Что не ветер шумит шафранников

Что не ветер шумит шафранников

ЧТО НИ ВЕТР ШУМИТ ВО СЫРОМ БОРУ

Что ни ветр шумит во сыром бору,
Муравьев идет на кровавый пир.
С ним черниговцы идут грудью стать,
Сложить голову за Россию-мать.
И не бурей пал долу крепкий дуб,
А изменник-червь подточил его.
Закатилася воля-солнышко,
Смерти ночь легла в поле бранное.
Как на поле том бранный конь стоит,
На земле пред ним витязь млад лежит.
Конь! Мой конь! Скачи в святой Киев-град:
Там товарищи, там мой милый брат.
Отнеси ты к ним мой последний вздох
И скажи: «Цепей я снести не мог,
Пережить нельзя мысли горестной,
Что не мог купить кровью вольности!»

Вольная русская поэзия XVIII-XIX веков. Вступит. статья, сост., вступ. заметки, подг. текста и примеч. С. А. Рейсера. Л., Сов. писатель, 1988 (Б-ка поэта. Большая сер.), под загл. «Песня»

Впервые в легальной печати: «Былое». 1907, № 8 (по списку в рукоп. сб. В. Е. Якушкина). Печ. по «Собранию стихотворений декабристов». Авторство М. А. Бестужева бесспорно устанавливается его мемуарами, в которых рассказано, как и когда песня была написана («Воспоминания Бестужевых». М.; Л., 1951. С. 292-295). Это, возможно, единственная сохранившаяся песня о восстании декабристов, написанная самими участниками восстания. В литературе встречаются незначительные варианты: ст. 8 «Смертна ночь легла в поле бранное», ст. 13 «Отнеси ты к ним мой последний вдох».

Есть сведения, что на голос песни «Уж как пал туман на сине море. » М. И. Муравьев-Апостол пел в Сибири песню, начинавшуюся следующими стихами:

Уж как пал ткман на Неву-реку,
Крепость царскую, Петропавловску,
Не проглянуть с небес красну солнышку,
Не развеять туман ветру буйному.

(Знаменский М. С. Мемуары // «Сибирская археография и источниковедение». Новосибирск, 1979. С. 208.)

Источник

Пережить нельзя мысли горестной,

Аннотация « Что не ветер шумит».

· Слова М. Бестужева, музыка В. Шафранникова.

Российский композитор, народный артист Каракалпакской АССР (1946). Автор музыки на каракалпакские и другие национальные темы (в т. ч. для театра), а также хоров, песен, эстрадных пьес и др.

Михаил Александрович Бестужев — писатель, брат Бестужева-Марлинского, родился 22 сентября 1800 г., умер в 1871 г. в Москве.

После смерти отца (1810) он жил с братом Николаем в Кронштадте, потом вместе с ним же переехал в Петербург и в 1812 г. определился в морской корпус, из которого в 1817 г. вышел офицером во флот, вынеся из школы весьма скудные познания. В 1819 г. Бестужев был на 2 года командирован в Архангельск, а по возвращении в Петербург продолжал работать вместе с Торсоном. В 1822 г. Торсон, вследствие служебных неприятностей оставил флот. Бестужев последовал за ним, а в 1825 г. поступил в гвардию, по совету брата своего Александра, в московский полк (поручиком). Еще ранее он примкнул к тайному обществу, членами которого были и его братья, и Торсон. 14-е декабря застало его ротным командиром. С солдатами Бестужев обходился гуманно и этим так привязал их к себе, что они 14 декабря пошли за ним на Исаакиевскую площадь. За участие в мятеже он был заключен в Петропавловскую крепость, потом сослан вместе с братом Николаем в Читу. В 1830 г. он, вместе с прочими декабристами, был переведен в Петровск и здесь получил возможность продолжать занятия по самообразованию, прерванные ссылкою. В 1839 г. Бестужева перевели в Селенгинск, где он купил усадьбу и пробыл до 1867 г. За долгую жизнь свою в Сибири Бестужев перепробовал все ремесла и занятия, а также учил детей ссыльных. Вместе с братом Николаем он отлично вел свое хозяйство и стал образцом едва ли не для всей Сибири, где и до сих пор хорошо известен бестужевский способ уборки хлеба, кладки печей и т. д. В 1867 г. Бестужев переселился в Москву, где и оставался до самой смерти. — Литературная деятельность его незначительна, началась довольно поздно и вся состоит из воспоминаний о братьях.

