Сказка о серебряном блюдечке и наливном яблочке

Обо всём заботится Алёнушка: и избу приберёт, и обед сготовит, и огород выполет, и воды принесёт. С родителями она была ласкова, к людям приветлива. Любил её отец с матерью больше всех дочерей. А от этого старших сестёр зависть брала. Раз уехали отец с матерью в поле. Подошла к дому бедная старушка и попросила хлеба. Старшие сестры с ней и говорить не захотели, а Алёнушка вынесла старушке калач и проводила её за ворота.

— Спасибо тебе, девица,- сказала старушка.- За доброту твою вот тебе совет: поедет твой батюшка на ярмарку, попроси его купить тебе для забавы серебряное блюдечко да наливное яблочко. Будешь катать яблочко по блюдечку да приговаривать:

Катись, катись, яблочко,

По серебряному блюдечку,

Покажи ты мне на блюдечке

А коль случится нужда у тебя, девица,- помогу тебе. Помни: живу я на краю леса дремучего и идти до моей избушки ровно три дня и три ночи.

Сказала старушка эти слова и ушла в лес.

Много ли, мало ли времени прошло, собрался крестьянин на ярмарку.

Спрашивает он дочерей:

— Каких вам гостинцев купить?

— Купи мне, батюшка, кумачу на сарафан.

— Купи мне ситцу узорчатого.

— Дорогой мой свет-батюшка, купи мне серебряное блюдечко да наливное яблочко.

Обещал крестьянин дочерям исполнить их просьбу и уехал.

А та не ест яблочко, села в уголок, катает яблочко по блюдечку и приговаривает:

Катись, катись, яблочко,

По серебряному блюдечку,

Покажи ты мне на блюдечке

Катится яблочко по блюдечку, наливное по серебряному, а на блюдечке все города видны, сёла на полях, и корабли на морях, и гор высота, и небес красота, ясное солнышко с светлым месяцем кружатся, звёзды в хоровод собираются; так всё чудесно, что ни в сказке сказать, ни пером написать.

Загляделись сестры, взяла их зависть, захотели они выманить у Алёнушки блюдечко с яблочком. Но Алёнушка ничего взамен не берёт.

Задумали тогда сестры отнять у неё блюдечко с яблочком обманом да силой. Похаживают, подговаривают:

— Душенька Алёнушка! Пойдём в лес по ягоды, земляничку соберём.

Согласилась Алёнушка, отдала блюдечко с яблочком отцу и пошла с сестрами в лес.

По лесу Алёнушка бродит, ягоды собирает, а сестры всё дальше её ведут. Завели в чащу, напали на Алёнушку, убили и под берёзой схоронили, а к отцу с матерью поздно вечером пришли и говорят:

— Алёнушка от нас убежала и пропала. Мы весь лес обошли, так и не кашли. Видно, её волки съели.

Горько заплакали отец с матерью, а сестры просят у отца блюдечко и яблочко.

— Нет,- отвечает он им,- никому я не отдам блюдечко с яблочком. Пусть будут они мне на память об Алёнушке, дочери моей любимой.

Положил яблочко с блюдечком в ларец и замкнул.

Играй, играй, пастушок,

Под берёзку положили,

За серебряное блюдечко,

За наливное яблочко.

Пришёл пастух в деревню, а дудочка всё поёт свою песенку.

— Люди добрые,- говорит пастух,- ничего я не знаю. Искал я в лесу овечку и увидал бугорок, на бугорке цветы, над цветами тростинка. Срезал я тростинку, сделал себе дудочку, а дудочка сама играет, выговаривает.

Случились тут отец и мать Алёнушки, и услыхали они слова пастушка. Схватила мать дудочку, а дудочка сама поёт, выговаривает:

Играй, играй, родная маменька,

Под берёзку положили,

За серебряное блюдечко,

За наливное яблочко.

Сжалось сердце у отца и матери, как услыхали они эти слова.

— Веди нас, пастух,- сказал отец,- туда, где срезал ты тростинку.

Пошли отец с матерью за пастухом в лес, и люди с ними пошли. Увидали под берёзкой бугорок с цветами алыми, лазоревыми. Начали разрывать бугорок и нашли убитую Алёнушку.

Узнали отец с матерью дочь свою любимую и заплакали слезами неутешными.

