Что значит поспели на брань
13 непонятных слов и выражений из «Слова о полку Игореве»
Грамотность на «Меле»
«Слово о полку Игореве» — поэма, в которой рассказывается о неудачном походе русских князей на половцев — была написана, предположительно, в XII веке и изучается в 7-м классе на уроках литературы. Несмотря на то что современный перевод был сделан в XX веке, в тексте поэмы встречается множество слов и выражений, которые, скорее всего, не знакомы семиклассникам и их родителям.
Все пути им ведомы,
С «яругой» все просто: в переводе с польского языка это «овраг». В Древней Руси слово употреблялось в том же смысле.
Уж лиса на щит червлёный брешет,
Стон и скрежет в сумраке ночном…
«Червлёный» — это слово, которое используется в геральдике (историческая дисциплина, изучающая гербы) и означает любой оттенок красного цвета.
Захватили золота без счёта,
Груду аксамитов и шелков,
Вымостили топкие болота
Япанчами красными врагов.
Слово «аксамит» происходит от греческих «шесть» и «нить». Так в Древней Руси называли плотную ворсистую, напоминающую бархат ткань из шёлка и золотой или серебряной нити. Чтобы выдержать тяжесть золота и серебра, ткань формировали из шести обычных нитей — двух основных и четырёх уточных (поперечных).
«Япанча», или «епанча», в переводе с тюркского языка означает «плащ» или «накидку». Это древнерусская одежда, представляющая собой длинный широкий плащ без рукавов. Епанчи считались одеждой зажиточных людей.
Берега Немиги той проклятой
Почернели от кровавых трав —
Не добром засеял их оратай,
А костями русскими — Всеслав.
«Оратай» — это устаревшее название пахаря, человека, который пашет землю. Слово также встречается в одном из стихотворений Афанасия Фета:
Оглянись: сошла вода,
Зимний дождь не хлещет боле;
На горах опять стада,
И оратай вышел в поле.
А в степи, с ордой своею дикой
Серым волком рыская чуть свет,
Старый Гзак на Дон бежит великий,
И Кончак спешит ему вослед.
Гзак — это имя половецкого хана, который руководил половцами, жившими в XII веке на берегах Дона. Кончак — тоже половецкий хан примерно из тех же краев, с Дона и Придонья. Кончак известен набегами на Киев и Переяславль и вмешательством в междоусобные распри русских князей, привлекавших военную силу половцев.
Вот Стрибожьи вылетели внуки —
Зашумели ветры у реки,
И взметнули вражеские луки
Тучу стрел на русские полки.
Стрибог —это языческий бог древних славян, который традиционно считается богом ветра или воздуха. Соответственно, «стрибожьи внуки» — это ветра.
Где ты ни проскачешь, тур, шеломом
Золотым посвечивая, там
Шишаки земель аварских с громом
Падают, разбиты пополам.
«Шелом» — это русский средневековый шлем, отличительной чертой которого была высокая сфероконическая форма. До того как стать фирменным знаком русских богатырей, такие шлемы, отлитые или выкованные из бронзы, использовали воины Ассирии в третьем тысячелетии до нашей эры.
«Шишак» — это шлем круглой формы с высоким навершием (что-то вроде антенны на макушке). Наибольшее распространение в русском войске шишаки получили в XVI веке, а в XVII форма этих шлемов изменилась на металлические наголовья западноевропейского образца.
Прозван Гориславичем в народе,
Князь Олег пришёл на Русь, как ворог,
Внук Даждь-бога бедствовал в походе,
Век людской в крамолах стал недолог.
Слово «крамола» может означать как бунт, мятеж или восстание, так и все, что противозаконно, запрещено или предосудительно. Здесь имеются в виду частые войны, из-за которых умирало много людей.
День и ночь над полем незнакомым
Стрелы половецкие свистят,
Сабли ударяют по шеломам,
Копья харалужные трещат.
Слово «харалуг» в переводе с персидского языка означает «булат» или «сталь». Соответственно, речь идет о копьях со стальными наконечниками.
В третий день к полудню стяги пали,
И расстался с братом брат родной
На реке кровавой, на Каяле.
Недостало русичам вина,
Славный пир дружины завершили —
Напоили сватов допьяна
Да и сами головы сложили.
Степь поникла, жалости полна.
«Стяг» — это воинское знамя в Древней Руси, которое представляло собой шест с укрепленным на нем пучком конских волос, клином яркой ткани и фигуркой животного или другим предметом, хорошо видным издалека.