Муравьев идет на кровавый пир.

С ним идутчерниговцы грудью стать,

Сложить голову за Россию-мать.

И не бурей пал дблу крепкий дуб,

А изменник червь подточил его.

Закатилася воля-солнышко,

Смертна ночь легла на поле бранное.

Как на поле том бранный конь стоит,

На земле пред ним витязь млад лежит.

«Конь! мой конь! скачи в святой Киев-град;

Там товарищи, там мой милый брат.

Отнеси ты к ним мой последний вздох

И скажи: «Цепей я нести не мог,

Пережить нельзя мысли горестной,

Что не мог купить кровью вольности!».

Данное стихотворение из сборника «Собрание стихотворений декабристов», Лейпциг, 1862, подзаголовок «Песня», дата написания – 1827.

Муравьев-Апостол (1796-1826), декабрист, подполковник, возглавивший

восстание Черниговского полка.

Для передачи настроения, автор использует былинный стиль.

· Хор « Что не ветер шумит» написан в куплетной форме.Куплетная форма, — песенная форма, основанная на повторении одной мелодии с разным текстом. Широко распространена с древнейших времён в народной, академической, рок- и популярной музыке. Всего здесь 4 куплета, состоящие в свою очередь запева солиста-альта:

Далее идет подключение женских голосов, сопрано и альтов:

И во втором такте вступает весь хор (мужские голоса):

В пятом же такте альты расщипляются на 1 и 2:

· Данный хор написан в жанре песни. Песня— наиболее простая, но распространённая форма вокальной музыки, объединяющая поэтический текст с мелодией. Песни отличаются по жанрам, складу, формам исполнения и другим признакам. Песня может исполняться как одним певцом, так и хором. Песни поют как с инструментальным сопровождением, так и без него (a cappella). Существуют народные и профессиональные песни. В данном случае эта песня является профессиональной.

· Исполняется широко и сосредоточенно,так как идет подражание русской эпической (былинной) песне. Других отклонений в темпе нет. Исполняет смешенный хор acapella.

· Динамически « Что не ветер шумит» не разнообразен, так как здесь больше упор идет на литературный текст, соответственно динамика усиливается или уменьшается в зависимости от смыслового значения. В целом же, первый куплет идет на p, второй на mp, третий и четвертый в той же последовательности.

· Размер произведения сложный, переменный: 7/4 и 6/4. Семидольные такты группируются 4+3, а шестидольные по шестидольной схеме.

Источник

История создания песни. Романс «Лучина или То не ветку ветер клонит»

Стихи не часто становятся песнями и романсами, даже стихи очень хороших поэтов, а стихи третьестепенных авторов и того подавно, но часто бывает, что именно их стихи, вдруг, неожиданно и помимо их намерений, становятся народными, авторство которых забывается именно потому, что они уходят в народ, как, например, случилось с песней «Лучина».

Извела меня кручина,
Подколодная змея!
Догорай, моя лучина,
Догорю с тобой и я.

Не житье мне здесь без милой.
С кем теперь идти к венцу?
Знать, судил мне рок с могилой
Обручиться, молодцу.

Расступись, земля сырая,
Дай мне, молодцу, покой,
Приюти меня, родная,
В тесной келье гробовой.

Мне постыла жизнь такая,
Съела грусть меня, тоска.
Скоро, скоро ль гробовая
Скроет грудь мою доска?

Поэт разделил участь неизвестных авторов самых известных песен: «Однозвучно гремит колокольчик», легендарного «Варяга», «Гори, гори. » и других, хотя печатался он в таких журналах, как «Современник», «Отечественные записки» и «Московитянин», находившемся под покровительством самого графа С.С.Уварова.

Романсы и песни А. Варламова — яркая страница русской вокальной музыки. Композитор замечательного мелодического дарования, он создал произведения большой художественной ценности, завоевавшие редкую популярность. Кому не известны мелодии песен «Красный сарафан», «Вдоль по улице метелица метет» или романсов «Белеет парус одинокий», «На заре ты ее не буди»? По справедливому замечанию современника, его песни «с чисто русскими мотивами сделались народными». Поэтому напишу, что нашла о его жизни.

