«Поломай голову» 124 уровень. Что не имеет содержания, но его можно видеть?

Довольно сложный вопрос, на мой взгляд, на 124 уровне игры «Поломай голову», поистине головоломка!

Бывает круглым, тёмным, пулевым, сквозным, вентиляционным, входным.

На картинке два отверстия, просверленых в стене.

Правильным ответом на этот вопрос будет слово отверстие (по буквах все совпадает и сходится). Ведь именно отверстие (или дыра), не имеют содержания, но их можно видеть. Поэтому однозначно можно сказать, что верным ответом будет вариант отверстие.

Ведь действительно, отверстие, например дыру в стене, можно увидеть, а вот содержания у этого отверстия нет. Вопрос конечно для людей с хорошо развитой логикой, голову конечно не поломаешь от такого вопроса, но додуматься тоже не просто.

На 124-м уровне игры «Поломай голову» мы должны разгадать загадку о том, что можно видеть, несмотря на отсутствие в нём содержания. Правильным ответом на эту коварную головоломку будет слово отверстие. Ведь отверстие мы можем увидеть и даже пощупать, хотя оно не материально и не имеет никакого содержания.

На этот вопрос помогли буквы ответить, именно по ним составила нужное слово, оно и по смыслу подошло, мы видим отверстие, и так его называем, но содержание имеет уже только то, что находится за отверстием, а не само оно.

О Т В Е Р С Т И Е.

На 124-м уровне игры загадано такое слово как ОТВЕРСТИЕ. Действительно, оно ничего не содержит, представляет собой пространство, пустоту, однако же мы все можем его видеть. Такой вот правильный ответ этой головоломки.

На удивление вопрос на этом уровне был достаточно легким и ответ подобрался сам собой, из-за большого количества букв в слове стало еще легче ответить. Ответом к данному вопросу будет слово «ОТВЕРСТВИЕ». Мы его легко видим, но там совсем ничего нет.

Сложная загадка, сразу ее не отгадаешь. Это отверстие. Оно и в самом деле ничего не содержит, в нем одна пустота, однако мы можем прекрасно его видеть. Мы сразу замечаем отверстия в разных предметах, даже небольшие.

Всё это о предмете мебели, который нужен нам для хранения вещей.

Простенький ребус в 221 уровне «Поломай голову». Надо просто разложить два предмета и написать их рядышком. Точнее бутылку с черепом поставить на букву «Р», заменив ее более коротким синонимом «яд». Итак решение: на букве «Р» твердо стоит бутылка с ядом = НА Р ЯД читается вместе НАРЯД (вне очереди-)

Думаю, что это уменьшительно-ласкательное производное от мужского имени Валентин. В таком случае к мальчику обращаются, называя его ВАЛЯ! Что же касается первого ответа, то он не совсем верен, поскольку имя Женя изначально было мужским.

Да, если оно качественное (не кривое) и не затуманенное пылью или пятнами от неряшливого прикосновения хозяина, вполне может отразить реальную картинку.

В любом случае, ответом к данному вопросу будет зеркало.

Но поскольку по буквам он не подходит, в кружочки надо вписать слово ПЕНСНЕ.

Это тоже глазной прибор, но немного другой.

Пенсне это те же очки, но без заушных дужек,

а держится на носу с помощью пружины, которая зажимает переносицу.

Источник

Что не имеет никакого содержания но мы можем это видеть

Сфинкс задаст вам загадку и в зависимости от того, правильно или нет вы ответите, благословит либо проклянет вас.

В качестве благословения вы можете получить ресурсы, ману, опыт или очки передвижения.

Проклятие может заключаться в потере ресурсов, запрете на посещение определенных объектов или враждебности всех встреченных монстров.

Ответ должен состоять из одного слова или буквы, без знаков препинания и пробелов.

Для посещения сфинкса у вас должно быть максимальное количество очков передвижения. После разговора с чудовищем вы не сможете передвигаться в этот день.

Что есть у всех? имя

Сперва блеск,
за блеском треск,
за треском плеск. гроза

Без рук, без ног,
а двери отворяет. ветер

Летит орлица по синему небу:
крылья распластала,
солнышко застлала. туча

Без рук, без ног,
а рисовать умеет. мороз

Скатерть бела
весь свет одела. снег

Кого с земли плетью не сгонишь? тень

Не увидать её корней,
Вершина выше тополей,
Всё вверх и вверх она идёт,
Но не растёт. гора

Без голоса кричит,
Без зубов кусает,
Без крыльев летит,
Без горла завывает. ветер

Без замков, без засовов дом,
Слиток золота спрятан в нём. яйцо

Без воздуха живёт она
И, как могила, холодна,
Не пьёт, хотя в воде сидит,
В броне, однако не звенит. рыба

Уничтожает всё кругом:
Цветы, зверей, высокий дом,
Сжуёт железо, сталь сожрёт
И скалы в порошок сотрёт,
Мощь городов, власть королей
Его могущества слабей. время

Слог ПЕРВЫЙ в музыке ищите,
ВТОРОЙ слог в танцах мы найдем,
А ЦЕЛОЕ, уж не взыщите,
У огородника возьмем. репа

Букву и творение поэта мы возьмем;
Соединив их, ЦЕЛЫМ питье мы назовем. вода

Что без начала и конца,
Помимо шара и кольца. время

Мой ПЕРВЫЙ слог в заборе,
ВТОРОЙ найдете в хоре,
При встрече ТРЕТИЙ восклицаем,
А все едою называем. колбаса