8 устаревших слов из «Недоросля», которые нам приходится гуглить
Слово о полку Игореве. Перевод с древнерусского
Оригинальное название переведенного произведения:
«СЛОВО О ПЛЪКУ ИГОРЕВЕ,
ИГОРЯ СЫНА СВЯТЪСЛАВЛЯ, ВНУКА ОЛЬГОВА»
Основные значения древнерусского слова «ПЛЪК» (полкъ):
войско, война, поход, битва, сражение, бой, стан, толпа, собрание.
См. значение слова в академическом словаре-справочнике:
http://dic.academic.ru/dic.nsf/slovo_o _polku_igoreve/653/пълкъ
Словарик архаичных слов смотрите ниже данного произведения.
см. древнерусский текст «Слова»: http://www.infoliolib.info/rlit/drl/slovorec.html
см. мой материал по поводу др. переводов: http://www.stihi.ru/2010/11/06/2249
о моем авторском праве на перевод «Слова»: http://www.stihi.ru/2012/03/24/11831
ссылки на словари с примечанием приводятся ниже текста данного перевода
Необходимое примечание о разночтениях и предпочтениях в работе над переводом:
Слово о битве Игоревой,
Игоря, сына Святославова,
внука Олегова
перевод с древнерусского
Не ладно ли было нам, братья,
поведать словами старыми
тяжкую повесть об Игоря битве,
Игоря Святославича?
Начаться же песни сей
по былинам этого времени,
а не по замышленью Боянову!
Ибо Боян был вещий,
коли хотел кому песнь творить,
то растекался умом он
мыслию-белкой по древу,
а по земле – серым волком
и сизым орлом под облаком.
Ибо как вспоминал он
первых усобиц время –
тогда же соколов десять
пускал на лебяжью стаю,
которую лебедь настигнут –
та уж и песнь запевала:
старому Ярославу,
храброму князю Мстиславу,
тому, что сразил Редедю
перед полками касожскими,
а также Роману-князю,
прекрасному Святославичу!
Боян же, светлые братья,
не десять своих соколов
на лебедей выпускает,
но гуслям персты свои вещие
на струны живые кладет,
а струны его уже сами
рокочут славу князьям!
***
Начнем же мы, братья, ту повесть
от старого князя Владимира
до настоящего Игоря,
что крепостью ум изопряг,
что мужеством сердце изострил,
что, исполнившись ратного духа,
навел полки свои храбрые
на Половецкую землю
за землю за нашу Русскую.
Тогда же князь Игорь воззрел
на светлое солнце в небе
и, видя все войско свое
прикрытое тьмою от солнца,
рек ко дружине своей:
“О, братья! И вы, о, дружина!
Уж лучше убиту нам быти,
чем полонену вовек!
Сядем на резвых коней
да бросим взор к синему Дону!”
Спалило ум с «похоти» князю
и вот ведь жалость: на лихо
знаменье ему заступило
изведать Дону Великого!
Рек: “Либо копье изломаю
в конце полей половецких
с вами, русичи, братья,
либо сложу свою голову,
а либо испью золотым
шлемом
Великого Дону!”
***
Боян, о, Боян,
Соловеюшко старого времени!
Если б ты эти битвы прославил,
скача по мысленну древу,
летая умом своим под облаками,
свивая славу двух стран сего времени,
рыща по тропе Трояновой
через поля на горы,–
песню бы петь тебе Игорю,
внуку тому Олегову:
“Соколов занесла ли буря
через поля широкие?–
Галичьи стаи в испуге
бегут к Великому Дону!”
Тебе бы, о, вещий Боян,
внук Велесов, это воспети:
“Вот кони уж ржут за Сулою,
вот слава звенит в граде Киеве,
вот трубы трубят в Новегороде
да стяги стоят в Путивле!”
***
Игорь ждет брата милого Всеволода.
И сказал ему буев тур Всеволод:
“Один ты брат, Игорь,
один мне – свет светлый
и оба мы Святославичи!
Седлай же ты резвых коней,
а мои – те готовы, оседланы
у Курска, брат, напереди.
А мои-то куряне,
сведомые воины:
повиты под трубами,
под шлемы взлелеяны,
с конца копий вскормлены,
пути все им ведомы,
яруги им знаемы,
луки натянуты,
тулы отворены,
сабли изострены;
сами же скачут резво,
как серые волки в поле,
ища себе чести,
а Игорю – славы!”
Тогда же вступил Игорь-князь
в стремя свое золотое
и поехал по чистому полю.
Солнце тут тьмой ему
путь заступает;
ночь же, стоная ему грозою,
птиц пробудила!
