Что на счет меня ты имеешь ввиду мое отношение к одиночеству
Если Вселенная говорит тебе оставаться в одиночестве, – прислушайся к ней
Не так давно на одном из свиданий, которое происходило в ресторане, я напрямую спросил у своей спутницы, почему у меня создается ощущение, что ее я преследую?
Все дело в том, что я, хотя мы были мало знакомы, уже знал наперед все ее будущие действия: сначала она немного пофлиртует со мной, а потом перестанет отвечать на сообщения. Спустя время она все же ответит. Потом мы будем встречаться довольно часто какое-то время и… она снова исчезнет.
Это повторяющийся цикл, который сводит меня с ума, и он происходит чаще, чем мне хотелось бы. Она ответила, что ведет себя подобным образом из-за моих детей. Я, конечно, испытал замешательство. Мои милые маленькие девочки? Что с ними может быть не так?
Затем она сказала, что у нее уже есть опыт воспитания детей, и она не собирается проходить через все это снова. Я пожелал ей спокойной ночи на парковке, поцеловал в щеку и подумал: «В море есть и другая рыба. Зачем напрягаться из-за этого?»
Ночью, лежа в постели, меня посетила мысль о том, что, может быть, именно из-за этой причины все мои попытки построить длительные отношения заканчиваются неудачей. Мне 48 лет. Возможно, моя ошибка заключалась в том, что я пытался знакомиться с женщинами примерно своего возраста, среди которых, скажем прямо, не так много женщин с детьми дошкольного возраста.
Позже у меня было свидание с еще одной женщиной, и я задал ей тот же вопрос, который приводил выше. В ответ моя новая знакомая рассмеялась и сказала, что не видит ничего плохого в том, чтобы иметь маленьких детей, но она также считает, что мы не подходим друг другу. И виноват в этом мой график работы.
Я работаю около 55-60 часов в неделю водителем грузовика, утро выходных посвящаю своим девочкам, а в вечернее время играю в ансамбле. Плюс к этому я регулярно делаю записи в своем блоге и пишу книгу. Поэтому ее сомнения в том, будет ли у меня хватать времени на отношения, были вполне резонны.
Полагаю, что это достаточно обоснованный ответ, но внутри себя не могу избавиться от чувства, что если у меня хватает времени на то, чтобы чувствовать себя одиноким, у меня должно хватить времени на отношения со своим партнером. Однако такая логика может быть полностью ошибочной.
Мои друзья, которые занимаются нейропсихологией и поведенческой психологией, пришли к выводу, что одного лишь нежелания быть одиноким может быть недостаточно, чтобы гарантировать начало отношений.
Возможно, сейчас я нахожусь в том периоде жизни, когда мне нужно научиться чувствовать себя комфортно в своей собственной коже. И, возможно, мне вовсе не нужно стремиться заполучить красивую женщину, чтобы уважать себя и чувствовать состоявшимся мужчиной. Это была интересная мысль.
Мысль, которая посетила меня еще раз, когда я пришел в ресторан на еще одно короткое свидание с женщиной, которая была примерно на 10 лет младше. Мы сидели друг напротив друга, и она рассказывала о телевизионных программах, о которых я даже не слышал. Я слушал ее и тупо улыбался.
Вернувшись домой, я задался вопросом, стоят ли все эти встречи моих нервов и финансовых расходов?
Медленно я начал приближаться к этому неуловимому состоянию комфорта одинокого человека, когда получил электронное письмо от одной из читательниц моего блога. Она писала о том, что ей было бы интересно узнать меня получше. Это звучало многообещающе, но мой источник энтузиазма начал пересыхать, поэтому я решил пока остановиться на переписке.
Мне было интересно общаться с ней в сети, и в какой-то момент я убедил себя просто наслаждаться этим чувством.
Вскоре наше общение закончилось ничем. Не было ничего такого, на что я мог бы пожаловаться. Она была где-то там, а потом ее не стало. Все как всегда.
Мне захотелось прогуляться. На свежем воздухе, среди пения птиц и жужжания насекомых, я почувствовал, как тепло сжимает мою грудь – это было довольно ясное сообщение от Вселенной. «Я отвечаю за твою реальность, — напомнила она мне. — Ты можешь либо принять то, что я тебе даю, либо активно не соглашаться с этим, но ты не можете изменить это». В этот момент я чувствовал себя довольно унизительно.
