитации наиболее пещерных видов идеологии, включая культур- и социал-расизм и открытый неонацизм.
Характерно, что процессы десекуляризации протекают на фоне кризиса легитимности постгуманистического типа мышления и сопровождаются явлением «вакуума идеологии».
Авторы обсуждаемого нами Доклада связывают выход из тупика с отказом от идеологии секуляризма и дальнейшей секуляризации, с «объединением религиозных и светских норм», в том числе в области юриспруденции. Определяющее значение будет иметь «сохранение религиозных ценностей, отказ от модели воинствующей секуляризации, равно как от модели воинственного навязывания вероисповедания». Светскость предлагается рассматривать «не как признак атеизма и равноудалённости от религиозных общин, а как равное приближение к базовым религиозным ценностям, поиск взаимоприемлемого общего знаменателя при создании государственной правовой системы». Словом, речь идее о поиске общего знаменателя.
На мой взгляд, за последний век верующие столкнулись с двумя мифами о религии – атеистическим и секуляристским. Эти мифы связаны с двумя линиями в культуре модерна: либеральной (основной) и коммунистической (побочной).
В рамках атеистического мифа религия – это выражение чьих-то экономических интересов и элемент «политической надстройки» общества. Но с этой точки зрения невозможно объяснить, почему первые христиане во враждебном языческом окружении подвергались гонениям и были распинаемы. Позднее ситуация повторилась в СССР, а теперь повторяется в западном мире, где набирает силу христианофобия.
Секуляристский миф утверждает, что секулярность — это новый тип сознания, не имеющий ничего общего с религиозным, поскольку он основан на рационализме, приоритете научного знания, естественном праве и т.п. Собственно этот миф и лёг в основу идеологии модерна.
Мифологема секулярности означала и утверждала инаковость по отношению ко всем религиозным традициям и религиозности как таковой. Это давало право секуляризму на ничем не оправданную метапозицию. А его историческое обоснование строилось, в частности, на том, что после периода религиозных войн было необходимо искать противоядие против продолжения такого рода войн в будущем. Отсюда утопические проекты «вечного мира» у Вильгельма Лейбница иИммануила Канта. Жизнь опровергла этот взгляд. В период господства секуляризма человечество пережило несколько кровавых революций, две мировые войны, военные преступления и геноцид.
В официальной политике и идеологии еще господствует старый подход. Но в научном мире уже идет коррекция представлений о разных типах религиозности, о религиозности и рациональности и т.п.
Сегодня мы понимаем, что предметом «исторического спора» была дихотомия не «религиозного» и «нерелигиозного», а двух типов религиозного. Так, еще в 1980-е возникло новое понятие — «постсекулярность». Вначале под ним принято было понимать «возвращение религиозного», позднее феномен был осмыслен глубже, и «секулярность» была понята как проявление «квазирелигиозности»
Некоторые ученые сегодня говорят об отходе секулярного общества от заветов гуманизма к идеям «демократического» расизма, к новому делению мира, к «конфликту цивилизаций». Постгуманизм возник из гуманизма, но отверг его основы. Частью нынешнего постгуманизма является трансгуманизм, предполагающий искусственное отчуждение идентичностей и «расчеловечивание» человека.
Все это лишний раз свидетельствует о кризисе секуляристских доктрин и культуры модерна в целом. Как всегда, когда старая парадигма рушится, а новая еще не появилась, происходит «провал» в прошлое, то есть возврат на ранние стадии развития, срыв в архаику. Отсюда архаизация общественных нравов и институтов, феномен «новой дикости» и «неоплеменного сознания». Таким образом, секулярный гуманизм оказался лишь уступкой историческим обстоятельствам, а не магистральной линией развития западной мысли, где преобладает идеология колониальной зависимости и неравенства.
В обсуждаемом нами Докладе отмечается, что Россия «способна выступить мостом между союзом традиционных незападных обществ…, с одной стороны, и европейскими христианскими традиционалистами, с другой». Но западноевропейцы понимают, что русский мир принадлежит к той христианской традиции, которая отвергнута западным проектом. Отсюда боязнь взаимодействия с Россией, страх потери цельности, страх «расколотого Я». Всё это ведёт к русофобии и ортофобии. Пока фрустрация западного сознания не преодолена. Судя по событиям 2014-2016 гг., это сознание тяжело больно. Но мировой кризис вселяет в этом смысле определенные надежды. Само слово «кризис», как известно, по-гречески означает «суд». И сейчас западное общество подошло к важной исторической точке.