Свист звериный сбил их во стаи;
кличет Див на вершине древа,
а велит он узнать и послушать
о земле незнаемой всюду:
и по Волге, и по морю,
и по Суле, и Сурожи,
и Корсуни, а также еще и тебе,
тьмутороканский идол!
Сами ж половцы по бездорожью
бегут к Великому Дону,
и кричат их телеги в полуночи
точно лебеди в клике испуганном!
Игорь к Дону войско ведет!
Уж беду его птицы пасут по подоблачью,
по яругам грозу стерегут ему волки,
и на кости зверей орлы зовут клекотом,
и на щиты червленые брешут лисицы лукаво!
O, земля наша Русская!
Ты уже за холмом, за шеломенем.
***
Долго ночь меркнет.
Заря свет погнала.
Мгла покрыла поля.
Соловьиный щекот уснул.
Говор галок один пробудился…
Сами русы большие поля
преградили щитами червлеными,
ища себе чести,
а Игорю – славы!
Наутро в пятницу потоптали они
поганые половецкие части,
и рассыпались стрелами по полю,
и помчали уж красных девиц половецких,
а с ними – шелка и золото,
и дорогие оксамиты.
Епанчами, кафтанами, скатертьми
тут мосты мостить себе начали
по болотам, местам грязивым
и узорочьем половецким.
Стяг червленый с хоруговью белой,
ал бунчук да серебряно древко
храброму Святославичу!
***
Дремлет в поле гнездо Олегово –
далеко залетело!
Не в обиду оно рождено,
как ни соколу, так ни кречету,
ни тебе, черный ворон,
половчанин поганый ты!
Гзак бежит серым волком
и Кончак ему следует
к Дону Великому.
В день другой, больно рано
свет вещают зори кровавые,
тучи черные с моря идут,
скрыть желают четыре солнца –
в них трепещут синие молнии.
Быть тут грому великому
и дождю идти стрелами
с Дона Великого!
Тут-то копьям ломаться,
тут-то саблям тупиться
о шелом половецкий
на реке на Каяле
да у Дону Великого!
О земля наша Русская!
Ты уже за холмом, за шеломенем!
***
Вот и ветры, Стрибожьи внуки
с моря стрелами веют
на храбрые Игоря пОлки!
Стонет земля, реки мутно текут!
Пыль и порось поля прикрывают!
Стяги глаголят: снова идут
поганые половцы с Дона и с моря,
Русов полки ото всех сторон
Разом они обступили!
Дети бесовы
Преградили кликом поля,
А храбрые русичи
Преградили щитами червлеными.
***
Ярый Тур Всеволод!
Правишь ты в брани,
прыщешь на воинов стрелами,
гремлешь о шлемы мечами булатными!
Где не проскачешь, Тур, светом сверкаючи
своим золотым шеломом,
там и лежат половецкие их
злые, поганые головы;
там же разбиты калеными саблями
шлемы аварские,
Ярый Тур Всеволод!
Что раны ему,
дорогие собратья,
забывшему честь и живот,
град Чернигов,
и отчий престол золотой его, славный,
и милой жены его,
Глебовны красной,
ее свычаи и обычаи?
***
Что ж, были века Трояновы
и минул век Ярославов,
были и битвы Олеговы,
Олега того Святославича!
Ибо этот Олег
крамолу ковал мечами
и стрелами всюду сеял.
Ступает он в стремя златое
в городе Тьмутаракани,
а звон этот также слышал
и Ярослав великий –
сын Всеволода предавний.
Владимир же всякое утро
во Чернигове уши закладывал!
Бориса же Вячеславича
слава на суд привела
и на Каялину тину –
на пополому зеленую,
за обиду Олега постлала
молодого и храброго князя.
С той же Каялы понес Святополк
отца своего убитого
меж иноходцами уграми
ко святой Софии, ко Киеву!
Тогда при Олеге при Гориславиче
сеялась, разрасталась усобица,
погибала жизнь Дажьбожия внука.
В княжих крамолах всякое время
век людской сокращался.
Тогда по Русской земле
редко пахарь покликивал,
но часто вороны граяли
меж собою трупы деля,
да галки вели свои речи,
желая лететь за добычею.
То было в те войны, в те битвы,
а этакой битвы не слыхано:
с рассвета до вечера,
с вечера и до света
стрелы летают каленые,
гремлют сабли о шлемы,
трещат харалужные копья
в поле незнаемом
среди земли Половецкой!
Черна земля под копытами,
костями было посеяна,
а кровью багряною пролита –
взошли они тяготой горькою
в нашей Русской земле!
***
На седьмом же веке Трояновом
бросил жребий Всеслав
о девице ему на удачу.