Взял тут отец дудочку, а дудочка сама поёт, выговаривает:

Играй, играй, свет-батюшка,

Меня сестры в лес зазвали,

Под берёзку положили,

За серебряное блюдечко,

За наливное яблочко.

Ты пойди, пойди, свет-батюшка,

На край леса дремучего,

Там стоит изба тесовая,

В ней живёт старушка добрая,

Даст живой воды она в скляночке.

Пробужусь-очнусь от сна тяжкого,

От сна тяжкого, от сна смертного.

Пошли тогда отец с матерью на край леса дремучего. Шли они ровно три дня и три ночи и дошли до лесной избушки. Вышла на крыльцо древняя старушка. Попросили у неё отец с матерью живой воды.

— Помогу я Алёнушке,- отвечает старушка,- за её сердце доброе.

Дала она им склянку с живой водой и говорит:

Земным поклоном поблагодарили старушку отец с матерью, и пошли в обратный путь.

Пришли в деревню, всыпали, как велела старушка, горсть родимой земли в склянку с живой водой, взяли с собой сестёр-лиходеек и в лес пошли. И люди пошли с ними.

Пришли в лес. Спрыснул отец дочку живой водой- ожила Алёнушка. А сёстры-лиходейки испугались, белее полотна стали и признались во всём. Схватили их люди, связали и привели в деревню.

А Алёнушка вновь стала жить с отцом, с матерью, и любили они её пуще прежнего.

Источник

Сказка о том, как жила-была последняя Муха. Д. Н. Мамин-Сибиряк

— Какое доброе существо человек! — удивлялась маленькая Мушка, летая из окна в окно. — Это для нас сделаны окна, и отворяют их тоже для нас. Очень хорошо, а, главное — весело…

Она тысячу раз вылетала в сад, посидела на зелёной травке, полюбовалась цветущей сиренью, нежными листиками распускавшейся липы и цветами в клумбах. Неизвестный ей до сих пор садовник уже успел вперёд позаботиться обо всём. Ах, какой он добрый этот садовник. Мушка ещё не родилась, а он уже всё успел приготовить, решительно всё, что нужно маленькой Мушке. Это было тем удивительнее, что сам он не умел летать и даже ходил иногда с большим трудом, — его так и покачивало, и садовник что-то бормотал совсем непонятное.

— И откуда только эти проклятые мухи берутся? — ворчал добрый садовник.

Вероятно, бедняга говорил это просто из зависти, потому что сам умел только копать гряды, рассаживать цветы и поливать их, а летать не мог. Молодая Мушка нарочно кружилась над красным носом садовника и страшно ему надоедала.

Потом, люди вообще так добры, что везде доставляли разные удовольствия именно мухам. Например, Аленушка утром пила молочко, ела булочку и потом выпрашивала у тети Оли сахару, — всё это она делала только для того, чтобы оставить мухам несколько капелек пролитого молока, а главное — крошки булки и сахара. Ну, скажите, пожалуйста, что может быть вкуснее таких крошек, особенно когда летаешь всё утро и проголодаешься. Потом, кухарка Паша была еще добрее Аленушки. Она каждое утро нарочно для мух ходила на рынок и приносила удивительно вкусные вещи: говядину, иногда рыбу, сливки, масло, — вообще самая добрая женщина во всем доме. Она отлично знала, что нужно мухам, хотя летать тоже не умела, как и садовник. Очень хорошая женщина вообще.

А тетя Оля? О, эта чудная женщина, кажется, специально жила только для мух… Она своими руками открывала все окна каждое утро, чтобы мухам было удобнее летать, а когда шел дождь или было холодно, — закрывала их, чтобы мухи не замочили своих крылышек и не простудились. Потом тетя Оля заметила, что мухи очень любят сахар и ягоды; поэтому она принялась каждый день варить ягоды в сахаре. Мухи сейчас, конечно, догадались, для чего всё это делается, и лезли из чувства благодарности прямо в тазик с вареньем. Аленушка тоже очень любила варенье, но тетя Оля давала ей всего одну или две ложечки, не желая обижать мух. Так как мухи зараз не могли съесть всего, то тетя Оля откладывала часть варенья в стеклянные банки (чтобы не съели мыши, которым варенья совсем не полагается) и потом подавала его каждый день мухам, когда пила чай.