Наша задача — принять исповедь Запада, его отказ от секуляризма и других догм модерна, помочь достичь покаяния, за которым должно начаться выздоровление
Настоящий Доклад – это коллективный труд, в котором я также принимал участие. Разделяю главные его положения. Но, пожалуй, одно замечание всё же есть. В пункте 1.6 говорится, что «перед объединённым в коммуникативном отношении человечеством впервые встал вопрос о новой, универсальной идентичности, которая будет соответствовать новому, глобальному образу бытия» и будет основана на библейской ценностной базе, Декалоге.
Этот тезис представляется неоднозначным. Очевидно, что никакая «универсальная идентичность» не сложится сама собой. Она неизбежно потребует своих гарантов, ответственных исполнителей. А это возвращает нас к идее мирового гегемона. Каковы последствия, мы прекрасно знаем. В ситуации глобальной зависимости невозможен равноправный диалог, а любая «интеграция» ведет к новой версии глобализма. В конце концов, ведь и крестовые походы проводились под «вывеской» христианства, а колонизация – под видом «катехизации», но имело ли все это отношение к Слову Божьему?
В любом случае ближайшее будущее обещает нам десятилетия национальной и религиозной регионализации (в исторических границах), а не интеграции.
Эра постсекуляризма
Последние годы многие философы и богословы говорят, что современное общество перестает быть секулярным, становится постсекулярным. О том, что такое постсекулярное общество, что для него характерно, Правмиру рассказал сотрудник секретариата Синодальной библейско-богословской комиссии Александр Кырлежев.
— Александр Иванович, что такое постсекулярное общество?
— Понятие это вошло в широкий обиход лет десять назад, в основном благодаря авторитетному немецкому философу Юргену Хабермасу, теоретику европейской демократии. Однако пока понятие «постсекулярное» не обрело ясного смысла. Оно остается размытым и многозначным.
Средневековье и последние времена
Люди, настроенные антиклерикально, религию скорее боящиеся, за этим понятием видят возвращение в Средневековье, и это их пугает. Они считали процесс секуляризации, начавшийся в эпоху Просвещения, необратимым и однозначно позитивным, и какой-либо намек на увеличение роли религии в общественной жизни кажется им возвратом к архаике и мракобесию.
С другой стороны, один священник, когда услышал о постсекулярном обществе, предположил, что это что-то эсхатологическое. Образованный священник, а не простой сельский батюшка! Религиозному сознанию тоже свойственно понимание секуляризации как необратимого процесса, только со знаком минус, и доминирование секуляризма для некоторых религиозных людей может кончиться только вместе со скончанием века.
В средневековом мире религия пронизывала всю общественную и культурную жизнь, сознание человека, но потом началось ее вытеснение из общезначимого пространства (я говорю сейчас только о христианской цивилизации, в других культурах и история совсем другая). Процесс этот длился не одно столетие, но в XX веке религия действительно утратила общественную значимость, перестала быть авторитетной инстанцией, оказывающей определяющее влияние на разные сферы жизни человека, индивидуальной и социальной.
Религия не умирает
Термин «постсекулярное общество» указывает на то, что сейчас происходит противоположный процесс — возвращение религии в общественную, публичную, медийную сферу. Это очевидно, даже если просто следить за новостями — количество религиозных сюжетов за последние 10–15 лет постоянно увеличивается. К чему приведут эти новые процессы, пока непонятно. Разумеется, ни о каком возвращении к Средневековью речи быть не может просто потому, что история не имеет возвратного движения.
Иногда используют другой термин — десекуляризация. Его ввел крупный американский социолог Питер Бергер, который в 1960-е годы был одним из теоретиков и исследователей секуляризации в Америке. К концу прошлого века он пересмотрел свои взгляды, и в 1999 году под его редакцией вышла нашумевшая книга под названием «Десекуляризация мира» с его программной статьей. Одну фразу из той статьи все цитируют до сих пор: «Современный мир столь же яростно религиозен, каким был всегда». Речь идет о том, что религия не умерла и не умирает, если смотреть глобально — на весь мир.