И, лукавством подпершись в опасном кону,
поскакал он до города Киева,
и доткнулся древком боевого копья
золотого престола киевского.
Прянул от них лютым зверем в полуночи
из Бел-града, объятый мглой синей,
и, доставши везенья с три короба,
отворил он врата Нову-городу,
и расшиб Ярославову славу!
Волком скачет к Немиге с Дудуток!
Ну а там, на Немиге – снопами
стелют головы, жарко молотят
харалужными злыми цепами;
на току – жизнь кладут,
веют – душу от тела!
А Немиги кровавые бреги,
не добром они были посеяны,
но костями сынов наших русских!
Князь Всеслав,– и суды он творил
и князьям он рядил городища;
ну а сам рыскал волком в ночи,
да из Киева до петухов
Тьмутаракань изворачивал!
Хорсу великому волком он путь
каждый раз перерыскивал.
Вот и в Полоцке в колокола
позвонили к заутрени рано
у святой Софии ему –
он же в Киеве звон этот слышал!
Хоть душа была вещая в нем,
хоть и в теле другом подерзала,
но страдал он от бед своих часто.
Для того ему вещий Боян
еще издревле смыслил припевку:
«Ни хитру, ни храбру, ни горазду,
ни тому, кто и птицы ловчее,
не преминуть суда в жизни Божьего!»
О! стонать нашей Русской земле,
воспомянув про старое время
и про первых и старых князей!
Ведь того былого Владимира
пригвоздить уже было нельзя
ко горам золотым его киевским!
Но увы! – ныне стяги его:
те вот – Рюриковы,
а другие – Давыдовы!
И уж врозь развеваются их хвосты,
а их копья поют на Дунае!
***
Ярославнин глас слышен,
зегзицей незнаемой
кычет по зорям утренним рано:
«Как полечу по Дунаю зегзицею,
то омочу я бебряный рукав
во Каяле-реке
и утру я им князю
его раны кровавые
в теле израненном!»
На заре Ярославна плачет
на забрале в Путивле, рыдая:
«Ой, ты Ветер да Ветер-Ветрило!
И зачем ты враждебно так веешь?
И к чему мечешь ханские стрелы
на своих неустанных ты крыльях
на моих лады милого воинов?
Или мало там под облаками
тебе веять повсюду, лелея
корабли свои на море синем?!
И зачем, господин, ты веселье
по ковылию в поле развеял?!
На заре Ярославна плачет
на забрале в Путивле, рыдая:
«Ой, ты Днепр мой, Днепр-Словутич!
Ты пробился сквозь каменны горы
через землю твою Половецкую,
ты лелеял на собственной шее
корабли Святослава военные
до Кобякова стана поганого!
Возлелей, господин, ко мне милого,
чтоб не слАла к нему горьких слез моих
на заре по утру к морю синему!»
На заре Ярославна плачет
на забрале в Путивле, рыдая:
«Ой, ты Солнце, тресветлое Солнце!
Всем тепло и краснО ты повсюду!
Но к чему простираешь лучи свои
золотые на милого воинов? –
В поле безводном лучами горячими
иссушило ты луки их жаждою
и заткнуло им тулы злой тяготой.»
***
Не сороки стрекочут –
на Игорев след
ездят Гза с Кончаком повсеместно!
Тут не граяли вороны,
галки замолкли,
и сороки не стрекотали,
тихо полозы ползали только.
Дятлы тёкотом князю
путь к реке уже кажут,
соловьи же веселыми песнями всем
свет возвещают победный!
Молвит Гза Кончаку:
«Коли сокол к гнезду летит –
соколеночка мы расстреляем
своими злачеными стрелами!»
И Кончак отвечает Гзе:
«Коли сокол к гнезду летит,
то опутаем мы соколенка
дЕвицей красной и милой.»
Отвечает Гза Кончаку:
«Коль его мы опутаем-де
дЕвицей красной и милой,
то не будет ни ясного сокольца нам,
а ни дЕвицы красной и милой!
Тут уж вскоре начнут птицы нас
в поле клювами бить половецком!»
***
Рек в Бояне Ходыня
Святославова доброго мужа,
песнетворца старого времени,
Ярослава, Олега любимца:
«Тяжело голове без могучих плечей,
худо без головы будет телу.» –
как и Русской земле – без Игоря!
Солнце светит на небесах,–
Игорь-князь уже в Русской земле!
А девицы поют на Дунае –
голоса отовсюду их вьются
через синее море до Киева!
Игорь едет по Боричеву
к Пирогощей святой Богородице.
Рады страны и грады – в веселье!