Варламов родился в небогатой семье. Его музыкальная одаренность проявилась рано: он самоучкой научился играть на скрипке — подбирал по слуху народные песни. Красивый, звонкий голос мальчика определил его дальнейшую судьбу: в 9 лет он был принят в петербургскую Придворную певческую капеллу малолетним певчим. В этом прославленном хоровом коллективе Варламов занимался под руководством директора капеллы выдающегося русского композитора Д. Бортнянского. Вскоре Варламов стал солистом хора, выучился игре на фортепиано, виолончели, гитаре. В 1819 г. молодого музыканта посылают в Голландию учителем певчих в русской посольской церкви в Гааге. Перед юношей открывается мир новых разнообразных впечатлений: он часто посещает оперу, концерты. даже сам выступает публично как певец и гитарист. По возвращении на родину (1823) Варламов преподает в петербургской Театральной школе, занимается с певчими Преображенского и Семеновского полков, затем снова поступает в Певческую капеллу хористом и учителем. Вскоре в зале Филармонического общества он дает свой первый в России концерт, где дирижирует симфоническими и хоровыми произведениями и выступает в качестве певца. Немалую роль сыграли встречи с М. Глинкой — они способствовали формированию самостоятельных взглядов молодого музыканта на развитие русского искусства. В 1832 г. Варламов был приглашен помощником капельмейстера Московских императорских театров, затем получил место «композитора музыки». Он быстро вошел в круг московской художественной интеллигенции, в среде которой было много талантливых людей, разносторонне и ярко одаренных: актеры М. Щепкин, П. Мочалов; композиторы А. Гурилев, А. Верстовский; поэт Н. Цыганов; писатели М. Загоскин, Н. Полевой; певец А. Бантышев и др. Их сближало горячее увлечение музыкой, поэзией, народным искусством.

Расцвет творчества Александра Варламова пришелся, когда он уехал из Петербурга, самого западного города, смотревшего через окно в Европу, уехал в первопрестольную. И именно Москва патриархальная сделала его горячим поклонником русской народной песни.

Пятнадцать лет, что композитор провел в Москве, стали расцветом его творчества. Он удивительно точно почувствовал атмосферу и нерв той эпохи, именно поэтому его песни и романсы («Красный сарафан», «Что затуманилась, зоренька ясная», «Не шумите, ветры буйные», «На заре ты ее не буди») пели и в русской избе, и в дворянских усадьбах. Варламов был широко известен и как вокальный педагог. Его «Школа пения» (1840) — первая в России крупная работа в этой области — и сейчас не утратила своего значения.

Последние 3 года Варламов провел в Петербурге, где надеялся снова поступить учителем в Певческую капеллу. Желание это не осуществилось, жизнь складывалась трудно. Широкая известность музыканта не защитила его от бедности и разочарований.

Задушевность, теплота и нежность отличает большинство песен и романсов Варламова. Без его музыки стихи Семёна Стромилова никогда бы не стали популярными, и так и остались бы никому неизвестными. Варламов писал музыку и к другим стихам Стромилова («Ожидание» и «К птичке»).

Зачем сидишь ты до полночи
У растворенного окна
И вдаль глядят печально очи?
Туманом даль заслонена!

Кого ты ждешь? По ком, тоскуя,
Заветных песен не поешь?
И ноет грудь без поцелуя,
И ты так горько слезы льешь?

Зачем ты позднею порою
Одна выходишь на крыльцо?
Зачем горячею слезою
Ты моешь тусклое кольцо?

Не жди его: в стране далекой
В кровавой сече он сражен.
Там он чужими, одинокий,
В чужую землю схоронен.

(С.Стромилов. Ожидание, 1839)

Благовестница природы!
Спой для праздника весны
Песню горней стороны,
И веселья, и свободы!

Расскажи мне, как на воле,
Ты, беспечная, живешь?
С кем знакомства ты ведешь;
Что поешь в лазурном поле?

Птичка, птичка! Как, откуда
Ты взяла такой наряд?
Как роскошен, как богат!
Что за прелесть, что за чудо!

(С.Стромилов. К птичке. Отрывок. 40-е годы)

Но ни та, ни другая песня не превзошли популярность «Лучины», которую поют уже почти сто пятьдесят лет оперные певцы, исполнители авторских и русских песен, многочисленные хоры и фольклорные ансамбли. О поэте очень мало написано, а если написано, то очень неточно, а иногда и просто уничижительно. Вот, например, что сказано о нем в советском сборнике о песнях русских поэтов (1965):

Евгений Евтушенко, однако, включил Семёна Стромилова в свою антологию русской поэзии, исключительно и только благодаря песне «Лучина», обессмертившей имя поэта. Несмотря на скудость информации, все-таки кое-какие сведения о поэте есть. Родился он в 1810 году и, судя по тому, что учился в Благородном пансионе при Московском университете, был дворянского происхождения.

