Что называли поморы морянкой
LiveInternetLiveInternet
—Рубрики
—Цитатник
Картина из натуральной кожи. Полевые маки. Автор Андрей Коробейников. Картина из натуральной.
—Музыка
—Поиск по дневнику
—Подписка по e-mail
—Интересы
—Друзья
—Постоянные читатели
—Сообщества
—Трансляции
—Статистика
Словарь поморских слов и выражений
Словарь поморских слов и выражений
Андели (ангелы) – возглас крайнего удивлении, восхищения,
радости, испуга.
Баситься – украшаться, прихорашиваться.
Буди – будто, словно.
В заболь – в самом деле, истинно, точно, всерьез.
Втора – (что за втора!) чудо, диковина, небывальщина,
вздор.
Выгалить – выпрыгнуть, подняться вверх.
Вызняться – подняться в воздух.
Выступки – род женских башмаков с высокими передами и круглыми носками.
Гал, в гал – в лет, вверх, с подскоком.
Гунушки – приятная улыбка.
Изгаляться – зубоскалить, издеваться, поднять на смех.
Карбас – беломорская лодка на четыре-десять весел под парусом. Используются также карбасы для речного плавания, но в отличие от морских, они строятся без палубы.
Кивать – бросать, кидать.
Корить – бранить, упрекать.
Короб – кузовок, лукошко.
Кротевька – женская шубка, телогрея, крытая парчой,
штофом.
Мотать – бегать из угла в угол.
Обрядня – женское хозявствование по дому, у печи.
Обряжаться – стряпать, управляться у печи.
Опекиши – печенье, выпечка.
Парусоль – зонтик от солнца.
Паужна – еда между обедом и ужином, третий в течение дня прием пищи у поморов-промышленников (см. выть).
Пахать – мести, выметать.
Передызье – часть крестьянского дома между собственно избой и хозяйственными пристройками.
Пешня – железный лом с деревянной рукоятью.
Поветерь – попутный ветер.
Поветь – сеновал, навес или чердак дворового строения.
Полагушка (палагунье, поллагуна) – деревянная посуда (лагун) для молока.
Порочка черпак – большой ковш.
Ропак – громоздкая морская льдина, стоящая
ребром.
Рыбник – кулебяка или пирог с цельной рыбой.
Сочень (сгибень) – лепешка, испеченная с загнутыми краями.
Спорыдать – всходить (о солнце).
Туесье (туес) – берестяная посуда с тугой крышкой.
Чищемина – расчищенная из-под леса новива.
Шайка – деревянная посудина с ручками по бокам.
Шаньга – ватрушка, сочень, просто лепешка.
Шептала – сушеные персики, курага.
Шаркунки – упряжной бубенчик, погремушка.
Ширкать – шаркать, скрести, царапать.
Штофник – шелковый сарафан.
Процитировано 2 раз
Понравилось: 1 пользователю
Поморы: что нам известно о легендарных жителях северных берегов
В Архангельск из Москвы ходит фирменный поезд «Поморье». Если вы приедете на нем, то, еще не догуляв до Поморской улицы, окончательно убедитесь по вывескам и афишам, что прибыли в поморский край. «Поморочка» — это и хор ветеранов, и детский сад, и салон красоты, и незаметная подвальная парикмахерская. «Поморский» — звездный отель и скромный хостел, а в ресторане «Трескоед» вам объяснят, что трескоедами издавна зовут поморов.
Остается понять, кто же это такие — поморы?
Загадка поморов
Так кто же такие поморы? С 90-х годов прошлого века возникли две противоположные точки зрения, постоянно рождающие жаркие споры. Согласно первой, поморы — древний народ, потомки свободных новгородцев, издавна живущий на берегах Белого моря. Свое государство этот народ создать не успел, потому что Москва сначала покорила Великий Новгород, а затем и Поморье. Несмотря на это, поморы все равно сохранили свой свободолюбивый характер и бытовые обычаи, делающие их непохожими на жителей других регионов России. Поморье, в отличие от остальной страны, не знало монголо-татарского ига и крепостного права, поэтому менталитет его жителей всегда отличался гордостью и независимостью.