Сперва две ноты мы возьмем,
Союз идет за тем;
Во ВСЕМ игру найдем,
Известную нам всем. домино

Мое ПЕРВОЕ найдется в каждой азбуке легко,
А ВТОРОЕ будет нота, что от «до» недалеко.
ТРЕТЬЕ надобно в предлогах хорошенько поискать,
Чтоб потом, сложивши, ЦЕЛЫМ деревцо одно назвать. береза

Летела стая гусей: один гусь впереди, а два позади;
Один позади и два впереди;
Один между двумя и три в ряд.
Сколько всего летело гусей? 3

Сколько концов у пяти с половиной палок? 12

Шли гурьбой:
Тёща с зятем
Да муж с женой,
Мать с дочерью,
Да бабушка со внучкой,
Да дочь с отцом.
Много ли всех? 4

Источник

Часть 1.

ЛЕВИАФАН, ИЛИ МАТЕРИЯ,

ФОРМА И ВЛАСТЬ ГОСУДАРСТВА

ЦЕРКОВНОГО И ГРАЖДАНСКОГО.

Часть 1-2. О человеке. О государстве.1651

Гоббс Т. Левиафан…Гоббс Т. Сочинения в 2 томах. Т.2. М.: Мысль, 1991. (ФН.т.115).731с.- С.5-285

Моему высокочтимому другу мистеру Фрэнсису Годольфину из Годольфина

использу­ются другими, больше всего, может быть, способно вызвать недовольство. Но делал я это с должным смирением, а так­же в силу необходимости (диктуемой задачей моего труда),

и покорнейшим слугой. Т. Гоббс

части политического тела, похожи на то «fiat» 4, или «сотворим человека», которое было произнесено Богом при акте творения.

Чтобы описать природу этого искусственного человека, я буду рассматривать:

Во-первых, материал, из которого он сделан, и его мастера, т. е. человека.

Во-вторых, как и путем каких соглашений он был создан, каковы точно права и власть или авторитет сувере­на и что сохраняет государство и что его разрушает.

В-третьих, что такое христианское государство.

Наконец, что такое царство тьмы (kingdom of darkness).

В отношении первого пункта в последнее время широко пошла в ход поговорка, что мудрость приобретается чтени­ем не книг, а людей. Вследствие этого те лица, которые но большей части не могут представить никакого другого доказательства своей мудрости, рады показать, что они, по их мнению, вычитали в людях, немилосердно порицая друг друга за глаза. Есть, однако, другая поговорка, которую в последнее время перестали понимать и следуя которой указанные лица, если бы постарались, могли бы действи­тельно научиться читать друг друга. Это именно афоризм nosce te ipsum 5, читай самого себя. Смысл этого афоризма сводится не к тому, чтобы, как это стало теперь обыкнове­нием, поощрять людей власть имущих к варварскому отношению к людям, стоящим ниже их, или подстрекать людей низкого происхождения к дерзкому поведению по отношению к людям вышестоящим, а к тому, чтобы поучать нас, что в силу сходства мыслей и страстей одного человека с мыслями и страстями другого всякий, кто будет смотреть внутрь себя и соображать, что он делает, когда он мыслит, предполагает, рассуждает, надеется, боится и т. д., и по каким мотивам он это делает, будет при этом читать и знать, каковы бывают при подобных условиях мысли и страсти всех других людей. Я говорю о сходстве самих страстей, которые одинаковы у всех людей,- о желании, страхе, надежде и т. п., а не о сходстве объектов этих страстей, т. е. вещей, которых желают, боятся, на которые надеются и т. п., ибо последние различаются в зависимости от инди­видуального устройства человека и особенностей его воспи­тания и легко ускользают от нашего познания, так что буквы человеческой души, загрязненные и запутанные обычно притворством, ложью, лицемерием и ошибочными учениями (doctrines), разборчивы только для того, кто ведает наши сердца. И хотя при наблюдении действий

людей мы можем иногда открыть их намерения, однако делать это без сопоставления с нашими собственными намерениями и без различения всех обстоятельств, могу­щих внести изменения в дело, все равно, что расшифровы­вать без ключа, и в большинстве случаев это значит быть обманутым или в силу слишком большой доверчивости, или в силу слишком большого недоверия в зависимости от того, является ли сам читатель в человеческих сердцах хорошим или плохим человеком.

Впрочем, как бы превосходно один человек ни читал в другом на основе его действий, он это может осуществить лишь по отношению к своим знакомым, число которых ограниченно. Тот же, кто должен управлять целым наро­дом, должен постичь (to read) в самом себе не того или другого отдельного человека, а человеческий род. И хотя это трудно сделать, труднее, чем изучить какой-нибудь язык или отрасль знания, однако, после того как я изложу то, что читаю в самом себе, в методической и ясной форме, другим останется лишь рассмотреть, не находят ли они то же самое также и в самих себе. Ибо этого рода объекты познания не допускают никакого другого доказательства.

Что касается человеческих мыслей, то я буду их рассматривать сначала раздельно, а затем в их связи или взаимной зависимости. Взятые раздельно, каждая из них есть представление (representation) или призрак (appea­rance) какого-либо качества или другой акциденции тела вне нас, называемого обычно объектом. Объект действует на глаза, уши и другие части человеческого тела и в зависи­мости от разнообразия своих действий производит разно­образные призраки.