Повторяю, к чему приведет этот процесс, сказать трудно. Секуляризация была не просто историческим процессом, но прежде всего проектом, который базировался на определенных идеях, имел целью построить новый, безрелигиозный, мир. Десекуляризация и формирование постсекулярного общества — это не проект, а объективный процесс, происходящий на наших глазах, конкретные последствия которого мы предугадать не можем. Мы можем лишь констатировать факт — религия возвращается в общественное пространство.
Теология смерти Бога
В связи с этим я бы обратил внимание на один важный момент. Пик секуляризации в западном мире пришелся на середину XX века. Секулярная культура победила, наука обладала почти абсолютным авторитетом как источник последней истины во всем. В Америке возникла «теология смерти Бога» — сейчас некоторых авторов перевели на русский. Эти богословы, христиане-протестанты, считали свершившимся фактом, что в социальном и культурном смысле «Бог умер» и что теперь богословствовать нужно, исходя из этого факта.
Католики такого никогда не заявляли, однако Второй Ватиканский собор, состоявшийся в 1960-е годы, руководствовался идеей аджорнаменто — приведения религии к сегодняшнему дню, ее максимального осовременивания.
Еще раньше европейский протестантский теолог Рудольф Бультман предложил проект демифологизации Нового Завета. Поклонник раннего Хайдеггера, он дал экзистенциалистскую интерпретацию Евангелия. Раз описанные там чудеса невозможны с научной точки зрения, то и не надо в них верить, а надо говорить только о предельном, решающем выборе, который делает человек перед лицом Бога. Общая идея состояла в том, что Церкви надо освободиться от архаики, признав победу новой научно-секулярной картины мира.
Секуляризация: после победы
Прошло несколько десятилетий, и все резко изменилось. С одной стороны, покачнулся авторитет науки — сегодня мало кто считает ее истиной в последней инстанции, заставляющей все аспекты человеческой жизни оценивать с помощью научных критериев.
Теперь общество совершенно нормально воспринимает ситуацию, когда образованный, прагматичный человек, в том числе и ученый, одновременно является религиозным. Или, с христианской точки зрения, суеверным — например, если он читает гороскопы в журналах или поведет ребенка к целительнице, когда медицина бессильна ему помочь.
Разница между верой и суеверием — отдельная и, так сказать, внутрирелигиозная тема. Я просто хочу обратить внимание на то, что конфликт между рационально-научным взглядом на мир и «иррационально»-религиозным (или парарелигиозным) у значительной части общества исчез.
С другой стороны, последние 15 лет классические социологические теории секуляризации подвергаются все более жесткой критике, почти уничтожающей, так что у этих теорий осталось лишь несколько ярых приверженцев. Речь идет в первую очередь о Европе, где секуляризация, понятая как неотъемлемая часть модернизации, действительно произошла, победила.
Америка никогда не вписывалась в теорию секуляризации и считалась странным исключением, которое специально исследовали. Это передовая страна в области науки, экономики, инноваций, но она всегда оставалась очень религиозной. Около 40 процентов населения США являются членами каких-то религиозных общин. У американцев это всегда соединялось, что нарушало стройность теории. Но для Европы теория секуляризации подходила, потому что сама Европа и претворяла в жизнь секуляризацию, которая, повторяю, была не просто процессом, но и проектом.
— Постсекуляризация — не проект, а объективный процесс? Что его предопределило?
— В общественно-политическом пространстве отношение к религии изменили два фактора: глобализация и возникновение политического ислама. Люди теперь не изолированы в своих национальных культурах и странах, они живут в общем, глобальном информационном пространстве. Это касается и Запада, и Востока. Здесь важно обратить внимание на то, что происходило в мусульманском мире в последние десятилетия.