По мнению сторонников теории «поморы — отдельный народ», обитатели беломорского побережья были грамотны поголовно. Язык, на котором они общались, называется «помóрьска говóря». Существуют поморско-русские словари и даже литература на «говóри», правда, не дошедшая из глубины веков, а появившаяся за последние двадцать лет. Кроме своего языка, поморы всегда отличались особой честностью: на Севере дома не запирали, никто ни у кого не воровал. Также поморы — уникальные мореходы, их ладьи-кочи, по мнению сторонников теории, предназначены для плавания среди полярных льдов лучше, чем современные ледоколы. Поморы ходили по Ледовитому океану задолго до европейских первооткрывателей, а поморские рукописные лоции заменяли им карты.
Но, согласно этой теории, вольный поморский народ испытывал притеснения. Петр I запретил кочи и заставил поморов строить шняки по голландскому образцу. Несмотря на это, поморы и на кочах, и на шняках плавали в Европу, доходя до Англии, а с Норвегией торговали, как с заречной слободой. Благодаря этим контактам, по своему менталитету поморы ближе к жителям Скандинавии, чем к остальной России. И их следует считать отдельным этносом, а вовсе не частью русского народа.
Понятно, что эти представления сильно гиперболизированы, остро полемичны, их носители практикуют избирательный подход к огромному массиву исторических данных, то есть обращают внимание лишь на то, что говорит в пользу их концепции. К тому же не отделяют твердо установленные факты от гипотез и догадок, тем самым превращая поморское прошлое в подобие фэнтези. Впрочем, не стоит стричь всех под одну гребенку: сторонники «поморского возрождения» бывают разными, не все они мыслят столь прямолинейно и категорично.
Сколько всего поморов?
По данным Всероссийской переписи населения 2002 года, поморами назвали себя 6571 человек. По данным Всероссийской переписи 2010 года — 3113 человек. Перепись 2020 года перенесена на 2021 год.
Существует и противоположная точка зрения, тоже пристрастная и упрощенная. Согласно ей, поморами, а на самом деле — поморцами, назывались только жители берега Белого моря, от города Кеми до города Онеги. В древних летописях поморы не упоминаются. Поморье никто не завоевывал, оно мирно вошло в состав большой России. Архангельск был изначально государевым городом, а не столицей самостоятельного княжества и не имел никаких вечевых прав.
Также критике подвергаются и, к примеру, сведения о всеобщей грамотности: ведь жители Русского Севера старались запоминать наизусть былины и сказы, потому что не могли их записать. Преувеличены, по мнению сторонников критической теории, и уникальные свойства поморских кораблей. Кочи и шняки, согласно их доводам, были тяжелы, неуклюжи, под парусом могли ходить только при попутном ветре. Нельзя и утверждать, будто поморы были замечательными рыбаками: они не могли обеспечить выловленной рыбой свое побережье и выменивали треску у норвежцев за ржаную муку.
Понятно, что и к этим аргументам следует отнестись с осторожностью. Ведь каждый заостренный полемический взгляд — заведомо неполон и несправедлив. Действительно, никакого «поморского государства» или «покорения поморов» летописи не упоминают. Но и сказать, будто жители берегов Белого моря в своей повседневной жизни ничем не отличались от остальной России, невозможно.
Поморские промыслы
Главной особенностью поморов был не диалект или семейные обычаи, а их хозяйственные занятия. Разнообразие поморских промыслов поражает. От солеварения, рыболовства, охоты на морского зверя — до добычи жемчуга!
Куда плавали поморы
История поморского мореходства содержит немало славных достижений и мифов. Определенно можно сказать одно: поморы ходили в полярных морях и посещали острова задолго до голландских и английских мореплавателей. Но отсутствие в допетровской России картографии европейского образца и связей с европейским научным миром привело к тому, что море, которое поморы называли Студеным, носит имя Виллема Баренца, а острова, которые поморы называли Грумантом, являются архипелагом Шпицберген. Хотя Баренц дал название Шпицбергену в 1596 году, а поморы высадились там за несколько веков до этого.
Переход на Грумант по открытому морю требовал от поморов немало мужества. В остальном, подобно другим мореплавателям древности, они предпочитали ходить вблизи берегов. Огибали Кольский полуостров по пути в норвежские города. Ходили за мыс Воронов, в Карское море, достигали Новой Земли.
В эпоху паруса и весел морской путь не всегда был оптимален. Например, в город Мангазею на реке Таз — центр меховой торговли Западной Сибири вели два пути, или, как их называли «хода». Один огибал полуостров Ямал и был известен европейским мореплавателям. Второй, тайных ход — волок через основание полуострова, основанный на системе рек и озер, отличался надежностью и безопасностью. Рациональные поморы предпочитали несколько дней тащить корабли и товары по суше, чем играть в опасную игру с плавучими льдами.