Omne ignotum pro magnifico est.
Это выражение на латыни, которое переводится как «все неизвестное кажется трудным». Латинисты могут оспорить точность моего перевода, но общий смысл я передал верно.
Другими словами, нет ничего сложного в том, что происходит в моей жизни прямо сейчас. Трудность только в том, что я не хочу принимать это. Когда Вселенная говорит тебе оставаться в одиночестве, лучше всего просто послушать ее.
Новое видео:
Что на счет меня ты имеешь ввиду мое отношение к одиночеству
# 43. Каковы природа и выход из одиночества?
Каждый человек представляет собой ограниченное и отделённое от окружающего мира существо. В то же время в нас есть природная потребность в самотрансценденции – в преодолении узких рамок и границ своего Я, в том, чтобы пребывать в живой связи с другими существами и миром в целом. Там, где связь эта нарушается, где переживается как недостаточная, а это почти неизбежно так, возникает чувство одиночества, и имеет оно много форм и обличий в зависимости от типа связи, в которой ощущается нехватка.
В силу того, что человек устроен сложно, а наша культурная традиция пестрит ошибками и заблуждениями, мы редко понимаем подлинные причины своего счастья и несчастья и постоянно подменяем одну другой. Особенно часто это случается с одиночеством, так как все его формы представляют собой отчуждение от некоей важной части внешнего мира и могут быть легко перепутаны. Человек чувствует собственную оторванность, но совсем не обязательно осознает, от чего именно он отчужден. Он, следовательно, подбирает в корне неверный антидот.
Ощущение одиночества и пустоты жизни не столь часто коренятся в недостатке единения с другими существами, как может показаться. Дабы чувствовать наибольшую осмысленность, счастье и вовлечённость в структуру бытия человеку прежде всего нужна связь со смыслами и ценностями, с целями и общим видением своей жизни. Когда он отделён от своих высших возможностей собственными невежеством, ленью и страхом, его неизбежно снедает тоска и чувство изоляции. Создаётся впечатление, будто не хватает ему какого-то более глубокого контакта с другими, настоящей дружбы или большой любви, умственного и духовного слияния. Впечатление это иллюзорно или по крайней мере изрядно преувеличено. Ему недостаёт чего-то более важного, а именно – связи с тем, кем он мог бы быть. Ему не хватает не другого человека, а самого себя – такова настоящая причина мучающего его одиночества. Преодоление глубинной само-изоляции требует взятия на себя достаточной для наших способностей ответственности за реализацию того, что мы считаем наиболее ценным, постановки и активного преследования задач, соразмерных нашим потенциалу и склонностям.
Пытаясь заполнить людьми пустоту, царящую на том месте, где должны быть цели, смыслы и ценности, мы почти непременно терпим поражение. Если нам всё же и удаётся провернуть этот мошеннический трюк, достигается это дорогой ценой самооскопления. Эрих Фромм в книге «Бегство от свободы» называл подобную оторванность человека от высших возможностей его жизни и созидательной деятельности моральным одиночеством, каковой термин здесь и заимствуется. Следует признать, он звучит непривычно, но применение его вполне оправдано – подобно остальным формам одиночества, моральное одиночество есть болезненно переживаемая нехватка связи с инобытием, с чем-то вне нас, с чем-то важным и существенным – пожалуй, самым существенным.
Уже на этапе возникновения философии как на Западе, так и на Востоке сложились школы мысли, отталкивающиеся от наблюдения, что любой получаемый нами опыт в конечном счёте разворачивается внутри нашего ума. Всякая гипотеза о связи этого опыта с неким «внешним» миром, следовательно, остаётся лишь повисшей в воздухе гипотезой без всякой надежды обоснования. Какое бы восприятие мы ни переживали, что бы и кого бы мы ни встречали на своём пути, это всегда есть лишь очередной объект и – более того – продукт нашего сознания. Буддизм в Индии, софизм и скептицизм в Древней Греции, а затем с некоторыми оговорками Кант и Ницше обратили внимание на то, что идея контакта с чем-то, что не являлось бы нашим умом, есть лишь очередной объект внутри этого ума, и из этого круга не может быть выхода. Мы одни – по самому фундаментальному способу своего бытия, и даже если существует нечто, помимо развернутого в нашем уме поля опыта, оно достигает нас лишь пропущенным через эту призму и потому всё равно является в значительной части «нами».