Политический ислам и кризис новоевропейского рационализма
В 1960–1970-е годы в арабском мире доминировала модель панарабизма и арабского светского национализма, иногда с социалистическим оттенком. Характерный пример — Египет. На рубеже 1970–1980-х произошла смена этой парадигмы: появляется политический ислам — проект исламского сопротивления западному секулярному миру. Ключевой момент — Иранская революция 1979 года. Затем было сопротивление афганских моджахедов советскому вторжению, а уже после теракта «11 сентября» в Нью-Йорке стало очевидно, что религию от политики отделить нельзя.
Если говорить об изменениях в «европейском» культурном пространстве, то об этом в 2005 году замечательно написал политолог и социолог Леонид Ионин в статье «Новая магическая эпоха» (опубликована в журнале «Логос») — о кризисе новоевропейского рационализма… Философский рационализм породил Просвещение, науку, научную картину мира. Но человек не является строго рациональным существом, что всегда понимали не только богословы, но и философы и особенно художники.
Поэтому в культурно-историческом процессе не могла не произойти смена направлений, и она произошла. Разные формы иррационального вернулись в жизнь, авторитет рационализма, в том числе и научного, стал снижаться. Религия, включая не только традиционные конфессии, но и новые религиозные и парарелигиозные движения (типа Нью Эйдж или уфологии), стала возвращаться в культурное пространство, и это тоже дает повод говорить о постсекулярном обществе.
Сегодня социологи религии обращают внимание на особое значение феномена так называемой «духовности» (spirituality), которая является новым проявлением религиозности.
Секулярная Европа?
— В России религия вернулась в публичное пространство по другим причинам — прекратились гонения, атеизм перестал быть государственной идеологией. Можно ли назвать современное российское общество постсекулярным?
— Несомненно, просто надо понимать, что, поскольку советская секуляризация очень сильно отличалась от западноевропейской, постсекуляризм у нас другой. Европейская секуляризация — не уничтожение религии. Антицерковные эксцессы Французской революции были лишь эпизодом европейской секуляризации.
Философы Просвещения и их последователи были уверены, что религия умрет естественной смертью, благодаря прогрессу, но секуляризация на Западе по существу сводилась к перемещению религии из общественной сферы в приватную. Быть религиозным — твое личное дело, но ты не должен лезть с ним в общество, в политику, в образование.
Главным стал принцип отделения Церкви от государства, который, однако, на практике полностью никогда и нигде не осуществлялся. Даже в самой секулярной западной стране — Франции — государство финансировало какие-то католические школы, другие религиозные проекты. Многих это до сих пор возмущает, но полного разделения Церкви и государства никогда не было. Сейчас об этом западные ученые пишут целые исследования.
В Германии существует церковный налог, то есть немцы знают, что часть налогов, которые они платят государству, государство передает Церкви. При этом немецкие Церкви, евангелическая и католическая, всегда занимались активной социальной работой. В гораздо меньшем объеме, чем государство, но часть социальной деятельности государство им делегировало.
В Италии Католическая Церковь перестала быть государственной только в восьмидесятые годы прошлого века, а в некоторых северных протестантских странах — Норвегии, Дании, Великобритании — Церковь до сих пор не отделена от государства. Это не значит, что там нет свободы совести и что там не произошла секуляризация — как раз эти страны являются самыми секуляризованными, — но жесткое разделение Церкви и государства так и осталось идеалом секуляризма как проекта.
В СССР секуляризация осуществлялась жестко и насильственно, ибо большевики понимали, что их коммунистическому проекту религия враждебна. Полностью уничтожить ее и им не удалось, но ни о каком религиозном образовании, о возможности молодому или зрелому человеку сделать осознанный выбор между верой и неверием не могло быть и речи, хотя формально, на бумаге, свобода совести существовала.
Но существовала она только на бумаге. Советский государственный атеизм стремился выдавить религию не только из общественной жизни (что ему вполне удалось), но и из частной, из самого сознания, и в этом его главное отличие от западного секуляризма — на Западе на частную жизнь человека никто не покушался.
Плоды государственного атеизма
Плоды государственного атеизма налицо — до сих пор в России процент активно практикующих верующих меньше, чем в западноевропейских странах, не говоря уже об Америке. Не только советские люди, но и выросшие в постсоветской России в массе своей религиозно невежественны. И при этом сегодня наши секуляристы протестуют против того, что в западных секулярных странах всегда было нормой: против знакомства школьников с основами религии, против священников в армии.