— Ах, какие все добрые и хорошие! — восхищалась молодая Мушка, летая из окна в окно. — Может быть, даже хорошо, что люди не умеют летать. Тогда бы они превратились в мух, больших и прожорливых мух, и, наверно, съели бы всё сами… Ах, как хорошо жить на свете!

— Ну, люди уж не совсем такие добряки, как ты думаешь, — заметила старая Муха, любившая поворчать. — Это только так кажется… Ты обратила внимание на человека, которого все называют «папой»?

— О, да… Это очень странный господин! Вы совершенно правы, хорошая, добрая, старая Муха… Для чего он курит свою трубку, когда отлично знает, что я совсем не выношу табачного дыма? Мне кажется, что это он делает прямо назло мне… Потом, решительно ничего не хочет сделать для мух. Я раз попробовала чернил, которыми он что-то такое вечно пишет, и чуть не умерла… Это наконец возмутительно! Я своими глазами видела, как в его чернильнице утонули две такие хорошенькие, но совершенно неопытные мушки. Это была ужасная картина, когда он пером вытащил одну из них и посадил на бумагу великолепную кляксу… Представьте себе, он в этом обвинял не себя, а нас же! Где справедливость.

— Я думаю, что этот папа совсем лишён справедливости, хотя у него есть одно достоинство… — ответила старая опытная Муха, — он пьёт пиво после обеда. Это совсем недурная привычка. Я, признаться, тоже не прочь выпить пива, хотя у меня и кружится от него голова… Что делать, дурная привычка!

— И я тоже люблю пиво, — призналась молоденькая Мушка и даже немного покраснела. — Мне делается от него так весело, так весело, хотя на другой день немного и болит голова. Но папа, может быть, от того ничего не делает для мух, что сам не ест варенья, а сахар опускает только в стакан чаю. По-моему, нельзя ждать ничего хорошего от человека, который не ест варенья… Ему остаётся только курить свою трубку.

Мухи вообще знали отлично всех людей, хотя и ценили их по-своему.

Лето стояло жаркое, и с каждым днём мух являлось всё больше и больше. Они падали в молоко, лезли в суп, в чернильницу, жужжали, вертелись и приставали ко всем. Но наша маленькая Мушка успела сделаться уже настоящей большой мухой и несколько раз чуть не погибла. В первый раз она увязла ножками в варенье, так что едва выползла; в другой раз, спросонья, налетела на зажжённую лампу и чуть не спалила себе крылышек; в третий раз чуть не попала между оконных створок, — вообще приключений было достаточно.

— Что это такое: житья от этих мух не стало. — жаловалась кухарка. — Точно сумасшедшие, так и лезут везде… Нужно их изводить.

Даже наша Муха начала находить, что мух развелось слишком много, особенно в кухне. По вечерам потолок покрывался точно живой, двигавшейся сеткой. А когда приносили провизию, мухи бросались на неё живой кучей, толкали друг друга и страшно ссорились. Лучшие куски доставались только самым бойким и сильным, а остальным доставались объедки. Паша была права.

Но тут случилось нечто ужасное. Раз утром Паша вместе с провизией принесла пачку очень вкусных бумажек, то есть они сделались вкусными, когда их разложили на тарелочки, обсыпали мелким сахаром и облили тёплой водой.

— Вот отличное угощение мухам! — говорила кухарка Паша, расставляя тарелочки на самых видных местах.

Мухи и без Паши догадались сами, что это делается для них, и весёлой гурьбой накинулись на новое кушанье. Наша Муха тоже бросилась к одной тарелочке, но её оттолкнули довольно грубо.

— Что вы толкаетесь, господа? — обиделась она. — А впрочем, я уж не такая жадная, чтобы отнимать что-нибудь у других. Это наконец невежливо…

Дальше произошло что-то невозможное. Самые жадные мухи поплатились первыми… Они сначала бродили, как пьяные, а потом и совсем сваливались. Наутро Паша намела целую большую тарелку мёртвых мух. Остались живыми только самые благоразумные, а в том числе и наша Муха.

— Не хотим бумажек! — пищали все. — Не хотим…

Но на следующий день повторилось то же самое. Из благоразумных мух остались целыми только самые благоразумные. Но Паша находила, что слишком много и таких, самых благоразумных.

— Житья от них нет… — жаловалась она.