Пели песню старым князьям,
а потом молодым воспети!
Слава Игорю Святославичу,
слава буй-туру Всеволоду
и Владимиру, сыну Игоря!
Здравы будьте, дружина и князи,
полки поборая поганые
за своих людей православных.
И князьям, и дружине – слава!
Аминь
В тексте перевода использовано небольшое количество архаичных слов,
каковые еще употребляются в диалектах современного русского языка.
Это позволило максимально сохранить красоту звучания этого великого
литературного памятника древнерусской культуры.
Слово о полку Игореве (Перевод Д.С. Лихачева)
Дословный перевод Д.С. Лихачева
Пристало ли нам, братья,
начать старыми словами
печальные повести о походе Игоревом,
Пусть начнётся же песнь эта
по былям нашего времени,
а не по замышлению Бояна.
если хотел кому песнь воспеть,
то растекался мыслию по древу,
серым волком по земле,
сизым орлом под облаками.
Вспоминал он, как говорил,
первых времён усобицы.
Тогда напускал десять соколов
та первой и пела песнь
что зарезал Редедю
пред полками касожскими,
прекраcному Роману Святославичу.
Боян же, братия, не десять соколов
на стаю лебедей напускал,
но свои вещие персты
на живые струны воскладал,
а они уже сами князьям славу рокотали.
Начнём же, братья, повесть эту
от старого Владимира до нынешнего Игоря,
который скрепил ум силою своею
и поострил сердце своё мужеством,
исполнившись ратного духа,
навёл свои храбрые полки
на землю Половецкую
Тогда Игорь взглянул
и увидел, что оно тьмою
воинов его прикрыло.
И сказал Игорь дружине своей:
чем плененным быть;
да посмотрим на синий Дон».
Страсть князю ум охватила,
и желание отведать Дон Великий
заслонило ему предзнаменование.
«Хочу, сказал, копье преломить
на границе поля Половецкого,
с вами, русичи, хочу либо голову сложить,
либо шлемом испить из Дона».
О Боян, соловей старого времени!
Вот бы ты походы эти воспел,
скача, соловей, по мысленному древу,
летая умом под облаками,
свивая славу обоих половин этого времени,
рыща по тропе Трояна
через поля на горы.
Так бы пришлось внуку Велеса
воспеть тогда песнь Игорю:
«Не буря соколов занесла
стаи галок несутся
Или так запел бы ты,
вещий Боян, Велесов внук:
звенит слава в Киеве.
Трубы трубят в Новгороде,
стоят стяги в Путивле!»
Игорь ждет милого брата Всеволода.
И сказал ему буй тур Всеволод:
Оба мы Святославичи!
своих борзых коней,
уже оседланы у Курска.
А мои-то куряне опытные воины:
под трубами повиты,
под шлемами взлелеяны,
с конца копья вскормлены,
луки у них натянуты,
сами скачут, как серые волки в поле,
ища себе чести, а князю славы».
Тогда вступил Игорь-князь в золотое стремя
и поехал по чистому полю.
Солнце ему тьмою путь заграждало,
ночь стонами грозы птиц пробудила,
свист звериный поднялся,
встрепенулся Див, кличет на вершине дерева,
велит послушать земле неведомой,
и тебе, Тмутороканский идол.
А половцы непроторенными дорогам
помчались к Дону Великому.
Кричат телеги в полуночи,
словно лебеди вспугнутые.
А Игорь к Дону войско ведёт!
Уже беду его подстерегают птицы
волки грозу накликают
орлы клёкотом зверей на кости зовут,
лисицы брешут на червлёные щиты.
О Русская земля! Уже ты за холмом!
Долго ночь меркнет.
щекот соловьиный уснул,
говор галочий пробудился.
Русичи великие поля
чевлеными щитами перегородили,
ища себе чести, а князю славы.
Спозаранок в пятницу
потоптали они поганые полки половецкие
и, рассыпавшись стрелами по полю,
помчали красных девушек половецких,
а с ними золото, и паволоки,
и дорогие оксамиты.
Покрывалами, и плащами, и кожухами
стали мосты мостить по болотам
и дорогими нарядами половецкими.
Дремлет в поле Олегово храброе гнездо.
Не было оно в обиду порождено
ни тебе, чёрный ворон,
Гзак бежит серым волком,
Кончак ему след указывает к Дону Великому.
На другой день спозаранку
кровавые зори свет возвещают,
чёрные тучи с моря идут,
хотят прикрыть четыре солнца,
а в них трепещут синие молнии.
Быть грому великому,
идти дождю стрелами с Дону Великого!