Помню, как еще в «глухое» советское время, когда я учился в семинарии, мне попался справочник Американской Православной Церкви. В нем среди прочего было две или три страницы с фотографиями… офицеров. Это были православные капелланы американской армии, которые, как и армейские священники других конфессий, носят военную форму.
Такова американская реальность, но дело, конечно, не во внешнем виде, а в том, что хотя Православие — далеко не основная религия в США, православные капелланы в американской армии есть. У нас же это оказывается проблемой, потому что многие видят в самом факте существования армейских священников покушение на светскость государства, попытку клерикализации.
В Америке священник в армии — ни в коей мере не проявление постсекулярности. Там таким проявлением было заявление Джорджа Буша-младшего, «заново рожденного» христианина-протестанта, о необходимости идти «крестовым походом» против исламского терроризма.
А в России постсекулярными оказываются даже процессы возвращения в культурно-общественную жизнь таких вещей, которые в жизни западных секулярных обществ присутствовали всегда. Российское общество справедливо считается очень секулярным, что является следствием советской атеистической секуляризации, но сегодня оно постепенно становится постсекулярным — в смысле возвращения религии в публичную сферу.
Религия возвращается?
— Если я вас правильно понял, постсекулярность необязательно ведет к возрождению религиозности?
— Нет, конечно. Речь идет именно о выходе религии из гетто приватности и о ее возвращении в жизнь общества. Вернемся к исламскому миру. Население там всегда было религиозным, но во второй половине XX века, как уже говорилось, многие мусульманские страны политически строились по принципу светских европейских государств, да еще порой с социалистической ориентацией. Но затем этот секулярный проект сменился на другой — проект политического ислама.
Получился странный симбиоз. Сохраняются некоторые формальные западные демократические процедуры, по-прежнему существует европеизированная интеллектуальная элита, но при этом элементы ислама в разной степени проникают в политическую идеологию, в законодательство, в общественные представления. В мусульманском мире десекуляризация происходит в зоне секуляризации.
Характерным примером в данном случае является Турция, пережившая в свое время жесткую кемалистскую секуляризацию (ее идеологом и практиком был первый президент Турецкой республики Кемаль Ататюрк). К религиозности это прямого отношения не имеет, потому что она никогда из мусульманского мира не уходила. Меняются представления об устройстве общества, государства, бытовом поведении. На наших глазах меняются, и что из этого получится в будущем, мы пока не знаем.
Подобное происходит и в христианском мире. В 1990-е годы, когда в социологической науке началась активная критика теории секуляризации, главная идея этой критики состояла в том, что, так сказать, полноценной секуляризации нет потому, что нет радикального падения религиозности в обществе — это хорошо видно на примере Америки. Классическая теория секуляризации предполагала неминуемое и неуклонное падение религиозности по мере прогрессивного развития.
Отец Александр Шмеман в свое время говорил: «Какой странный парадокс! Америка — самая религиозная и одновременно самая секулярная страна». Он имел в виду, что почти половина американцев не просто религиозны, но практикующие верующие, а культура, образование, государство от религии отделены, то есть процент верующих высок, а общество секулярно.
Конечно, в Европе этот процент существенно ниже. Но вот что показательно: когда господствовала классическая теория секуляризации, Америку считали странным исключением, а теперь, когда утверждается постсекулярный взгляд, наоборот — именно секулярная Европа рассматривается как исключение по сравнению с остальным миром, где религиозность остается сравнительно высокой.
Культурная идентификация или религия?
Степень религиозности и различие ее форм — другая тема, которая не связана жестко с секуляризацией. Некоторые склонны идеализировать Средневековье как эпоху всеобщей религиозности, но историки показывают, что это не так. И в Европе, и в России далеко не все ходили в церковь регулярно, у простого народа христианская религиозность уживалась с языческими верованиями и практиками и так далее.
Но с точки зрения теории секуляризации Средневековье действительно религиозная эпоха, потому что Церковь занимала важное место в социальной структуре и государство было религиозным. Потом оно стало светским, но это связано не с уровнем религиозности, а с тем, что религию вытеснили из общественной сферы в частную.