Начало всех призраков есть то, что мы называем ощущением (sense) (ибо нет ни одного понятия в человече­ском уме (mind), которое не было бы порождено первона­чально, целиком или частично, в органах ощущения). Все остальное есть производное от него.

Для понимания вопросов, трактуемых в настоящей книге, знание естественной причины ощущения не очень необходимо; и об этом я и писал подробно в другом месте 6. Тем не менее, чтобы развить каждую часть моей настоящей системы, я здесь вкратце изложу сказанное там.

Причиной ощущения является внешнее тело, или объ­ект, который давит на соответствующий каждому ощуще­нию орган непосредственно, как это бывает при вкусе и осязании, или опосредствованно, как при зрении, слухе и обонянии. Это давление, продолженное внутрь

Однако во всех университетах христианского мира философы-схоластики, основываясь на некоторых текстах Аристотеля, учат другой доктрине. В отношении причины зрения они говорят, что видимая вещь посылает во все стороны visible species, что по-английски означает внешняя видимость, призрак (apparition), вид (aspect) или видимое видение, проникновение которого в глаз есть зрение. И в от­ношении причины слуха они говорят, что слышимая вещь посылает audible species, т. е. слышимый вид или слыши­мое видение, проникновение которого в ухо производит слух. Более того, в отношении причины понимания они также говорят, что понимаемая вещь посылает intelligible species, т. е. умственное видение, проникновение которого в рассудок (understanding) производит наше понимание 7.

Я говорю это не для отрицания пользы университетов. Но, так как мне придется позже говорить об их роли в государ­стве, я не должен пропустить случая попутно показать вам, каковы их недостатки, а одним из них является частое употребление ничего не значащих слов.

О ПРЕДСТАВЛЕНИИ (IMAGINATION)

Никто не сомневается в той истине, что вещь, находяща­яся в состоянии покоя, навсегда остается в этом состоянии, если ничто другое не будет двигать ее; но не так легко соглашаются с тем, что вещь, находящаяся в состоянии движения, всегда будет в движении, если ничто другое не остановит ее, хотя основание в первом и во втором случае одно и то же (а именно, что ни одна вещь не может сама менять свое состояние). Объясняется это тем, что люди судят по себе не только о других людях, но и о всех других вещах, и так как после движения они чувствуют боль и усталость, то полагают, что всякая вещь устает от движе­ния и ищет по собственному влечению отдых; при этом рассуждающие так не спрашивают себя, не есть ли сало это желание покоя, которое они в себе находят, лишь другое движение. Исходя из только что указанных соображений, схоластики говорят, что тяжелые тела падают вниз из стремления к покою и из желания сохранить свою природу в таком месте, которое наиболее пригодно ддя них, и, таким образом, бессмысленно приписывают неодушевленным ве­щам стремление и знание того, что пригодно для их сохра­нения (знание большее, чем то, которым обладает человек).

называют это фантазией (fancy), что означает призрак (appearance) и что применимо как к одному, так и к друго­му ощущению. Воображение есть, поэтому лишь ослаблен­ное ощущение и присуще людям и многим другим живым существам, как во сне, так и наяву.

Ослабление ощущения у бодрствующих людей есть не ослабление движения, произведенного при ощущении, а лишь затемнение его, подобно тому как свет солнца за­темняет свет звезд. Звезды днем не в меньшей степени, чем ночью, проявляют те качества, благодаря которым они бывают видимы. Но так как из всех раздражений, которые наши глаза, уши и другие органы получают от внешних тел, мы ощущаем лишь преобладающее, то ввиду преобла­дания света солнца мы не ощущаем действия звезд. Вот почему если какой-нибудь объект удаляется от наших глаз, то, хотя впечатление, произведенное им, остается, все же ввиду того, что его место заступают другие, более близкие объекты, которые действуют на нас, представление пре­жнего объекта затемняется и слабеет, подобно тому как это бывает с человеческим голосом в шуме дня. Отсюда следу­ет, что, чем длительнее время, протекшее после акта зрения или ощущения какого-нибудь объекта, тем слабее его образ, так как непрерывное изменение человеческого тела с течением времени разрушает частицы, находящиеся в движении в акте ощущения. Расстояние во времени и в пространстве, таким образом, оказывает на нас одно и то же действие. Подобно тому как предметы, видимые нами на большом расстоянии, представляются нам тусклыми и не имеющими мелких деталей, а слышимые голоса становятся слабыми и нерасчлененными, точно так же после большого промежутка времени слабеет наш образ прошлого, и мы забываем (к примеру) отдельные улицы виденных нами городов, многие отдельные обстоятельства событий. Это ослабленное ощущение, когда желаем обозначить саму вещь (т. е. вообразить (fancy) саму ее), мы называем, как я сказал, представлением. Но когда мы желаем выразить факт ослабления и обозначить, что ощущение поблекло, устарело и отошло в прошлое, мы называем его памятью.

Память (memory). Таким образом, представление и па­мять обозначают одну и ту же вещь, которая лишь в зависи­мости от различного ее рассмотрения имеет разные назва­ния.

Богатая память (much memory), или память о многих вещах, называется опытом.