Тогда господин, которого звали папой, принёс три стеклянных, очень красивых колпака, налил в них пива и поставил на тарелочки… Тут попались и самые благоразумные мухи. Оказалось, что эти колпаки просто мухоловки. Мухи летели на запах пива, попадали в колпак и там погибали, потому что не умели найти выхода.

— Вот теперь отлично. — одобряла Паша; она оказалась совершенно бессердечной женщиной и радовалась чужой беде.

Что же тут отличного, посудите сами? Если бы у людей были такие же крылья, как у мух, и если бы поставить мухоловки величиной с дом, то они попадались бы точно так же… Наша Муха, наученная горьким опытом даже самых благоразумных мух, перестала совсем верить людям. Они только кажутся добрыми, эти люди, а в сущности только тем и занимаются, что всю жизнь обманывают доверчивых, бедных мух. О, это самое хитрое и злое животное, если говорить правду.

Мух сильно поубавилось от всех этих неприятностей, а тут новая беда. Оказалось, что лето прошло, начались дожди, подул холодный ветер, и вообще наступила неприятная погода.

— Неужели лето прошло? — удивлялись оставшиеся в живых мухи. — Позвольте, когда же оно успело пройти? Это наконец несправедливо… Не успели оглянуться, а тут осень.

Это было похуже отравленных бумажек и стеклянных мухоловок. От наступавшей скверной погоды можно было искать защиты только у своего злейшего врага, то есть господина человека. Увы! теперь уже окна не отворялись по целым дням, а только изредка — форточки. Даже само солнце — и то светило точно для того только, чтобы обманывать доверчивых комнатных мух. Как вам понравится, например, такая картина? Утро. Солнце так весело заглядывает во все окна, точно приглашает всех мух в сад. Можно подумать, что возвращается опять лето… И что же, — доверчивые мухи вылетают в форточку, но солнце только светит, а не греет. Они летят назад, — форточка закрыта. Много мух погибло таким образом в холодные осенние ночи только благодаря своей доверчивости.

— Нет, я не верю, — говорила наша Муха. — Ничему не верю… Если уж солнце обманывает, то кому же и чему можно верить?

Понятно, что с наступлением осени все мухи испытывали самое дурное настроение духа. Характер сразу испортился почти у всех. О прежних радостях не было и помину. Все сделались такими хмурыми, вялыми и недовольными. Некоторые дошли до того, что начали даже кусаться, чего раньше не было.

У нашей Мухи до того испортился характер, что она совершенно не узнавала самой себя. Раньше, например, она жалела других мух, когда те погибали, а сейчас думала только о себе. Ей было даже стыдно сказать вслух, что она думала: «Ну, и пусть погибают, — мне больше останется».

Во-первых, настоящих тёплых уголков, в которых может прожить зиму настоящая, порядочная муха, совсем не так много, а во-вторых, просто надоели другие мухи, которые везде лезли, выхватывали из-под носа самые лучшие куски и вообще вели себя довольно бесцеремонно. Пора и отдохнуть.

Эти другие мухи точно понимали эти злые мысли и умирали сотнями. Даже не умирали, а точно засыпали. С каждым днём их делалось всё меньше и меньше, так что совершенно было не нужно ни отравленных бумажек, ни стеклянных мухоловок. Но нашей Мухе и этого было мало: ей хотелось остаться совершенно одной. Подумайте, какая прелесть, — пять комнат, и всего одна муха.

Наступил и такой счастливый день. Раз утром наша Муха проснулась довольно поздно. Она давно уже испытывала какую-то непонятную усталость и предпочитала сидеть неподвижно в своём уголке, под печкой. А тут она почувствовала, что случилось что-то необыкновенное. Стоило подлететь к окну как всё разъяснилось сразу. Выпал первый снег… Земля была покрыта ярко белевшей пеленой.

— А, так вот какая бывает зима! — сообразила она сразу. — Она совсем белая, как кусок хорошего сахара…

Потом Муха заметила, что все другие мухи исчезли окончательно. Бедняжки не перенесли первого холода и заснули, кому где случилось. Муха в другое время пожалела бы их, а теперь подумала:

— «Вот и отлично… Теперь я совсем одна… Никто не будет есть моего варенья, моего сахара, моих крошечек… Ах, как хорошо. »

Она облетела все комнаты и ещё раз убедилась, что она совершенно одна. Теперь можно было делать решительно всё, что захочется. А как хорошо, что в комнатах так тепло! Зима — там на улице, а в комнатах и тепло, и светло, и уютно, особенно когда вечером зажигали лампы и свечи. С первой лампой, впрочем, вышла маленькая неприятность — Муха налетела было опять прямо на огонь и чуть не сгорела.