Тут копьям преломиться,
тут саблям побиться
о шеломы половецкие,
О Русская земля! Уже ты за холмом!
Вот ветры, внуки Стрибога, веют с моря стрелами
на храбрые полки Игоря.
пыль поля прикрывает,
половцы идут от Дона
и со всех сторон русские полки обступили.
Дети бесовы кликом поля перегородили,
а храбрые русичи перегородили червлёными щитами.
Бьёшься ты впереди,
прыщешь на воинов стрелами,
гремишь о шлемы мечами булатными.
Куда, тур, поскачешь,
там лежат поганые головы половецкие.
Расщеплены шлемы аварские твоими саблями калёными,
Что тому раны, братья, кто забыл честь и богатство,
и города Чернигова отчий золотой престол,
и своей милой жены, желанной прекрасной Глебовны,
Были века Трояновы,
Минули годы Ярославовы,
были и войны Олеговы,
Тот ведь Олег мечом крамолу ковал
и стрелы по земле сеял.
Вступил в золотое стремя в городе Тмуторокани,
а звон тот же слышал давний великий Ярослав,
а сын Всеволода Владимир каждое утро уши закладывал в Чернигове.
и на Канине зелёный саван постлала
храброго и молодого князя.
С такой же Каялы и Святополк полелеял отца своего
между венгерскими иноходцами
ко святой Софии к Киеву.
Тогда, при Олеге Гориславиче,
засевалось и прорастало усобицами,
погибало достояние Дажьбожьего внука,
в княжеских крамолах сокращались жизни людские.
Тогда по Русской земле редко пахари покрикивали,
но часто вороны граяли,
трупы меж собою деля,
а галки по-своему переговаривались,
собираясь полететь на поживу!
То было в те рати и в те походы,
а такой рати не слыхано!
С раннего утра до вечера,
летят стрелы калёные,
гремят сабли о шлемы,
трещат копья булатные
среди земли Половецкой.
Черна земля под копытами костьми была посеяна,
горем взошли они на Русской земле!
издалёка рано перед зорями?
Игорь полки заворачивает:
жаль ему милого брата Всеволода.
на третий день к полудню пали стяги Игоревы!
Тут разлучились братья на берегу быстрой Каялы;
тут кровавого вина недостало;
тут пир закончили храбрые русичи:
а сами полегли за землю Русскую.
Никнет трава от жалости,
а древо с тоской к земле приклонилось.
Уже ведь, братья, невесёлое время настало,
уже пустыня войско прикрыла.
Встала обида в войсках Дажьбожьего внука,
вступила девой на землю Троянову,
восплескала лебедиными крылами
на синем море у Дона, плескаясь,
прогнала времена обилия.
Борьба князей с погаными прервалась,
ибо сказал брат брату:
«Это моё, и то моё же».
И стали князья про малое
«это великое» молвить
и сами на себя крамолу ковать,
а поганые со всех сторон
приходили с победами на землю Русскую.
А Игорева храброго войска не воскресить!
По нём кликнула Карна, и Желя
поскакала по Русской земле,
горе людям мыкая в пламенном роге.
Жёны русские восплакались, приговаривая:
«Уже нам своих милых лад
ни в мыслях помыслить,
ни глазами не повидать,
а золота и серебра и пуще того в руках не подержать!»
И застонал, братья, Киев от горя,
а Чернигов от напастей.
Тоска разлилась по Русской земле,
печаль обильная потекла среди земли Русской.
А князья сами на себя крамолу ковали,
победами нарыскивая на Русскую землю,
сами брали дань по белке со двора.
Ибо те два храбрых Святославича,
уже коварство пробудили раздором,
которое перед тем усыпил было отец их,
Святослав грозный великий киевский,
прибил своими сильными полками
и булатными мечами;
пришёл на землю Половецкую,
притоптал холмы и овраги,
возмутил реки и озёра,
иссушил потоки и болота.
А поганого Кобяка из лукоморья,
из железных великих полков половецких,
словно вихрем исторг,
и пал Кобяк в городе Киеве,
в гриднице Святославовой.
Тут немцы и венецианцы,
тут греки и моравы
поют славу Святославу,
потопившего богатство на дне Каялы, реки половецкой,
русское золото просыпав.
Тут Игорь князь пересел из золотого седла
Приуныли у городов забралы,
А Cвятослав смутный сон видел
на кровати тисовой,
черпали мне синее вино,
сыпали мне из пустых колчанов поганых иноземцев
крупный жемчуг на грудь
Уже доски без князька
в моём тереме златоверхом.