Опять-таки, так как мы имеем представление лишь о тех вещах, которые мы раньше

восприняли ощущением целиком сразу или по частям в разное время, то в первом случае,- например, когда мы представляем весь объект, как он представился ощуще­нию,- мы имеем простое представление; так мы пред­ставляем себе человека или лошадь, которых мы видели раньше; во втором же случае мы имеем сложное представ­ление,- например, когда мы от созерцания человека в одно время и лошади в другое время создаем в уме образ кентав­ра. Таким образом, когда человек складывает образ своей собственной личности с образом действий другого человека, воображая себя, например, Геркулесом или Александром (что часто случается с теми, кто слишком отдается чтению романов), то мы имеем сложное представление и, со­бственно говоря, умственную фикцию. Бывают также другие представления, возникающие у людей (хотя и бодр­ствующих) от слишком сильного воздействия на органы ощущения. Так, например, если мы загляделись на солнце, впечатление образа солнца остается перед нашими глазами долгое время спустя; точно так же человек, долго и интен­сивно работавший над геометрическими фигурами, будет и в темноте (несмотря на то, что он бодрствует) иметь перед глазами образы линий и углов. Так как этот род фантазии обыкновенно не приходится к слову в разговорах людей, то он и не имеет особого названия.

Сновидения. Представления спящих мы называем сно­видениями. Эти последние так же (как все другие пред­ставления) были раньше целиком или частями в ощуще­нии. Но мозг и нервы, эти необходимые органы ощущения, слишком скованы сном и с трудом могут быть движимы действием внешних объектов, чтобы испытывать ощуще­ния. Поэтому сновидения могут иметь место лишь постоль­ку, поскольку они проистекают из возбуждения внутрен­них частей человеческого тела. Когда эти внутренние части бывают раздражены, то они в силу их связи с мозгом и дру­гими органами держат последние в состоянии движения, ввиду чего прежде приобретенные представления появля­ются, как если бы человек бодрствовал, и раз органы ощущения столь скованы, что нет ни одного нового объекта, который мог бы овладеть ими и затемнить эти представле­ния более сильным впечатлением, то сновидения по

вo сне я не часто и не постоянно думаю о тех же лицах, местах, предметах и действиях, о которых думаю наяву, и что я не припоминаю во сне такого длинного ряда свя­занных мыслей, как в другое время, а также ввиду того, что в бодрствующем состоянии я часто замечаю нелепость моих сновидений, но никогда не думаю во сне о нелепости своих мыслей наяву, то я вполне убежден, что, находясь в бодр­ствующем состоянии, я не сплю, хотя во сне и воображаю себя бодрствующим.

Призраки, или видения. Труднее всего отличить сно­видения человека от его мыслей наяву, когда мы по какой-нибудь случайности не замечаем, что спали, как это легко может случиться с человеком, которого тяготят страшные мысли и сильные укоры совести, а также с человеком, который спит не раздеваясь и не в постели, например с тем, кто дремлет, сидя в кресле. Ведь если какое-нибудь необы­чайное и необъяснимое явление представится тому, кто раздевается перед сном и старательно готовится ко сну, то он вряд ли примет это за нечто иное, чем сон. Мы читаем о Марке Бруте (которому Юлий Цезарь спас жизнь и

видеть сон о том, что его более всего ужасало. Тот же страх, по мере того как Брут постепенно просыпался, неизбежно должен был также заставлять явление постепенно исчез­нуть. Брут же, не уверенный в том, что он спал, не мог иметь никакого основания считать это сном или чем-либо иным, а не видением. Такие случаи нередки, ибо даже совершенно бодрствующие люди, если они робки и суе­верны, начинены всякими страшными сказками и, нахо­дясь одни в темноте, подвержены подобного рода иллюзи­ям. Они верят, что видят бродящих по кладбищу духов и привидения умерших людей, между тем как это лишь их фантазия или же проделка некоторых лиц, пользующихся подобным суеверным страхом, чтобы пройти ночью перео­детыми в такие места, посещение которых они желали бы оставить в тайне.

Вследствие незнания, каким образом отличить сновиде­ния и другие яркие фантастические образы от того, что мы видим и ощущаем наяву, и возникло в прошлом большин­ство религий язычников, поклонявшихся сатирам, фавнам, нимфам и т. п. В настоящее время такое незнание порожда­ет у невежественных людей их мнения о русалках, приви­дениях, домовых и могуществе ведьм. Ибо, что касается ведьм, я полагаю, что их колдовство не есть реальная сила, и тем не менее я думаю, что их справедливо наказывают за их ложную уверенность, будто они способны причинять подобное зло,- уверенность, соединенную с намерением причинить это зло, будь они на то способны. Их колдовство ближе к религии, чем к искусству и науке. Что же касается русалок и бродячих привидений, то я полагаю, что такие взгляды распространялись или не опровергались с целью поддерживать веру в полезность заклинания бесов, крестов, святой воды и других подобных изобретений духовных лиц. Не приходится, конечно, сомневаться в том, что Бог может сотворить сверхъестественные явления (unnatural appariti­ons). Но что Бог это делает так часто, что люди должны бояться таких вещей больше, чем они боятся приостановки или изменения хода природы, что Бог тоже может совер­шить,- это не является догматом христианской веры. Под тем предлогом, что Бог может сотворить всякую вещь, дурные люди смело утверждают все что угодно, если только это служит их целям, хотя бы они сами считали это не­верным. Разумный человек должен верить этим людям лишь постольку, поскольку правильное рассуждение за­ставляет считать правдоподобным то, что они говорят. Если бы эта суеверная боязнь духов была устранена, а вместе

с ней и предсказания на основании снов, ложные пророче­ства и другие связанные с этим вещи, при помощи которых хитрецы и властолюбцы околпачивают простодушный на­род, то люди были бы более склонны повиноваться граж­данской власти, чем это имеет место теперь.