Как поморы говорят?
Энтузиасты поморского возрождения считают, что поморы использовали особый язык — поморскую говóрю. Это утверждение трудно и подтвердить, и опровергнуть. Не существует ни летописей, ни литературных текстов, созданных на говóре.
Сейчас написаны несколько поморских словарей. Частично они содержат слова, встречающиеся и в других регионах России, но вышедшие из употребления в современном русском языке. В основном же это термины, связанные с морскими промыслами.
Вот несколько интересных поморских слов:
Поморы не у моря
В дореволюционной России поморцами называли не только жителей беломорских берегов, но и одно из основных направлений у староверов. «Раскольники поморцы, толку беспоповщины, или выговцы и выгорецкие, даниловцы. Поморщина ж. собират. раскольничий толк поморцев», — пишет Даль в «Толковом словаре».
Поморцы-староверы, в отличие от других отрицателей реформ Патриарха Никона, не принимали беглых священников. Церковные обряды — крещение, венчание, отпевание проводили грамотные миряне. Старообрядцы поморского толка могли жить и в Москве, и Санкт-Петербурге, и в Риге или Вильно, но безопасней всего чувствовали себя на Русском Севере.
Из этого не следует, что жители Поморья поголовно были староверами. На Русском Севере существовали священнические династии, на берегах Пинеги родился будущий святой Иоанн Кронштадтский. Писатель Борис Шергин вспоминает, как долго выбирал между древней верой и современным Православием и в итоге предпочел Русскую Православную Церковь.
Сейчас в России и остальном мире церковное общество христиан-поморцев насчитывает около 500 приходов и 400 тысяч прихожан.
Как поморы воевали
Найти в истории какие-то доказательства завоевания поморов, в отличие от покорения Московским княжеством Великого Новгорода или Вятки, невозможно. Зато архивы сохранили немало свидетельств, как крестьяне Русского Севера при нападении врагов не только защищали свои селения, но и проявляли дипломатическую смекалку.
В знаменитой комедии «Иван Васильевич меняет профессию» шведы безуспешно домогались Кемской волости. В реальной истории они тоже не смогли ее завоевать, поэтому периодически грабили.
В 1590 году крупный шведский отряд разорил Кемскую волость: были сожжены посадские дома, промысловые суда, питейный и гостиный двор. Чтобы отстоять острог, староста Вешняк Кузьмин одолжил восемь пушек у датчан, чьи корабли стояли возле Колы. Как писал в своей «грамате» к жителям Колы царь Федор Иоаннович, «А для осаднаго времени взяли они у Дацких Немец у торговых в долг четыре пушки, две пушки полковыя, ядра у них по три фунта, да две пушки скоростельныя, да четыре пищали больших и с зельем». Битва была удачной, шведы бежали, а их воевода Кавпий был взят в плен и отослан в Москву.
Вместе со знатным пленником было послано не победное донесение, а челобитная с просьбой о льготах. Царь Федор Иоаннович освободил кольских крестьян на три года от всех оброков и податей, на будущее же велел брать с них торговых пошлин только по три деньги с рубля (то есть 1,5%).
Куда ушел поморский быт
Среди определений, кто такие поморы, есть очень точная формулировка из Малой советской энциклопедии (1931 год): «Поморы, поморцы (от “поморье” — страна на берегу моря). Особый бытовой тип великороссов, живущих на берегах Северного, Полярного и Белого морей (большей частью потомки новгородских колонизаторов). Смелые мореходы, рыбаки, охотники».
Обратим внимание на слова «особый бытовой тип». Что это значит и что с этим бытовым типом случилось в прошлом веке?
1917 год стал бедой для зажиточного крестьянства и городского среднего класса во всей России. Новый формат государственного устройства оказался несовместим с привычным укладом жизни поморов. Первой драмой стал итог Гражданской войны на Русском Севере, когда многие жители Архангельска и губернии, не желавшие жить под властью большевиков, эвакуировались вслед за интервентами.
На первый взгляд с победой большевиков социальные отношения стали справедливыми: вместо «покрута» — работы на хозяина, добыча рыбы и зверя велась по принципу артели. Но уже скоро выяснилось, что монополия на торговлю в руках государства, а рыболовецкий колхоз сдает добычу по госцене. Альтернативы не существовало.