С 1831 года Семён Стромилов начал служить чиновником в ведомстве военного генерал-губернатора Москвы. К народным песням поэт пришел не сразу. Начинал он с кавказской темы, очень популярной в тридцатые-сороковые годы позапрошлого века.

Я статней, ровней платана,
Гибче, тоньше, чем лоза.
Легче во сто раз тумана
И прозрачней, чем слеза.
Я в движеньях — ветер горный,
Голос мой звучней струны,
Мой наряд такой узорный —
Облит золотом луны…

Но постепенно стихи Стромилова становились тише, проще и душевней, что и привлекло к ним таких композиторов, как Александр Варламов и Александр Алябьев.

В исполнении Кадышевой

Источник

Что не ветер шумит шафранников

Войти

Авторизуясь в LiveJournal с помощью стороннего сервиса вы принимаете условия Пользовательского соглашения LiveJournal

История одной песни: «Уж как пал туман» / «Что ни ветр шумит»

Поскольку я в последние месяцы уже столько писала про Алексея Ивановича Тютчева, то было бы естественным в рубрике «История одной песни» рассказать и эту историю.

Но вот здесь на записи (поет Иван Скобцов (1900-1983) используется еще совсем третий текст. Однако важно, что во всех вариантах это сюжетная песня: история про доброго молодца, погибающего за Святую Русь.

Декабристская версия «Что ни ветр шумит», связанная с именами Михаила Бестужева и Алексея Тютчева, появилась около 1830 года. Приведу кусок воспоминаний Михаила Бестужева с небольшими сокращениями.

Что ни ветр шумит во сыром бору,
Муравьев идет на кровавый пир.
С ним черниговцы идут грудью стать,
Сложить голову за Россию-мать.
И не бурей пал долу крепкий дуб,
А изменник-червь подточил его.
Закатилася воля-солнышко,
Смертна ночь легла в поле бранное.
Как на поле том бранный конь стоит,
На земле пред ним витязь млад лежит.
Конь! Мой конь! Скачи в святой Киев-град:
Там товарищи, там мой милый брат.
Отнеси ты к ним мой последний вздох
И скажи: «Цепей я снести не мог,
Пережить нельзя мысли горестной,
Что не мог купить кровью вольности!

Я не ошибся в своем предчувствии. Не смотря на экзальтированное настроение присутствующих на обеде, которые мы постоянно устраивали 14 декабря, когда по окончании его вышел хор и запел гимн «Славянских дев», впечатление на слушателей было незаметно, хотя гимн был аранжирован превосходно. В последнем куплете, где речь относится прямо к России, и где Вадковский неприметными оттенками гармонии переходит в чисто русский мир и заканчивает мотивом русской песни, все присутствующие невольно встрепенулись, а особливо когда послышался в этом куплете упоительно задушевный голос Тютчева.
Но когда, после некоторого промежуткка, послышался симпатической голос Тютчева в простой русской песне «Что ни ветр шумит», где он был неподражаемо прекрасен, восторг был необычайный. Все бросились его обнимать, меня хотели качать на руках. Я убежал в свой номер и заперся»

Существует упоминание об еще одном «декабристском» варианте переделки этой песни. Михаил Знаменский упоминает о том, что Матвей Муравьев пел в Ялуторовске с такими словами:
Уж как пал туман на Неву-реку,
Крепость царскую, Петропавловску,
Не проглянуть с небес красну солнышку,
Не развеять туман ветру буйному.

Эх, куда пойду, пойду,
Где дороженьку широкую найду.
Дороженьку найду.

Эх, уж как пал туман на поле чистое,
Да позакрыл туман дороги дальние.
Эх, куда пойду,
Где дороженьку широкую найду.
Где же я дороженьку широкую найду.
Дороженьку найду.

Эх, за окном шумит да непогодушка,
Всё болит, болит моя головушка.
Эх, куда пойду,
Где дороженьку широкую найду.
Где же я дороженьку широкую найду.