Понимание (Understanding). Представление, которое вызывается в человеке (или в

каком-нибудь другом суще­стве, одаренном способностью иметь представления) слова­ми или другими произвольными знаками, есть то, что мы обычно называем пониманием, и оно обще и человеку, и животному. Ибо собака, как и многие другие животные, по привычке будет понимать зов или порицание своего хозяина. Понимание же, составляющее специфическую особенность человека, состоит в понимании не только воли другого человека, но и его идей и мыслей, поскольку по­следние выражены последовательным рядом имен вещей, соединенных в утверждения, отрицания и другие формы речи. О понимании этого рода я буду говорить нише.

О ПОСЛЕДОВАТЕЛЬНОСТИ ИЛИ СВЯЗИ ПРЕДСТАВЛЕНИЙ

Под последовательностью, или связью мыслей, я пони­маю то следование мыслей друг за другом, которое называ­ют (в отличие от речи, выраженной словами) мысленной речью.

Когда человек думает о какой-нибудь вещи, то не-

посредственно следующая за этим мысль не является совершенно случайной, как это кажется. Мысли не следуют безразлично одна за другой. Напротив, подобно тому как мы не имеем никакого представления о том, чего не было когда-то целиком или частично в нашем ощущении, точно так же мы не имеем перехода от одного представления к другому, если мы никогда раньше не имели подобного перехода в наших ощущениях. Это имеет следующее осно­вание. Все представления суть движения внутри нас, являющиеся остатками движений, произведенных в ощу­щении. И те движения, которые непосредственно следуют друг за другом в ощущении, продолжают следовать в том же порядке и после исчезновения ощущения, так что если предыдущее движение снова имеет место и является

пре­обладающим, то последующее в силу связанности движи­мой материи следует за ним таким же образом, как вода на гладком столе следует в том направлении, в котором какая-либо капля ее водится пальцем. Но так как за одной и той же воспринятой вещью в ощущении иногда следует одна вещь, а иногда другая, то с течением времени случается, что, представляя себе одну вещь, мы не можем сказать с уверенностью, каково будет наше ближайшее представле­ние. Одно лишь можно уверенно сказать, а именно что это будет нечто следовавшее за имеющимся у нас представле­нием в то или иное время ранее.

Именно мысль о войне повела к мысли о выдаче короля его врагам, а эта мысль повлекла за собой мысль о том, как был предан Христос, что в свою очередь навело на мысль о 30 сребрениках, которые были ценой предательства, а отсю­да легко вытекал приведенный ядовитый вопрос, и все это в течение одного мгновения, ибо мысли текут быстро.

Упорядоченная связь мыслей бывает двоякого рода. Связь одного рода имеется тогда, когда мы, имея какое-нибудь воображаемое следствие, ищем производящие его причины или средства; такая связь присуща как человеку, так и животному. Связь другого рода имеется тогда, когда, представляя какую-нибудь вещь, мы ищем все возможные следствия, которые могут быть произведены ею, иначе говоря, представляем себе, что мы можем делать с ней, когда будем ею владеть. Признаков этого рода связи мыс­лей я никогда не наблюдал ни у кого другого, кроме как у человека, ибо такого рода любопытство вряд ли присуще

причины. Бывает иногда, что человек ищет то, что потерял. В этом случае с целью обнаружить, где и когда случилась пропажа, он мысленно возвращается с одного места на другое, от одного момента времени к другому, начиная с того места и момента, где и когда он впервые заметил пропажу. Это делается с целью найти определенные и

огра­ниченные моменты времени и пространства, в которых надо начать систематические поиски. Отсюда его мысль снова пробегает те же места и моменты, чтобы найти, какое

дей­ствие или случай были причиной его потери. Это мы называем воспоминанием, или вызыванием в уме. Римляне называют это reminiscentia, как если бы это было

воспро­изведением в сознании наших прежних действий.

Бывает иногда, что человек знает определенное место, в пределах которого ему следует искать; тогда он мысленно пробегает по всем его частям таким же образом, как поте­рявший драгоценность стал бы искать ее, бегая с места на место по комнате, или же как гончая рыщет по полю, пока не найдет след, или как человек пробегает словарь, чтобы отыскать рифму.

к жизни. Лишь от него одного и сверхъестественным путем исходит пророчество. Лучший пророк, естественно, явля­ется лучшим угадчиком, а лучший угадчик тот, кто больше всего сведущ и искусен в вещах, о которых он гадает, ибо он имеет больше всего знаков, чтобы при их помощи угадать.

Знаки. Знаком (sign) является предыдущее событие по отношению к последующему и, наоборот, последующее по отношению к предыдущему, если подобная последователь­ность была наблюдаема раньше, и, чем чаще такая последо­вательность была наблюдаема, тем меньше неуверенности в отношении знака. Вот почему, кто имеет больше опыта в

каком-нибудь роде дел, тот имеет в своем распоряжении больше знаков, при помощи которых он может гадать на­счет будущего, а следовательно, является наиболее

благо­разумным. При этом такой человек настолько благора­зумнее новичка в подобного рода делах, что преимущество первого не может быть уравновешено природным или импровизированным остроумием второго, хотя многие мо­лодые люди, может быть, думают по-другому.

Однако не благоразумие отличает человека от животно­го. Бывают животные, которые в возрасте одного года больше замечают и преследуют то, что им полезно, следова­тельно, более благоразумны, чем десятилетние ребята.