Одновременно граница оказалась на замке. В начале XX века поморы, как при императорах и царях, ходили по морю куда хотели, в том числе, и за рубежи Российского государства, посещали Норвегию, общались на руссенорске (торговый язык) или изучали норвежский.
Теперь не просто частная торговля с заграницей, но и визиты с любой целью по вековым маршрутам оказались преступлением. По наблюдениям современников, последний раз суда поморов пришли в Северную Норвегию в 1929 году, и это было символично. Началась коллективизация и уничтожение частного предпринимательства в городах. Совместить поморский быт с новой тоталитарной экономикой оказалось невозможным. Жители прибрежных деревень по-прежнему ходили в море, ловили рыбу, добывали морского зверя — будучи уже государственными работниками, а не вольными мореходами.
Сейчас земля поморов изменилась, но некоторые традиции остались. Архангельская область добывает около 20% рыбы Северного бассейна. Вместо кочей и шняк в новом городе — Северодвинске строят подводные атомные крейсера. Речной жемчуг ушел в историю, но в области находится единственная разработка алмазов в Европейской части России. Символично то, что первые мелкие алмазы были найдены у поселка Поморье. Регион перестал быть основными воротами в Европу, но стал воротами в космос после открытия космодрома Плесецк.
Столица Поморья изменилась до неузнаваемости. Вместо бесконечных пристаней, амбаров, открытого рыбного торга на берегу Северной Двины протянулась бетонная набережная с пляжем, современными сидениями и арт-объектами, напоминающими о старине. Гуляющая по ней молодежь гордится поморскими корнями, но скорее будет защищать тюленей и особенно бельков, чем выйдет в море охотиться на них.
Как прокормиться морем? — 10 главных промыслов поморов из славного прошлого
«У моря живем, морем кормимся», — говорят поморы, (этим словом называют жителей побережья Белого и Баренцева морей, а также рек Мезени, Печоры, Онеги и Северной Двины). Занятия, которыми поморы жили, которые их кормили, одевали и давали заработать, все так или иначе были связаны с морем — и даже земледелие, и даже горное дело. А что уж говорить о выварке соли-поморки или о битье морского зверя — исконных занятиях людей, живших на студеном побережье.
Солеварение
Этот промысел заслуженно стоит на первом месте, как важнейший для развития экономики Поморья. Почти семь веков Поморье было основным внутренним поставщиком соли в стране. Соль сегодня и соль «тогда» по своему значению, конечно, несопоставимы: до изобретения холодильников соль была главным консервантом, от нее зависели жизни людей: есть соль — нет голода. Поэтому она была так дорога и поэтому продажа «белого золота» помогала поморским солепромышленникам составить очень крупные капиталы, которые потом инвестировались в другие промыслы — и в рыбный, и в зверобойный, и в лесной…
Солеварение начало развиваться на северном побережье уже в XII веке. Соль варили из морской воды в «цренах» — четырехугольных ящиках, выкованных из листового железа, и в «солгах» — больших котлах. Мешок с солью называли «пузом». Серая, горьковатая соль «морянка» или «поморка» от белой и чистой «ключевой» соли из подземных источников отличалась не в лучшую сторону, зато была дешева и сравнительно легка в выработке, поэтому пользовалась спросом.
Для добычи соли из подземного источника — усолья — нужно было найти «россольный пласт», вырыть яму, загнать в грунт широкую осиновую трубу — «матицу», затем выдробить твердую породу и вставить в грунт сосновую трубу меньшего диаметра, конец которой опускался уже в соляной раствор. Раствор подавался вверх по трубе, рядом с трубой строилась «варня» — земляная, обложенная изнутри кирпичами и глиной печь, на которой устанавливали котлы или сковородки для выварки соли. На такое строительство уходило от нескольких месяцев до нескольких лет.
С «поморкой» было проще — варни для ее добычи строились на морском берегу, вода была под боком, ее не нужно было ниоткуда качать, достаточно было проложить к варне от моря желоба или просто приносить воду вручную в ведрах.