— Это, вероятно, зимняя ловушка для мух, — сообразила она, потирая обожжённые лапки. — Нет, меня не проведёте… О, я отлично всё понимаю. Вы хотите сжечь последнюю муху? А я этого совсем не желаю… Тоже вот и плита в кухне, — разве я не понимаю, что это тоже ловушка для мух.

Последняя Муха была счастлива всего несколько дней, а потом вдруг ей сделалось скучно, так скучно, так скучно, что, кажется, и не рассказать. Конечно, ей было тепло, она была сыта, а потом, потом она стала скучать. Полетает, полетает, отдохнёт, опять полетает, — и опять ей делается скучнее прежнего.

— Ах, как мне скучно! — пищала она самым жалобным, тоненьким голосом, летая из комнаты в комнату. — Хоть бы одна была мушка ещё, самая скверная, а всё-таки мушка…

Как ни жаловалась последняя Муха на своё одиночество, — её решительно никто не хотел понимать. Конечно, это её злило ещё больше, и она приставала к людям, как сумасшедшая. Кому на нос сядет, кому на ухо, а то примется летать перед глазами взад и вперёд. Одним словом, настоящая сумасшедшая.

— Господи, как же вы не хотите понять, что я совершенно одна и что мне очень скучно? — пищала она каждому. — Вы даже и летать не умеете, а поэтому не знаете, что такое скука. Хоть бы кто-нибудь поиграл со мной… Да нет, куда вам! Что может быть неповоротливее и неуклюжее человека? Самая безобразная тварь, какую я когда-нибудь встречала…

Последняя Муха надоела и собаке, и кошке — решительно всем. Больше всего её огорчило, когда тётя Оля сказала:

— Ах, последняя муха… Пожалуйста, не трогайте её. Пусть живёт всю зиму.

Что же это такое? Это уж прямое оскорбление. Её, кажется, и за муху перестали считать. «Пусть поживёт», — скажите, какое сделали одолжение! А если мне скучно! А если я, может быть, и жить совсем не хочу? Вот не хочу, — и всё тут.

Последняя Муха до того рассердилась на всех, что даже самой сделалось страшно. Летает, жужжит, пищит… Сидевший в углу Паук наконец сжалился над ней и сказал:

— Милая Муха, идите ко мне… Какая красивая у меня паутина!

— Покорно благодарю… Вот ещё нашёлся приятель! Знаю я, что такое твоя красивая паутина. Наверно, ты когда-нибудь был человеком, а теперь только притворяешься пауком.

— Как знаете, я вам же добра желаю.

— Ах, какой противный! Это называется — желать добра: съесть последнюю Муху.

Они сильно повздорили, и всё-таки было скучно, так скучно, так скучно, что и не расскажешь. Муха озлобилась решительно на всех, устала и громко заявила:

— Если так, если вы не хотите понять, как мне скучно, так я буду сидеть в углу целую зиму… Вот вам. Да, буду сидеть и не выйду ни за что…

Она даже всплакнула с горя, припоминая минувшее летнее веселье. Сколько было весёлых мух; а она ещё желала остаться совершенно одной. Это была роковая ошибка…

Зима тянулась без конца, и последняя Муха начала думать, что лета больше уже не будет совсем. Ей хотелось умереть, и она плакала потихоньку. Это, наверно, люди придумали зиму, потому что они придумывают решительно всё, что вредно мухам. А может быть, это тётя Оля спрятала куда-нибудь лето, как прячет сахар и варенье.

Последняя Муха готова была совсем умереть с отчаяния, как случилось нечто совершенно особенное. Она, по обыкновению, сидела в своём уголке и сердилась, как вдруг слышит: жж-жж. Сначала она не поверила собственным ушам, а подумала, что её кто-нибудь обманывает. А потом… Боже, что это было. Мимо неё пролетела настоящая живая мушка, ещё совсем молоденькая. Она только что успела родиться и радовалась.

— Весна начинается… весна, — жужжала она.