Опыт прошлого. Подобно тому, как благоразумие есть предположение будущего, основанное на опыте прошлого, точно так бывает предположение прошедшего, выведенное из других вещей (не будущих, а тоже прошлых). Тот, кто, например, наблюдал ход вещей и последовательность собы­тий, при которых цветущее государство дошло сначала до гражданской войны, а затем до гибели, угадает при виде гибели другого государства, что подобная война и подобный ход событий имели место и здесь. Но в такой догадке почти так же мало уверенности, как и в отгадывании будущего, ибо они основаны лишь на одном опыте.

помощи речи и метода эти способности могут быть развиты до такой степени, что человек делается отличным от всех других живых существ.

Бесконечное (Infinite). Все, что мы себе представляем, конечно (finite). В соответствии с этим мы не имеем ника­кой идеи, никакого понятия о какой-либо вещи, называе­мой нами бесконечной. Человек не может иметь в своем уме образ бесконечной величины, точно так же он не может себе представить бесконечной скорости, бесконечного времени, бесконечной силы или бесконечной власти. Когда мы гово­рим, что какая-либо вещь бесконечна, то обозначаем лишь, что не способны представить себе конец и пределы назван­ной вещи, так как имеем представление не о самой беско­нечной вещи, а лишь о нашей собственной неспособности. Поэтому имя Бога употребляется не с тем, чтобы дать нам представление о Нем, ибо Он непостижим и Его величие и сила непредставляемы, а лишь с тем, чтобы почитать Его. Точно так же, как я уже говорил, все, что понимаем, снача­ла было воспринято нами в ощущении сразу целиком или по частям, ибо у человека не может быть никакой мысли, никакого представления о вещи, которые бы не содержа­лись в ощущении. Ни один человек поэтому не может представить какую-либо вещь иначе как находящейся в оп­ределенном месте, обладающей определенной величиной и способностью быть делимой на части; точно так же никто не может представить ни того, чтобы какая-либо вещь находилась целиком в этом и одновременно в другом месте, ни того, чтобы две или более вещи могли быть одновре­менно в одном и том же месте, ибо ни то, ни другое никогда не было и не может быть воспринято ощущением, а все это нелепые, бессмысленные разговоры, принятые на веру обманутыми философами и обманутыми или обманываю­щими схоластами.

ского рода, рассеянного по столь многим и отдаленным областям земли; оно было к тому же весьма трудным, ибо требовало внимательного наблюдения за различными дви­жениями языка, нёба, губ и других органов речи, чтобы создать столько же различных букв для их запоминания. Но наиболее благородным и выгодным из всех других изобретений было изобретение речи, состоящей из имен (names), или названий (appellations), и их связи; при их помощи люди регистрируют свои мысли, вызывают их в памяти, если они были в прошлом, и сообщают их друг другу для взаимной пользы и общения. Без способности речи у людей не было бы ни государства, ни общества, ни договора, ни мира, так же как этого нет у львов, медведей и волков. Первым творцом речи был сам Бог, который научил Адама, как называть тварей, подобных тем, которые Он ему показал, и в этом вопросе Священное писание даль­ше не идет. Однако этого было достаточно, чтобы научить Адама прибавлять еще имена по мере дальнейшего опыта и использования этих тварей, а также постоянно соединять эти имена так, чтобы быть понятым. Таким образом, с тече­нием времени могло накопиться столько слов, сколько нужно было Адаму, хотя и не столько, сколько необходимо оратору или философу. В самом деле, я не нахожу в Свя­щенном писании ничего, откуда прямо или косвенно можно было бы вывести заключение, что Адам знал назва­ния всех фигур, чисел, мер, цветов, звуков, представлений, отношений; еще меньше оснований думать, будто он знал названия слов и выражений (speech) вроде общее,

специ­фическое, утвердительное, отрицательное, желательное, неопределенное, которые все полезны; и совсем он не знал бытие (entity), умышленность (intentionality), сущность (quiddity) и других ничего не выражающих слов схоластов.

Злоупотребление речью. Этим способам употребления соответствуют также четыре злоупотребления речью. Пер­вое, когда люди неправильно регистрируют свои мысли из-за неустойчивого значения употребляемых ими слов, в силу чего люди регистрируют в качестве своих представлений то, что они никогда не представляли, и, таким образом, обманывают себя. Второе, когда они употребляют слова метафорически, т. е. в ином смысле, чем тот, для которого они предназначены, обманывая этим других. Третье, когда они словами объявляют как свою волю то, что ею не явля­ется. Четвертое, когда слова употребляют, чтобы

Имена собственные и общие. Способ, благодаря которо­му речь служит для запоминания последовательности

причин и следствии, состоит в применении имен и их связи. Из имен некоторые суть собственные и относятся лишь к одной вещи, как, например, Петр, Джон, этот человек, это дерево; некоторые же общи многим вещам, например чело­век, лошадь, дерево. Каждое из этих последних, хотя и является одним именем, есть имя различных, особых вещей и в отношении всех их в совокупности называется всеобщим (universal), причем в мире нет ничего более общего, кроме имен, так как каждая из наименованных вещей индивидуальна и единична.

Всеобщие имена (Universal). Одно всеобщее имя при­меняется ко многим вещам в силу их сходства в отношении какого-нибудь качества или другой акциденции; в то время как собственное имя вызывает в памяти только одну вещь, всеобщее имя вызывает любую из этих многих вещей.