Работа солевара был ответственной и трудоемкой: доведенный до кипения в црене рассол требовал постоянного присутствия рядом человека: нужно было беспрерывно перемешивать соляной раствор, подливать в него свежую воду, следить и за жаром в печи, и за тем, чтобы сковороды не прогорели, не образовалась соляная корка. Беспрерывная варка продолжалась порой до полутора суток и участвовало в ней несколько человек. Когда соляной раствор наконец загустевал, кристаллы соли хлопьями оседали на дно црена, жар в печи постепенно уменьшали, гасили и соскребали соль лопатами на просушку…
Прибыли от продажи соли окупали все затраты — и денежные, и физические. Соль, которая шла с Двины, из Колмогор — первой столицы Поморья, — была отменного качества, без примесей.
К XIXI веку поморское солеварение потеряло былое значение. Теперь поморы предпочитали российскую соль — «пермянку», а на промыслах у Мурманского берега — английскую «ливерпульку». Закупали соль и в Норвегии, но для собственных нужд продолжали варить соль до начала XX века.
Рыболовство
Роль морских и речных рыбных промыслов стала возрастать в Поморье с XVIII века. Весной и осенью поморы ловили сельдь, семгу, навагу и, конечно, треску — главную поморскую рыбу. Для каждого вида промысла использовали свои орудия.
Треску ловили ярусом. Ярус — это морская рыболовная снасть, которую поморы переняли у норвежцев. Составлялся он из 20-50 бечевок, имел длину до 10,6 километров. На каждую бечевку вешали крючки на поводках с наживкой — мойвой или моллюсками. Рыбаки отходили от берега на 5-25 верст, опускали ярус с якорями на концах на дно на глубину до 210 м и держали так между приливом и отливом. Каждый якорь был соединен с поплавком якорной веревкой. За эти веревки ярус поднимали, снимали улов, снова наживляли крючки и опускали на дно. Ярусом ловили и камбалу, и палтус, и сайду, и зубатку, и пикшу.
Каждый год в промысле участвовало от пятисот до тысячи судов. В середине XVIII века на мурманских станах (становищах) промышляло около десяти тысяч человек. Девять из десяти промышленников были поморами. В XIX веке мурманский тресковый промысел давал от 10 до 17 тысяч тонн соленой трески и 1–1,5 тысяч тонн жира. Продавали треску в основном в России. К концу XIX — началу XX века промысловиков трески стало значительно меньше.
Организация промысла называлась «пóкрут». Владелец промысловых судов нанимал экипажи, выдавал задаток и вознаграждал рабочих частью улова. Различался покрут кольский и покрут поморский. По условиям кольского покрута экипаж получал половину улова. По поморскому хозяин забирал 2/3 добычи, остальное делилось между рабочими. Кормщик, или корщик — главный на корабле, получал дополнительный пай и «свершенок» — денежную сумму, до 50 рублей.
Кроме частных судов, были и артельные — рыбаки покупали шняку в складчину и делили доходы от улова. В конце XIX века такие производственные кооперативы составляли около 20% от всей рыболовецкой флотилии.
На Онежских, Кандалакшских, Карельских берегах Белого моря и в устье Северной Двины ловили сельдь. В XIX — начале ХХ века сельдяной промысел приносил рыбакам наибольшую прибыль.
Осенняя путина начиналась в начале октября — с первыми заморозками и продолжалась до конца декабря. Весенний Егорьевский лов приходился на апрель, а летний Успенский — на август. На воду выходили и стар, и млад, в дело пускали сачки и невода, рыбы было так много, что сети едва не рвались… На один невод приходилась одна артель — разгреб. Состояла она из двух команд с тремя рыбаками в каждой. Артельщик вставал на носу лодки и специальным шестом — норилом — определял места движения стаи сельди. Заметили косяк — быстро выметывают невод и растягивают его против движения стаи. Снасть наполняется рыбой — лодки сходятся вместе и выгружают улов.
Когда вставал лед, невод использовали как стоячий. Прорубали прибрежную и морскую проруби, а по линии растяжки невода — еще два ряда прорубей. Когда рядом с прорубями проходила сельдь, невод опускали в морскую прорубь и растягивали шестами под водой через малые проруби. Оба конца подводили к ближней бережной проруби и там выбирали весь улов.
В Онежском и Двинском заливах использовали и стоячие ловушки, и переметы, и сельдяники.
Семгу много ловили в устье Северной Двины, на Летнем, Зимнем и Терском берегах. Во второй половине XIX века среднегодовой улов семги в Архангельской губернии составлял 720 тонн. Около половины улова приходилось на Беломорье, остальная семга вылавливалась в Печорском море (включая Чешскую губу) и на Мурмане. Семгу ценили наряду с сибирской пушниной и каспийской осетровой икрой.