Эх, поскорей взойди ты, солнце красное,
Пораскинь шатром ты небо чистое.
Эх, куда пойду, пойду,
Где дороженьку широкую найду.
Где же я дороженьку широкую найду.
Дороженьку найду. Эх.

Источник

Что не ветер шумит шафранников

Речь идет о трех стариках, живущих в Доме для военных ветеранов. Они — ветераны еще Первой мировой. Рене живет здесь уже 25 лет, Фернан — 10 лет, Густав — шесть месяцев. У Фернана осколок в голове, и он постоянно падает в обморок, у Рене — больная нога, Густав почти недвижен и никуда не выходит. И в жизни они мало что видели, как будто и не были никогда молодыми. Но ни они над собой, ни автор над ними не плачут. Напротив, смех — стихия пьесы, и нежность, и любовь к человеку. Впервые за много лет появилась комедия без черноты, без жестокости, без цинизма, где старики вечно остаются молодыми не после смерти, а при жизни, где безрассудный их побег из действительности воспринимается как единственно правильное решение и подтверждается чудом ожившей статуи.

Пьеса была номинирована на премию Мольера в пяти номинациях (2003), а английский перевод, сделанный Томом Стоппардом, получил премию Лоренса Оливье в номинации «Лучшая комедия» (2006).

Спектакли по пьесе были поставлены во многих российских театрах, в том числе в театре им. Е. Вахтангова и «Сатириконе». Существует также русский перевод Гаянэ Исаакян-Арну под названием «Тополя и ветер».

ВЕТЕР ШУМИТ В ТОПОЛЯХ

Густав: 75 лет, а, может, и больше, ибо он молодится; бесспорный любитель присочинить и слегка не в себе. В приюте он — новенький.

Фернан: шестидесяти лет, худо-бедно уживается с осколком снаряда, застрявшим у него в черепе.

Рене: примерно того же возраста, что и Густав, но, как говорится, «твердо стоит на ногах», единственный из всех.

Все трое — ветераны войны 1914–1918.

В глубине сцены — довольно широкий выход с нее. Другой выход, поуже, виден справа. Слева — деревянная сторожка. Единственное украшение пространства — каменная скульптура собаки. В центре сидят трое мужчин.

У первого, это Фернан, на голове повязка. Он читает газету. Другой, это Густав, смотрит вдаль. Пристальностью его взгляд напоминает собачий. Третий, это Рене, сидит, вытянув одну ногу. Рядом с ним лежит трость, на коленях — книга.

РЕНЕ: Через пару недель в парке станет особенно красиво… Люблю я месяц август.

ГУСТАВ: Так и знал, что один из вас нарушит молчание. Было прекрасно, так нет же, вам приспичило разделить с нами вашу страсть к августу месяцу.

ФЕРНАН: Вам не нравится месяц август?

ГУСТАВ: Я его терпеть не могу. Среди других месяцев он — то же самое, что воскресенье среди дней недели: никчемный…хуже других.

РЕНЕ: Зато он обещает прекрасные краски осени…

ГУСТАВ: Какой такой осени? Сентябрь, октябрь — агония, ноябрь — уже погребение…А самый дурацкий месяц — это декабрь: Рождество! В январе и феврале промерзаешь до костей… Март и апрель — сплошное надувательство: обещаний много, а толку мало…Потом снова начинается гадость: май, июнь, июль…

ФЕРНАН: Глобальное невезение…

РЕНЕ: Я встретил сестру Мадлен. Сегодня вечером отмечают день рождения Шассаня.

ГУСТАВ: Когда же это кончится, в самом деле? Просто мания какая-то — праздновать все дни рождения. Будто мы дети. Можно подумать, что здесь — ясли, а не дом для престарелых ветеранов войны.

ФЕРНАН: Совершенно с вами согласен, это невыносимо.

ГУСТАВ: Эта Мадлен — восторженная особа, просто одержима праздниками!

ФЕРНАН: Очень боюсь грядущего Нового года.

ФЕРНАН: У нас сейчас 1959, наступит 1960, то есть мы вступаем в новое десятилетие! Она непременно пожелает отметить сие обстоятельство, и каждый получит по двойной порции.

ГУСТАВ: Уж будьте уверены, она десять лет ждала этого момента!

РЕНЕ: И всё же у Шассаня сегодня день рождения.

ФЕРНАН: Вы заметили, что никогда два дня рождения не попадают на одно и то же число?