Употребляя имена то более широкого, то более ограни­ченного значения, мы заменяем запоминание последова­тельности представляемых в уме вещей запоминанием последовательности названий. Например, если человек, который совершенно не обладает способностью речи (ска­жем, родившийся и оставшийся глухонемым), поставит перед собой треугольник, а рядом с ним два прямых угла (каковы углы квадрата), то он может путем размышления сравнить их и найти, что три угла этого треугольника рав­ны тем двум прямым углам, которые стоят рядом. Однако если показать этому человеку другой треугольник, отлич­ный по форме от предыдущего, то он не будет знать, не затратив нового труда, будут ли три угла и этого треуголь­ника также равны двум прямым. Человек же, умеющий пользоваться словами, заметив, что равенство обусловлено не длиной сторон, не какой-либо другой особенностью его треугольника, а исключительно тем, что у него прямые

те­перь, в вечную и всеобщую истину.

Необходимость определений. Так как мы видим, что истина состоит в правильной расстановке имен в наших

утверждениях, то человек, который ищет точной истины, должен помнить, что обозначает каждое употребляемое им имя, и соответственно этому поместить его; в противном случае он попадет в ловушку слов, как птица в силок, и, чем больше усилий употребит, чтобы вырваться, тем больше запутается. Вот почему в геометрии (единственной науке, которую до сих пор Богу угодно было пожаловать человече­скому роду) люди начинают с установления значений своих слов, которые они называют определениями.

Отсюда видно, насколько необходимо каждому челове­ку, стремящемуся к истинному познанию, проверять опре­деления прежних авторов и или исправлять их, если они небрежно сформулированы, или формулировать их самому заново. Ибо ошибки, сделанные в определениях, увеличива­ются сами собой по мере изучения и доводят людей до нелепостей, которые в конце концов они замечают, но не могут избежать без возвращения к исходному пункту, где лежит источник их ошибок. В силу этого получается, что те, кто доверяет книгам, поступают подобно тем, кто складыва­ет много маленьких сумм в большую, не проверяя, были ли эти маленькие суммы правильно сложены или нет. Когда же они в конце концов находят явную ошибку, то все-таки не сомневаются в правильности своих оснований и не знают, каким образом эту ошибку исправить. Точно так же и люди, доверяющие книгам, проводят время в порхании по ним. Этих людей можно уподобить птицам, влетевшим через дымовую трубу и видящим себя запертыми в комна­те; они порхают, привлекаемые обманчивым светом окон­ного стекла, но у них не хватает ума сообразить, каким путем они влетели. Таким образом, в правильном определе­нии имен лежит первая польза речи, а именно приобрете­ние знания, а в неправильном определении или отсутствии определения кроется первое злоупотребление, от которого происходят все ложные и бессмысленные учения. В силу этого люди, черпающие свои знания не из собственного размышления, а из книг, доверяясь их авторитету, настоль­ко ниже необразованных людей, насколько люди, обладаю­щие истинным познанием, выше их. Ибо незнание со­ставляет середину между истинным знанием и ложными доктринами. Естественное ощущение и представление не подчиняются глупости. Природа не может ошибаться, и по мере накопления богатства языка люди становятся мудрее или глупее среднего уровня. Точно так же без письменно­сти никто не может стать необычайно мудрым или (если только его память не парализована болезнью или плохим

устройством органов) необычайно глупым. Ибо для мудрых людей слова суть лишь марки (counters), которыми они пользуются для счета, для глупцов же они полноценные монеты, освященные авторитетом какого-нибудь Аристоте­ля, или Цицерона, или Фомы, или

какого-либо другого ученого мужа.

раз­личным образом повернуты и изменены. Это разнообра­зие имен может быть сведено к четырем общим катего­риям.

Имена. Во-первых, вещь может быть принята в расчет в качестве материи, или тела, как живая, чувствующая, разумная, горячая, холодная, движущаяся, находящаяся в покое; под всеми этими именами подразумевается мате­рия, или тело, так как все таковые имена суть имена мате­рии.

рассмотрения (account) материи, но, конечно, не от самой материи.

В-третьих, мы можем принимать в расчет свойства нашего собственного тела, причем делаем следующее раз­личение: например, при виде какой-нибудь вещи мы принимаем в соображение не саму вещь, а ее вид, цвет, ее мысленный образ в нашем представлении, а слыша какую-нибудь вещь, принимаем в соображение не ее, а лишь слышание, или звук, которое есть наше представление или восприятие вещи ухом. Такие имена суть имена представ­лений.

Отрицательные имена и их употребление. Имеются также другие имена, называемые отрицательными. Эти имена суть знаки, обозначающие, что какое-нибудь слово не есть имя вещи, о которой идет речь. Таковы слова ничто, никто, бесконечное, непостижимое, три минус четыре и т. п. Такие имена, однако, полезны для размышления или для направления мыслей и вызывают в уме наши прошлые размышления и, хотя они не имена какой-нибудь вещи, тем не менее заставляют нас отказаться от неправильно упот­ребляемых слов.

Слова, не имеющие значения. Все остальные имена есть лишь пустые звуки, причем они бывают двух видов. К пер­вому относятся новые слова, смысл которых еще не уста­новлен определением; огромное количество таких имен сочинено схоластами и малодушными философами.