Навагу в России смогли по достоинству оценить после того, как в конце XIX века между Архангельском и Вологдой появилась железная дорога. Рыбу стали вывозить на внутренний российский рынок, и скоро промысел наваги уже занимал третье место в доходности после семги и сельди. Добывали эту рыбу в основном в Мезенском и Кемском уездах. Основным орудием лова была рюжа — согнутые из ветвей обручи, обтянутые сетью. Вставленная внутрь обручей горловина препятствовала выходу рыбы из ловушки.
Рыбный промысел кормил поморов и прямо, и опосредованно. Рыбу ели и рыбу продавали. Промысловые становища, как и зверобойные участки, имели коренных хозяев, которые могли продавать свои владения, закладывать их целиком или паями, сдавать в аренду и завещать своим потомкам или монастырям. Владельцы промыслов — поморские крестьяне — платили государству налог.
Поморье снабжало Россию морскими продуктами и в первую очередь — рыбой, а также кожей и мехом морских зверей.
Зверобойный промысел
На побережье Белого моря издавна добывали гренландского тюленя и моржа. Поморы били морского зверя на островах Шпицберген (местные называли его Грумант), Новая Земля (Матка) и Моржовец.
У поморских зверобоев была своя иерархическая структура. Промысловики объединялись в артели по 5–7 человек. 5–10 артелей составляли ромшу, более крупную хозяйственную структуру, во главе которой вставал выборный юровщик (староста артели). Ромши, в свою очередь, могли составить бурс, который возглавлял главный юровщик — атаман.
Как правило, зверобой работал не на себя, а на хозяина. Его нанимали, обеспечивали орудиями промысла, едой, одеждой, большую часть добычи промысловик отдавал хозяину, себе оставлял лишь треть. Такого наемника называли прокрутчик.
Артель вела лов с помощью неводов длиной до 400 м и шириной до 10 м, гарпунов (кутил) или острог, рогатин и ружей. Гренландского тюленя стреляли из ружей, бельков и серок били баграми-кокотами с утолщением на конце, стараясь не повредить ценный мех. В июле и августе охотились также на белуху — мелкого северного кита. Сало белух ценилось — оно почти не коптило при горении. Мясо и кожа тоже шли в дело.
«Звериные ловы», как и рыболовство, считались испытанием и физических, и нравственных качеств. О нелегком промысле зверобоев и рыбаков сложено немало поморских сказок, песен и былин.
Судостроение
Без крепкого судна не выжить ни зверобою, ни рыбаку, ни купцу, так что сама жизнь вынуждала поморов постоянно совершенствоваться в судостроении. Они были умелыми мореходами: ходили рыбачить в Норвегию и Восточную Сибирь. Поморы строили кочи — легкие парусные суда для плавания по северным морям. Особая форма делала их маневренными, и кочи почти никогда не погибали во льдах.
До XVIII века поморы строили множество судов — соймы и буяны, кочмары и шняки, раньшины и лодьи… Позже правительственные нововведения в морском судоходстве сильно сократили и разнообразие поморских судов, и их количество. С середины XIX века состоятельные поморские купцы и промышленники больше стали строить иностранные шлюпы, клиперы, лихтеры и шхуны. Их приходилось приспосабливать к местным особенностям — ветрам, волнам, температурным перепадам Белого и Баренцева моря. Поморы победнее продолжали промышлять на карбасах, осиновках — лодках-долбленках с нашивными бортами и других зверобойных лодках.
С вепсского и финского языков «карбас» переводится как большая гребная лодка. На карбасах ставили два паруса: на передней мачте — «ветрило», на второй мачте — большой парус. Использовали от двух до восьми весел.
В зависимости от целей эти суда имели свои особенности. Рыбаки мастерили короткие карбасы специально для тоней (промысловых мест ловли рыбы), карбасы для речного лова делали с более пологими бортами.
Зверобои снабжали свои небольшие легкие карбасы-стрелебны или стрельные (от названия припайного льда — стрельна) полозьями по обе стороны киля, чтобы можно было двигаться по льду. К днищу лодки, параллельно килю, набивали еловый брус квадратного сечения. Он служил полозом (креном), чтобы удобнее было перетаскивать лодку по льду. По льду лодку тянули с помощью зверобойной лямки, которую вырезали из моржовой шкуры или шкуры морского зайца и надевали двумя петлями через плечо и пристегивали к поводку, закрепленному на лодке. В стрелебную лодку «впрягались» два человека и тащили ее, двигаясь «гуськом».