Постсекулярное общество характеризуется не ростом религиозности, а возвращением религии в общественную сферу. Прекрасный пример из нашей действительности — социологические опросы о религии. В последние годы 70–80 процентов участников таких опросов называют себя православными, но при этом около половины из них не верит в Бога, да и у многих других о Православии весьма смутные представления.
Показательно, что на результаты этих соцопросов и секуляристы, и люди церковные реагируют примерно одинаково. «Вот видите, никакая это не религия!», — восклицают секуляристы. «Какой ужас! Что ж это за православные, которые в Бога не верят», — сокрушаются ревностные православные.
— Не всегда. Некоторые церковные люди ссылаются на результаты этих опросов как на неопровержимое доказательство, что общество у нас православное.
— Думаю, что действительно воцерковленных православных такие результаты соцопросов не могут радовать, и они сходятся со своими оппонентами в представлении о религии как о сознательной, глубокой, практической и теоретической вовлеченности в свою конфессиональную традицию, в жизнь Церкви.
Но ведь такое представление о религии было создано (точнее, навязано) как раз в эпоху секуляризации: есть «чистая религия», а такие проявления религиозности, как культурная идентификация, память о прошлом, выносятся за скобки как что-то недостаточное, к подлинной религии не относящееся.
Верить, но не практиковать
Практиковать, но не верить
На самом деле религиозность проявляется очень по-разному. Современный английский социолог религии Грейс Дэйви ввела такую формулировку: believing without belonging — вера без принадлежности к какой-либо религиозной общине. Она изучала это явление.
Соответственно, возникла и обратная формула: belonging without believing — принадлежность к религиозной традиции, к конфессии без активной сознательной веры. Другой крупный социолог Даниэль Эрвье-Леже изучала современные формы религиозности, характерные для секулярной Западной Европы, в частности, в такой секулярной стране, как ее родная Франция. Оказывается, там есть масса религиозных проявлений, которые составляют важную часть жизни людей формально нерелигиозных, то есть не практикующих верующих.
И еще один термин ввела Грейс Дэйви: vicarious religion — заместительная религия. Он означает, что светские, нерелигиозные европейцы как бы делегируют исполнение религиозной функции Церкви, духовенству, небольшому числу активных верующих.
То есть светские люди в храм практически не ходят, не молятся, но через духовенство и верующих чувствуют себя причастными к религиозной жизни. И если, например, из секулярной Франции убрать католические храмы, монастыри и другие «религиозные объекты», абсолютно светские люди почувствуют, что им не хватает чего-то очень важного. Хоть и в слабой форме, в них живет религиозная память.
Исследовать бабушек
Но вернемся к России. Социологические опросы о религиозности проводятся, начиная с девяностых годов, и проводят их светские социологи, которым, как правило, не нравится религиозное «мракобесие». И они ставят респондентам вопросы, чтобы определить, сколько «настоящих» православных — которые молятся каждый день, ходят в церковь хотя бы раз в месяц, читают Библию, знают Символ веры, догматы.
Опросы показывали и показывают, что таких православных — «настоящих» — очень мало, от силы два-три процента. Но возьмем советскую ситуацию, то есть Церковь в советское время. Храмов немного и ходят в них бабушки, в основном совсем простые, малообразованные. Именно такие бабушки и были едва ли не основными реальными верующими в советские годы.
И вот если бы исследовали тогда этих бабушек, будь такая возможность, то выяснилось бы примерно следующее: многие из них считают, что Троица — это Спаситель, Божия Матерь и Никола Угодник, некоторые читали что-то из Евангелия, но большинство только на службе слышали по-церковнославянски, Символ веры выучили и поют, но вряд ли вполне понимают…
Я в то время как-то в электричке невольно услышал разговор двух таких бабушек. «Грех какой — на Казанскую стирала!», — сокрушалась одна из них. Но ведь именно эти люди наполняли храмы в советское время, хранили веру вопреки безбожной власти. Для них это было глубокой внутренней потребностью. И начни мы исследовать их по нынешним жестким социологическим критериям, окажется, что они «ненастоящие верующие».
Признак постсекулярного общества или миссионерский вызов?