ФЕРНАН: И знаете, почему? Потому что Мадлен этого терпеть не может. Подозреваю, что она и за больными ухаживает в соответствии с датами их рождения. Если ваш день никем не занят, будете жить, а если занят…

ФЕРНАН: Помните Маро, капитана Маро? Он родился 12 февраля, как и я. Так вот, умер, не прожив здесь и шести месяцев… Вопрос стоял: или он, или я. Мне повезло больше.

РЕНЕ: Но он поступил уже умирающим.

ФЕРНАН: Нет, нет, сестра Мадлен от него избавилась, и я уверен: причина — только в дате его рождения. Некоторым образом она выбрала меня.

РЕНЕ: Как бы то ни было, она попросила меня сочинить, вместе с вами обоими, как она подчеркнула, небольшой стишок в честь лейтенанта Шассаня.

ФЕРНАН: Он здесь с какого времени?

ГУСТАВ: Как выглядит?

ФЕРНАН: Такой большой.

ГУСТАВ: В каких пределах?

ФЕРНАН: Не объять: человек-гора.

РЕНЕ: Вы не могли его не заметить. Блуждающая блаженная улыбка, явные трудности с доведением фразы до конца…да, впрочем, и с тем, чтобы ее начать. Вроде как в детство впал.

ФЕРНАН: Гигантский младенец.

ГУСТАВ: Нет, я его не видел. Знаете, я выхожу из своей комнаты только на час в день, чтобы поскучать тут с вами, потом съедаю тарелку теплого овощного супа и ложусь спать… Здесь столько чокнутых.

ФЕРНАН: А почему именно нам выпала такая честь — сочинить поздравление Шассаню?

РЕНЕ: Потому что он нас уважает. Сестра Мадлен только что мне это подтвердила.

ГУСТАВ: Меня он уважать никак не может, я с ним и слова не сказал. Даже не знаю, как он выглядит.

РЕНЕ: У вас есть идеи относительно поздравления?

РЕНЕ: Сделать нужно к вечеру…Праздничный ужин будет вечером…а подумать надо уже сейчас.

ФЕРНАН: (возвращается к чтению газеты) Да, но идей никаких. А у вас, Густав?

ГУСТАВ: Я даже не знаю, кто это такой.

РЕНЕ: Неважно, Мадлен попросила сделать, стало быть, давайте сделаем!

Пауза, во время которой Рене и Густав явно не напрягаются.

РЕНЕ: Шассаню это важно… Восемьдесят пять лет…Ну хоть четыре строчки, рифмованный пустячок…Что рифмуется с «ань»?

РЕНЕ: Создается впечатление, что вам наплевать.

ФЕРНАН: Конечно, наплевать.

РЕНЕ: Нехорошо…и сестра Мадлен обидится.

ФЕРНАН: Конечно, нехорошо, но попросила-то она вас, с вас и спросит.

РЕНЕ: Вот как! Ну ладно, сделаю сам… (Про себя:) »Восстань, Шассань, и перестань…»

ФЕРНАН: Как странно, что сестра Мадлен оказывает на вас столь терроризирующее воздействие.

РЕНЕ: Нет никакого террора, я просто стараюсь помочь.

ФЕРНАН: Да нет же, вы перепуганы.

РЕНЕ: Я пытаюсь помочь!

ФЕРНАН: Кстати, вас можно понять, она — настоящее пугало.

РЕНЕ: «При имени твоем, Шассань, готов я встать в любую рань…»

ФЕРНАН:…Но с Мадлен, как с дикими зверями, нельзя показывать, что боишься, иначе она тебя одолеет. Напрасно вы показали ей, что боитесь.

РЕНЕ: «Восстань, Шассань, и перестань…».

ФЕРНАН: Известно вам, что Фериньяк чуть было не схватился с ней врукопашную?

ГУСТАВ: А я надавал ей пощечин.

РЕНЕ: Надавали ей пощечин?

ФЕРНАН: И правильно сделали.

ГУСТАВ: Да не за что. Просто встретил ее утром, когда выходил из своей комнаты, и почувствовал, что она не ждет нападения, расслабилась. Тут я и воспользовался случаем, отметелил ее… С тех пор у нас натянутые отношения.

РЕНЕ: «В Шампани до сих пор все помнят о Шассане…» Неплохое начало, а? Что скажете?

ФЕРНАН: Я пока ничего говорить не стану. Подожду со своим мнением до конца строфы.

Источник