Как они обрадовались друг другу! Обнимались, целовались и даже облизывали одна другую хоботками. Старая Муха несколько дней рассказывала, как скверно провела всю зиму и как ей было скучно одной. Молоденькая Мушка только смеялась тоненьким голоском и никак не могла понять, как это бывает скучно.

— Весна, весна. — повторяла она.

Когда тётя Оля велела выставить все зимние рамы и Алёнушка выглянула в первое открытое окно, последняя Муха сразу всё поняла.

— Теперь я знаю всё, — жужжала она, вылетая в окно, — лето делаем мы, мухи…

Источник

«Алёнушкины сказки» Д.Н. Мамина-Сибиряка

На улице темно. Идёт снег. Он запу­шил стёкла окна. Алё­нушка, свер­нув­шись клу­боч­ком, лежит в постели. Она ни за что не хочет уснуть, пока папа не рас­ска­жет сказку.

Отец Алё­нушки, Дмит­рий Нар­ки­со­вич Мамин-Сиби­ряк, — писа­тель. Он сидит за сто­лом, накло­нив­шись над руко­пи­сью своей буду­щей книги. Вот он встаёт, под­хо­дит поближе к Алё­нуш­ки­ной кро­вати, садится в мяг­кое кресло, начи­нает рас­ска­зы­вать… Вни­ма­тельно слу­шает девочка про глу­пого индюка, кото­рый вооб­ра­зил, будто он умнее всех, про то, как игрушки на име­нины собра­лись и что из этого вышло. Сказки заме­ча­тель­ные, одна инте­рес­нее дру­гой. Но один гла­зок у Алё­нушки уже спит… Спи, Алё­нушка, спи, красавица.

Алё­нушка засы­пает, поло­жив ладонь под голову. А за окном всё идёт снег…

Так про­во­дили они вдвоём дол­гие зим­ние вечера — отец и дочка. Алё­нушка росла без матери, её мать давно умерла. Отец любил девочку всем серд­цем и делал всё, чтобы ей хорошо жилось.

Он смот­рел на спя­щую дочку, и ему вспо­ми­на­лись его соб­ствен­ные дет­ские годы. Они про­шли в малень­ком завод­ском посёлке на Урале. На заводе рабо­тали тогда ещё кре­пост­ные рабо­чие. Они тру­ди­лись с ран­него утра до позд­него вечера, но про­зя­бали в нищете. Зато их гос­пода и хозя­ева жили в рос­коши. Ран­ним утром, когда рабо­чие шли на завод, мимо них про­ле­тали тройки. Это после бала, длив­ше­гося всю ночь, разъ­ез­жа­лись по домам богачи.

Дмит­рий Нар­ки­со­вич рос в бед­ной семье. В доме на счету была каж­дая копейка. Но его роди­тели были доб­рыми, отзыв­чи­выми, и люди тяну­лись к ним. Маль­чик любил, когда в гости при­хо­дили фаб­рич­ные масте­ро­вые. Они знали столько ска­зок и увле­ка­тель­ных исто­рий! Осо­бенно запом­ни­лось Мамину-Сиби­ряку пре­да­ние об уда­лом раз­бой­нике Мар­заке, кото­рый в дав­ние годы скры­вался в ураль­ском лесу. Мар­зак напа­дал на бога­тых, отни­мал у них иму­ще­ство и раз­да­вал его бед­ня­кам. И нико­гда цар­ской поли­ции не уда­ва­лось его изло­вить. Маль­чик вслу­ши­вался в каж­дое слово, ему хоте­лось стать таким же сме­лым и спра­вед­ли­вым, каким был Марзак.

Густой лес, где, по пре­да­нию, когда-то скры­вался Мар­зак, начи­нался в несколь­ких мину­тах ходьбы от дома. В вет­вях дере­вьев пры­гали белки, на опушке сидел заяц, а в чаще можно было повстре­чать и самого мед­ведя. Буду­щий писа­тель изу­чил все тро­пинки. Он бро­дил по бере­гам реки Чусо­вой, любо­вался цепью гор, покры­тых ело­вым и берё­зо­вым лесом. Горам этим не было ни конца ни края, потому и с при­ро­дой у него навсе­гда свя­за­лось “пред­став­ле­ние воли, дикого простора”.

Роди­тели научили маль­чика любить книгу. Он зачи­ты­вался Пуш­ки­ным и Гого­лем, Тур­ге­не­вым и Некра­со­вым. В нём рано заро­ди­лась страсть к лите­ра­туре. В шест­на­дцать лет он уже вёл дневник.