Я хочу сказать, что проявлений религиозности много, и постсекулярный подход позволяет увидеть многообразие этих проявлений. В отличие от подхода секулярного, в том числе секулярного религиоведения, которое навязывает жесткую схему: религия — вне культуры, вне общества, только в частной сфере, а настоящий верующий человек — религиозно образованный, с глубокой верой, последовательный в своем поведении и проч., в общем, сверхчеловек. А все остальные — неправильные.
Те, кто сегодня называют себя православными и при этом не верят в Бога, представляют собой огромное «миссионерское поле» для Церкви. Люди чувствуют свою принадлежность к церковной традиции, но живого отношения к Богу у них пока нет. Для Церкви это — миссионерский вызов. Другое дело, что сделать из номинальных православных последовательных христиан — дело непростое. Но так было всегда.
А с точки зрения социологии это как раз один из признаков постсекулярного общества, когда нерелигиозный человек по каким-то причинам, по большей части не корыстным, идентифицирует себя с конкретной религиозной традицией, являющейся частью его культуры.
Православные атеисты
В свое время я много общался с религиоведом академиком Львом Николаевичем Митрохиным, а после его смерти даже книжку о нем редактировал. Он с юности был классическим «научным атеистом», а в постсоветское время говорил мне: «Я могу про себя сказать то же, что сказал Лукашенко: я — православный атеист».
Его коллеги, так и оставшиеся в каком-то смысле «научными атеистами», осуждали его, говорили, что он уклоняется в фидеизм. А многие православные настаивали, что как бы бывшие «научные атеисты» ни пытались «примазаться» к религии, они для нас все равно враги, имея в виду в том числе и Льва Николаевича. На самом деле он был человеком умным и честным, пытался осмыслить новые процессы теми интеллектуальными средствами, которыми располагал, и его собственная философская концепция религии весьма оригинальна и интересна.
Духовный путь человека продолжается до самой смерти, и завершение этого пути — всегда тайна, открытая только Богу. В Средние века все получали какое-то религиозное образование, всегда имели возможность встать на путь религиозной, духовной жизни, но не все это делали, тем более смолоду. В советском секулярном обществе людям, как правило, неоткуда было получить хотя бы минимальные знания о религии, чтобы духовно самоопределиться.
Сегодня такая информация доступна, и многие люди чувствуют свою культурную сопричастность религиозной традиции. Не только христианской. Есть представители мусульманских народов, которые нерелигиозны, но идентифицируют себя с исламом, или светские евреи, которые воспринимают иудаизм как свою религиозную и духовную традицию.
В жизни каждого человека может наступить момент, когда он осознанно обратится к родственной себе традиции и начнет ее духовно и практически осваивать. Многие так и делают, раньше или позже.
Религия как цепь памяти
— Какова сегодня религиозная ситуация на Западе, чем она отличается от российской?
— Вы, наверное, помните, что, несмотря на многочисленные просьбы и требования западных христиан, разработчики Европейской конституции (которая, кстати, провалилась) так и не включили в нее пункт о христианстве как одной из основ европейской культуры и цивилизации. Это, конечно, «происки» секуляристов, рыцарей Просвещения.
Но религиозная ситуация в Европе постепенно меняется, и меняют ее, в первую очередь, мусульмане. Их там становится все больше, семьи у них преимущественно многодетные, живут они уже целыми анклавами и не принимают секулярную парадигму. Религиозная составляющая проявляется и в их образе жизни, и в требовании регулировать общинную и индивидуальную жизнь исламским правом. Именно иммигранты-мусульмане и их дети сегодня изменяют статус Европы как самого секулярного региона мира.
И европейцы на это реагируют. Когда в Швейцарии провели референдум о строительстве минаретов, больше половины граждан проголосовало против. Конечно, они защищали прежде всего свой культурный ландшафт, но в данном случае — именно его религиозную составляющую, которая является частью их исторической памяти.
Одна из книг уже упомянутой мною Эрвье-Леже так и называется: «La religion pour mémoire», в английском переводе «Religion as a Chain of Memory» — религия как цепь памяти. Вот эта цепь присутствует в таких религиозных формах, которые не соответствуют жесткой концепции религии как сознательной и активной вовлеченности в традицию, но это тоже религиозность, хотя и своеобразная, современная.