серые вороны граяли у Плесньска на лугу,
были в дебри Кисаней
и понеслись к синему морю».
И сказали бояре князю:
«Уже, князь, горе ум полонило.
Вот слетели два сокола
с отчего золотого престола
добыть города Тмутороканя
либо испить шлемом Дона.
Уже соколам крылья подсекли
а самих опутали в путы железные».
Темно было в третий день:
два солнца померкли,
оба багряные столпа погасли
и в море погрузились,
и с ними оба молодых месяца,
На реке на Каяле тьма свет прикрыла:
по Русской земле рассыпались половцы,
точно выводок гепардов,
и великое ликование
пробудили в хиновах.
Уже пал позор на славу;
уже бросился Див на землю.
Вот уже готские красные девы
запели на берегу синего моря,
звеня русским золотом:
воспевают время Бусово,
лелеют месть за Шарукана.
А мы уже, дружина, невеселы».
Тогда великий Святослав
изронил золотое слово,
со слезами смешанное,
«О дети мои, Игорь и Всеволод!
Рано начали вы Половецкой земле
мечами обиду творить,
а себе славы искать.
Но без чести для себя вы одолели,
без чести для себя кровь поганую пролили.
Ваши храбрые сердца
из крепкого булата скованы
и в отваге закалены.
Что же сотворили вы моей серебряной седине?
А уж не вижу власти
сильного, и богатого,
и обильного воинами
брата моего Ярослава,
с черниговскими боярами,
с воеводами, и с татранами,
и с шельбирами, и с топчаками,
и с ревугами, и с ольберами.
Они ведь без щитов, с засапожными ножами,
кликом полки побеждают,
звоня в прадедовскую славу.
Но сказали вы: «Помужествуем сами:
прошлую славу себе похитим,
а будущую сами поделим».
А разве дивно, братья, старому помолодеть?
Если сокол в линьке бывает,
то высоко птиц взбивает,
не даст гнезда своего в обиду.
худо времена обернулись.
Вот у Римова кричат под саблями половецкими,
а Владимир под ранами.
Горе и тоска сыну Глебову!»
Великий князь Всеволод!
Не думаешь ли ты прилететь издалека
отчий золотой престол поблюсти?
Ты ведь можешь Волгу вёслами расплескать,
а Дон шлемами вычерпать!
Если бы ты был здесь,
то была бы раба по ногате,
Ты ведь можешь посуху
удалыми сынами Глебовыми.
Ты, буйный Рюрик, и Давыд!
злачёными шлемами в крови плавали?
Не ваша ли храбрая дружина
ранены саблями калёными,
Вступите же, господа, в золотое стремя
за обиду нашего времени,
Галицкий Осмомысл Ярослав!
на своём златокованом престоле,
подпёр горы Венгерские
своими железными полками,
заступив королю путь,
затворив Дунаю ворота,
меча бремена через облака,
суды рядя до Дуная.
Грозы твои по землям текут,
отворяешь Киеву ворота,
стреляешь с отцовского золотого престола
салтанов за землями.
Стреляй же, господин, Кончака,
А ты, буйный Роман, и Мстислав!
Храбрая мысль влечёт ваш ум на подвиг.
Высоко взмываешь на подвиг в отваге,
точно сокол на ветрах паря,
стремясь птицу в смелости одолеть.
Ведь у ваших воинов железные подвязи
под шлемами латинскими.
От них дрогнула земля,
и половцы копья свои повергли
и головы свои склонили
под те мечи булатные.
Но уже, о князь Игорь, померк солнца свет,
а дерево не к добру листву сронило:
по Роси и по Суле города поделили.
А Игорева храброго войска не воскресить!
Дон тебя, князь, кличет
и зовёт князей на победу,
Ольговичи, храбрые князья, уже поспели на брань.
не худого гнезда соколы!
добыли себе владения!
Где же ваши золотые шлемы
Загородите полю ворота
своими острыми стрелами
Уже Сула не течёт серебряными струями
к городу Переяславлю,
и Двина болотом течёт
для тех грозных полочан
под кликом поганых.
Один только Изяслав, сын Васильков,
позвенел своими острыми мечами
прибил славу деда своего Всеслава,
а сам под червлёными щитами
литовскими мечами прибит
«Дружину твою, князь,
крылья птиц приодели,
а звери кровь полизали».
Не было тут брата Брячислава,
Так в одиночестве изронил жемчужную душу
через золотое ожерелье.
трубы трубят городенские!
Ярослава все внуки и Всеслава!
Уже склоните стяги свои,
вложите в ножны мечи свои повреждённые,
ибо лишились мы славы дедов.