В XIX — начале XX века океанскими, морскими и речными промыслами занимались 75–80 % поморов, в том числе подростки и женщины.
А теперь — коротко о других поморских промыслах:
Ловля жемчуга
Жемчуг ловили в устьях небольших рек. Сборщики налогов отбирали из собранного жемчуга лучшее зерно «на великого государя» и в патриаршую казну, отсылали в Москву. Поморскими жемчугами украшали одежду, головные уборы, церковную утварь.
Смолокурение
Для чего нужна смола? Смазывать обувь — раз, смазывать лыжи — два, смазывать колеса — три, а еще в судостроении, производстве канатов, выделке кож… К качеству смолы предъявлялись весьма высокие требования, и поморская смола этим требованиям отвечала. Уже во второй половине XIV века смолу, выгнанную на северных морских берегах, покупали состоятельные и именитые новгородские бояре, жившие на реке Ваге. Новгородцы перепродавали поморскую смолу заморским купцам. Позже инициативу у них перехватили москвичи — выгодный экспортный товар пополнял казну Московской Руси.
Добыча слюды
Слюда служила заменой редкому и дорогому стеклу. В XV веке слюдой «застекляли» церковные фонари, которые выносили во время крестных ходов, слюду вставляли в окошки царских и вельможных карет, в окна теремов и дворцов. Русская слюда считалась лучшей в мире. Европейцы называли ее «мусковита» — словом, производным от «Москва», но это название было не совсем верным. Потому что добывали слюду не в Москве, а на берегах Студеного океана.
Добыча руды — железной, серебряной, медной
Как ни удивительно, Поморье — родина горного дела в России. На Севере сохранились легенды о губе Серебрянке на Новой Земле, откуда вывозили много серебра. Одна из первых серебряных монет России чеканилась в Архангельске.
С середины XVI века поморы добывали и плавили железо — железные руды здесь луговые, озерные и болотные. Практически в каждой семье были и свои «копачи» — добытчики руд, и свои кузнецы: железные детали для лодок, рыболовецких и зверобойных снастей, топоры, ножи, якоря мастерили сами. Добывали и медь, и олово, делали латунь, мастерили хозяйственную утварь, умели отливать медные колокола и даже пушки. В 1648 году недалеко от Шенкурска на реке Ваге был основан один из первых железоделательных заводов России. А когда появились первые металлургические предприятия на Урале и в Сибири, первыми мастерами на них стали именно поморы.
Земледелие и скотоводство
Где позволял климат и была подходящая земля, поморы выращивали рожь, ячмень, сеяли лен, овес. До XIX века поморского зерна хватало и для местного потребления, и на продажу в Норвегию.
Скотоводство — тоже традиционный поморский промысел. Иначе откуда бы взялась знаменитая холмогорская порода коров и мезенская порода лошадей? В Санкт-Петербург из Поморья пять раз в год отправляли по полторы тысячи голов крупного рогатого скота.
Резьба по кости
Бивень моржа на севере зовется «рыбьим зубом». Его с давних времен добывали поморы в полярных морях. А еще они собирали по берегам Северного Ледовитого океана бивень зверя, который жил здесь тысячелетия назад, — мамонта. Кость — материал податливый и красивый. Когда поморы научились вырезать из него всякую красоту, доподлинно не известно, но первое письменное упоминание о холмогорских резчиках относится к XVII веку. И сразу — «вызываем в Москву!»: искусного «гребного мастера» Евдокима Шешенина и его брата Семена позвали в столичную Оружейную палату, где те стали лучшими косторезами!
За четыре века уникальный промысел, а точнее — искусство холмогорской резьбы по кости, достиг невиданных высот! Косторезам из Сольвычегодска и Великого Устюга, Архангельска и Холмогор уже мало было своего сырья: им привозили и слоновую кость, хотя они умели резать и коровью цевку. Кубки и браслеты, шкатулки и табакерки, гребни и шахматы, даже предметы мебели — изящные изысканные резные изделия приобретали цари, ценила европейская знать… Шедевры из кости и сегодня славят холмогорских мастеров по всему миру.