А вспомните недавний случай в Италии. Европейский суд по правам человека удовлетворил иск радикальной секуляристки Сойле Лаутси и постановил, что распятия из итальянских государственных школ надо убрать. Сопротивление итальянцев было массовым. Не Церковь сопротивлялась, а обычные граждане: служащие, бизнесмены, даже некоторые гуманисты протестовали.
Люди почувствовали, что идет наступление на их жизненный уклад, выходили на демонстрации, митинги. Итальянское правительство во взаимодействии с несколькими другими странами, включая Грецию и Россию, опротестовало это решение, и в итоге Европейский суд его отменил.
Вряд ли секулярные европейцы становятся активно религиозными — этого пока нет. Но есть общественная реакция, которую можно назвать постсекулярной, на попытки активных групп секуляристов продолжать секуляризацию, доводя ее до такого абсурда, как, например, запрет на ношение религиозных символов, в частности, крестов. Люди защищают религию как часть своего культурного ландшафта и часть своего внутреннего мира. Итальянское государство, учитывая эти настроения, в данном случае выступило против жесткого секуляризма.
В России, как и в бывших советских республиках и бывших соцстранах, ситуация иная. Людям со школьной скамьи, если не с детского сада, вдалбливали атеистически-материалистическое представление о мире, да еще как часть «единственно верного» учения, а потом это учение так надоело, что многие стали искать другого, такого же всеобъемлющего, учения, и часто в этих поисках приходили в Церковь. Это происходит и сегодня, когда уже нет единой всеобъясняющей идеологии.
— Польша даже в коммунистические времена де-факто не была атеистической страной.
— Недавно, в новогоднем выпуске журнала «Эксперт» с общим заголовком «Постсекулярный мир», опубликована интересная статья о Польше. Автор пишет, что в годы коммунизма Католическая Церковь имела в Польше большой авторитет, был пафос «мы, католики, против коммунистов», огромное количество народа, включая молодежь, ходило в костелы, Церковь действительно находилась в оппозиции, поддерживала «Солидарность».
Сейчас функция силы, консолидирующей общество против идеологических оккупантов, отпала, Церковь, наоборот, активно участвует в общественной жизни и даже навязывает свои нормы, и часть молодежи начинает сопротивляться. Особенно те, кто за предельный европейский либерализм — однополые браки, легализацию марихуаны. Они не просто не ходят в костелы, но активно выступают против Церкви. Есть кризис авторитета Церкви в Польше.
В России — другая история. В советское время кроме бабушек в церковь ходили единицы, а сегодня ходят многие, часто очень успешные люди: бизнесмены, генералы, спортсмены, художники, музыканты… Но параллельно многие как огня боятся клерикализации — вспоминают советское время, и им кажется, что место коммунистической идеологии займет новая всеобъемлющая насильственная идеология, православная.
Поэтому и у нас наблюдаются антиклерикальные настроения. Однако и церковная жизнь не только возрождается после секуляризации «по-советски», но и развивается, приобретая новые, ранее неведомые направления и формы и выходя в широкое общественное пространство.
Это параллельные процессы — продолжающейся секуляризации и встречного процесса десекуляризации. История продолжается, и только будущее покажет, каким будет это самое «постсекулярное общество». Общество, процесс формирования которого — в спорах и конфликтах — происходит на наших глазах и с нашим участием.
Беседовал Леонид Виноградов
Александр Кырлежев родился в 1957 году в Москве. Окончил Московский государственный институт культуры, Московскую духовную семинарию.
Работал в «Журнале Московской Патриархии», занимался изданием богословской литературы, выступал со статьями на религиозно-общественные темы, которые собраны в книге «Власть Церкви» (2003). Один из авторов Новой философской энциклопедии. Преподавал на факультете журналистики МГУ, на кафедре религиоведения Российской академии государственной службы при Президенте РФ.
Член редколлегии и постоянный автор журнала «Континент». Сотрудник секретариата Синодальной библейско-богословской комиссии Русской Православной Церкви. Научный редактор обновленного в 2012 году религиоведческого журнала «Государство, религия, церковь в России и за рубежом», издаваемого РАНХиГС.