начали вы наводить поганых
на достояние Всеслава.
Из-за усобиц ведь пошло насилие
от земли Половецкой!
На седьмом веке Трояна
кинул Всеслав жребий
о девице ему милой.
Хитростью оперся на коней
и скакнул к городу Киеву,
и коснулся древком
золотого престола киевского.
Отскочил от них лютым зверем
в полночь из Белгорода,
объятый синей мглой, добыл удачу:
в три попытки отворил ворота Новгорода,
расшиб славу Ярославу,
до Немиги с Дудуток.
А Немиге снопы стелют из голов,
молотят цепами булатными,
на току жизнь кладут,
Немиги кровавые берега
не добром были засеяны,
засеяны костьми русских сынов.
Всеслав-князь людям суд правил,
князьям города рядил,
а сам ночью волком рыскал:
из Киева до петухов дорыскивал до Тмуторокани,
великому Хорсу волком путь перерыскивал.
Ему в Полоцке позвонили к заутрене рано
у святой Софии в колокола,
а он в Киеве звон тот слышал.
Хоть и вещая душа была у него в храбром теле,
но часто от бед страдал.
ещё давно припевку, разумный, сказал:
суда божьего не миновать!»
О, стонать Русской земле,
первые времена и первых князей!
Того старого Владимира
нельзя было пригвоздить горам киевским;
а ныне встали стяги Рюриковы,
но врозь их знамёна развеваются.
На Дунае Ярославнин голос слышится,
кукушкою безвестною рано кукует:
омочу шелковый рукав в Каяле-реке,
утру князю кровавые его раны
на могучем его теле».
Ярославна рано плачет
в Путивле на забрале, приговаривая:
Зачем, господин, веешь ты навстречу?
Зачем мчишь хиновские стрелочки
на своих легких крыльицах
на воинов моего милого?
Разве мало тебе бы под облаками веять,
лелея корабли на синем море?
Зачем, господин, мое веселье по ковылю развеял?»
Ярославна рано плачет
в Путивле-городе на забрале, приговаривая:
Ты пробил каменные горы сквозь землю Половецкую.
Ты лелеял на себе Святославовы насады
Прилелей же, господин, моего милого ко мне,
чтобы не слала я к нему слез
Ярославна рано плачет
в Путивле на забрале, приговаривая:
«Светлое и трижды светлое солнце!
Всем ты тепло и прекрасно:
зачем, владыко, простерло ты горячие свои лучи
на воинов моего лады?
В поле безводном жаждою им луки скрутило,
горем им колчаны заткнуло?»
Прыснуло море в полуночи;
идут смерчи тучами.
Игорю князю бог путь указывает
из земли Половецкой
в землю Русскую, к отчему золотому столу.
Погасли вечером зори.
Игорь мыслью поля мерит
от великого Дону до малого Донца.
Коня в полночь Овлур свистнул за рекою;
велит князю разуметь: не быть Игорю в плену.
вежи половецкие задвигались.
А Игорь князь поскакал
горностаем к тростнику
и белым гоголем на воду.
Вскочил на борзого коня
и соскочил с него серым волком.
И побежал к излучине Донца,
и полетел соколом под облаками,
избивая гусей и лебедей
Когда Игорь соколом полетел,
тогда Овлур волком побежал,
стряхивая собою студеную росу:
Оба ведь надорвали своих борзых коней.
Немало тебе величия, а Кончаку нелюбия,
а Русской земле веселия!»
«О Донец! Немало тебе величия,
лелеявшему князя на волнах,
стлавшему ему зеленую траву
на своих серебряных берегах,
одевавшему его теплыми туманами
под сенью зеленого дерева;
ты стерег его гоголем на воде,
чернядями на ветрах».
Не такова-то, говорит он, река Стугна:
скудную струю имея,
поглотив чужие ручьи и потоки,
расширенная к устью,
юношу князя Ростислава заключила.
На темном берегу Днепра
плачет мать Ростислава
по юноше князе Ростиславе.
Уныли цветы от жалости,
и дерево с тоской земле приклонились.
по следу Игоря едут Гзак с Кончаком.
Тогда вороны не граяли,
сороки не стрекотали,
только полозы ползали.
Дятлы стуком путь кажут к реке,
да соловьи веселыми песнями
Говорит Гзак Кончаку:
«Если сокол к гнезду летит,
своими золочеными стрелами».
Говорит Кончак Гзаку:
«Если сокол к гнезду летит,
То опутаем мы соколенка
И сказал Гзак Кончаку:
«Коли опутаем его красною девицей,
не будет у нас ни соколенка, ни красной девицы,