Понимание. Когда человек, слыша какую-нибудь речь, имеет те мысли, для обозначения которых слова речи и их связь предназначены и установлены, тогда мы говорим, что человек данную речь понимает, ибо понимание есть не что иное, как представление, вызванное речью. Вот почему если речь специфически свойственна человеку (что, как известно, есть на самом деле), то и понимание также специ­фически свойственно ему. Вот почему не может быть понимания абсурдных и ложных утверждений, если они всеобщи; и хотя многие думают, что они их понимают, они лишь спокойно повторяют слова или вызубривают их

Какого рода речи обозначают влечения, отвращения и страсти человеческой души, а также их применение и злоупотребление, об этом я буду говорить после изложе­ния вопроса о страстях.

О РАССУЖДЕНИИ (REASON) И НАУЧНОМ ЗНАНИИ (SCIENCE)

Что такое рассуждение. Когда человек рассуждает, он лишь образует в уме итоговую сумму путем сложения частей или остаток путем вычитания одной суммы из дру­гой, или, что то же, если это делается при помощи слов, образует имя целого из соединения имен всех частей или от имени целого и одной части образует имя другой части. И хотя в некоторых вещах (например, в числах) люди помимо сложения и вычитания называют еще другие

найти другое. Политики (writers of politics) складывают вместе договоры, чтобы найти обязанности людей, а законо­веды складывают законы и факты, чтобы найти правильное и неправильное в действиях частных лиц. Одним словом, в отношении всякого предмета, в котором имеют место сложение и вычитание, может быть также и рассуждение, а там, где первые не имеют места, совершенно нечего де­лать и рассуждению.

Определение рассуждения. На основании всего этого мы можем определить то, что подразумевается под словом рассуждение, когда включаем последнее в число способно­стей человеческого ума, ибо рассуждение в этом смысле есть не что иное, как подсчитывание (т. е. складывание и вычитание) связей общих имен с целью отметить и обоз­начить наши мысли. Я говорю отметить их, когда мы считаем про себя, и обозначить, когда мы доказываем или сообщаем наши подсчеты другим.

Когда рассуждение бывает правильным. Подобно тому как в арифметике неопытные люди должны, а сами профес­сора могут ошибаться, точно так и в другого рода рассужде­ниях могут ошибаться и выводить неправильные заключе­ния самые способные, самые внимательные и опытные люди. Это не значит, что рассуждение само по себе всегда бывает правильным в такой же мере, в какой арифметика является точным и непогрешимым искусством, и рассужде­ние одного человека или какого угодно числа людей не дает уверенности в его правильности, точно так же как не дает уверенности в правильности какого-либо счета то обстоя­тельство, что его единодушно одобрило большое число людей. Вот почему при возникновении спора по поводу какого-либо мнения спорящие стороны должны доброволь­но согласиться между собой считать правильным мнение какого-либо арбитра, или судьи, решению которого они готовы подчиниться, если не хотят, чтобы спор довел их до свалки или в силу отсутствия правильного рассуждения, установленного природой, остался нерешенным. Так же следует поступать во всяких спорах. А когда люди, считаю­щие себя умнее других, крикливо требуют, чтобы судьей было правильное рассуждение как таковое, но при этом, однако, добиваются, чтобы правильным считалось рассуж­дение не кого-то другого, а лишь их собственное, то это так же неприемлемо (intolerable) в человеческом обществе, как в карточной игре по вскрытии козыря использование людь­ми во что бы то ни стало в качестве козыря той масти, наибольшее количество которой находится в их руках. Ибо

Польза и цель рассуждения. Польза и цель рассужде­ния заключается не в том, чтобы найти сумму или истину одной или нескольких связей, лежащих далеко от первых определений и установленных значений имен, а в том, чтобы начать с этих последних и двигаться вперед от одной связи к другой. Ибо не может быть уверенности в правиль­ности конечных заключений без уверенности в правильно­сти всех тех утверждений и отрицаний, на которых они были основаны или из которых они были выведены. Точно так же, как глава семейства, который при подсчете склады­вал бы в одну сумму суммы всех счетов расхода, не прове­ряя, насколько правильно составлен каждый счет тем, кто его представил, и не зная, за что он платит, был бы в этом случае не в лучшем положении, чем если бы он принял весь счет оптом, доверяясь искусству и честности составителя счетов,- точно так же тот, кто, рассуждая о всех других вещах, принимает заключения, доверившись авторам, а не выводит их из первичных данных каждого счета (каковыми являются значения имен, твердо установленные определе­ниями), напрасно тратит свой труд: он ничего не знает, а лишь верит.

Об ошибке и абсурде. Человек может размышлять и без помощи слов в отношении отдельных вещей, например, когда он при виде какой-либо вещи предполагает то, что, по всей вероятности, предшествовало ей или, по всей веро­ятности, последует за ней. Когда же этого не происходит, т. е. когда то, что, по его предположению, должно было последовать, не последовало или то, что, по его предполо­жению, должно было предшествовать, не предшествовало, то мы говорим о том, что человек ошибся. Такой ошибке подвержены самые благоразумные люди. Но когда мы, рассуждая словами, имеющими общее значение, приходим к общему ложному заключению, то, хотя в этом случае обычно говорят об ошибке, на самом деле здесь имеет место абсурд, или бессмысленная речь. Ибо ошибка есть лишь обманчивое предположение, что что-либо было или будет, и, хотя предполагаемое фактически не имело места в про­шлом или не произойдет в будущем, однако возможность того и другого не была исключена. Когда же мы делаем

Источник