Про­шли годы. Мамин-Сиби­ряк стал пер­вым писа­те­лем, кото­рый нари­со­вал кар­тины жизни Урала. Он создал десятки рома­нов и пове­стей, сотни рас­ска­зов. С любо­вью изоб­ра­жал в них про­стой народ, его борьбу с неспра­вед­ли­во­стью и гнётом.

У Дмит­рия Нар­ки­со­вича много рас­ска­зов и для детей. Ему хоте­лось научить ребят видеть и пони­мать кра­соту при­роды, богат­ства земли, любить и ува­жать тру­до­вого чело­века. “Это сча­стье писать для детей”, — гово­рил он.

Запи­сал Мамин-Сиби­ряк и те сказки, кото­рые когда-то рас­ска­зы­вал дочке. Он издал их отдель­ной кни­гой и назвал её “Алё­нуш­кины сказки”.

В этих сказ­ках яркие краски сол­неч­ного дня, кра­сота щед­рой рус­ской при­роды. Вме­сте с Алё­нуш­кой вы уви­дите леса, горы, моря, пустыни.

Герои Мамина-Сиби­ряка те же, что и герои мно­гих народ­ных ска­зок: мох­на­тый непо­во­рот­ли­вый мед­ведь, голод­ный волк, трус­ли­вый заяц, хит­рый воро­бей. Они и думают и раз­го­ва­ри­вают между собой, как люди. Но в то же время это насто­я­щие живот­ные. Мед­ведь изоб­ра­жён неук­лю­жим и бес­тол­ко­вым, волк злым, воро­бей озор­ным, про­вор­ным забиякой.

Лучше пред­ста­вить их помо­гают имена и прозвища.

Вот Кома­рище — длин­ный носище — это боль­шой, ста­рый комар, а вот Кома­ришко — длин­ный носишко — это малень­кий, ещё неопыт­ный комарик.

Ожи­вают в его сказ­ках и пред­меты. Игрушки празд­нуют празд­ник и даже зате­вают драку. Раз­го­ва­ри­вают рас­те­ния. В сказке “Пора спать” изба­ло­ван­ные садо­вые цветы гор­дятся своей кра­со­той. Они похожи на бога­чей в доро­гих пла­тьях. Но скром­ные поле­вые цветы писа­телю милее.

Одним своим героям Мамин-Сиби­ряк сочув­ствует, над дру­гими под­сме­и­ва­ется. Он с ува­же­нием пишет о тру­дя­щемся чело­веке, осуж­дает без­дель­ника и лентяя.

Не тер­пел писа­тель и тех, кто зазна­ётся, кто думает, что всё создано только для них. В сказке “О том, как жила-была послед­няя Муха” рас­ска­зы­ва­ется об одной глу­пой мухе, кото­рая убеж­дена, что окна в домах сде­ланы для того, чтобы она могла вле­тать в ком­наты и выле­тать оттуда, что накры­вают на стол и достают из шкафа варе­нье только для того, чтобы её уго­стить, что сол­нышко све­тит для неё одной. Ну конечно, так может думать только глу­пая, смеш­ная муха!

Что общего в жизни рыбы и птицы? И писа­тель отве­чает на этот вопрос сказ­кой “Про Воро­бья Воро­бе­ича, Ерша Ершо­вича и весё­лого тру­бо­чи­ста Яшу”. Хотя и живёт Ерш в воде, а Воро­бей летает по воз­духу, но и рыба и птица оди­на­ково нуж­да­ются в пище, гоня­ются за лако­мым кус­ком, стра­дают зимой от холода, да и летом у них мно­же­ство неприятностей…

Вели­кая сила дей­ство­вать всем вме­сте, сообща. Уж как могуч мед­ведь, но и комары, если они объ­еди­нятся, могут побе­дить мед­ведя (“Сказка про Комара Кома­ро­вича — длин­ный нос и про мох­на­того Мишу — корот­кий хвост”).

Из всех своих книг Мамин-Сиби­ряк осо­бенно доро­жил “Алё­нуш­ки­ными сказ­ками”. Он гово­рил: “Это моя люби­мая книжка — её писала сама любовь, и поэтому она пере­жи­вёт всё остальное”.

Источник