Верно одно из двух: либо ничего кроме сознания не существует, либо всё воспринимаемое оказывается преломлено и кардинально трансформировано им. Даже в последнем случае говорить о связи с объективным миром, коли он и вправду есть, можно лишь косвенно и гадаючи. Какой бы позиции и интерпретации мы ни придерживались, факт заключённости внутри собственного сознания, его уникальных опытов и переживаний, кажется очевидным. Олдос Хаксли в знаковом эссе «Двери восприятия» сформулировал это с особенной силой и красотой: «Мы живём вместе, мы совершаем поступки и реагируем друг на друга, но всегда и во всех обстоятельствах мы – сами по себе. На арену мученики выходят рука об руку; распинают же их поодиночке. Обнявшись, влюблённые отчаянно пытаются сплавить свои изолированные экстазы в единую самотрансценденцию; тщетно. По самой своей природе, каждый воплощённый дух обречён страдать и наслаждаться в одиночестве. Ощущения, чувства, прозрения, капризы – все они индивидуальны и никак не передаваемы, если не считать посредства символов и вторых рук. Мы можем собирать информацию об опыте, но никогда не сам опыт. От семьи до нации, каждая группа людей – это общество островных вселенных».
Медитации над онтологическим одиночеством привели буддистов и экзистенциальных философов к осознанию его положительного содержания. Если счастье и несчастье, успех и неудача, вообще всё, с чем мы сталкиваемся, есть полностью или частично продукт умственной деятельности, то наша власть над собственной жизнью значительно больше, нежели мы привыкли считать. Мы должны потому не списывать с себя ответственность за неё и не растворяться в объектах внешнего мира, подчиняясь им, а обрести контроль, на который имеем природное право. Это глубинное одиночество есть условие полноты нашей власти над собой, оно есть переживаемая свобода, принимая которую мы совершаем важнейший шаг на пути к подлинности и полноте бытия. Раз мы одни, это противоестественно и преступно укрываться от своей свободы и применения способности суждения в другом, в авторитете, в идеологии, в религии, в толпе. Лаконичнее всего это выражено в словах Сартра: «Человек обречён быть свободным». Он обречён преодолевать муки и дискомфорт выбора и ответственности за определение хода собственной жизни – за то, чтобы осознанно быть уникальным, каким он в действительности и является, а не марионеткой и проекцией сил окружающей действительности. Наше онтологическое одиночество тождественно нашей свободе и нашей индивидуальности, и его добровольная интеграция высвобождает высшие возможности именно нашей, а не чьей-то чужой и бездумно скопированной жизни. Мы существуем только потому, что мы одни, и мы одни как раз в силу того, что мы существуем – именно как мы сами, а не кто-то другой.
Иммунная система млекопитающих и распад коренных империй Америки способны преподать важный этический урок. Мы терпим наибольший урон в тех случаях, когда обрушившаяся на нас разрушительная сила нам совершенно чужда, когда мы не имеем её внутри себя, не знаем изнутри и слишком отстраняемся. Дозированное приятие и интеграция этой стихии в трансформированной, одомашненной форме есть то, что вернее всего создаёт условия для успешной борьбы. Сказанное может быть в полной мере применено и к одиночеству – оно тогда лишь опустошает и ослабляет нас, когда мы бежим от него, заместо того чтобы органически воспринять и воспользоваться.
Одиночество не есть некая дисфункция и недуг, это фундаментальная реальность нашего бытия и условие индивидуальности в противовес растворённости в окружающем мире. Его нельзя и не должно преодолеть, но возможно укротить, освоить и поставить на службу. Борясь с тем, что составляет нашу природу, пытаясь держать его на расстоянии, мы лишь бестолку изматываем себя и лишаемся даруемых им возможностей. Это не только неэффективно, но и просто нежелательно, ибо определённые дозы уединения и умение ограничивать свою связь с другими жизненно необходимы. Одиночество имеет колоссальное конструктивное содержание, что подчеркивалось мыслителями и творческими людьми с зари времён, так как все важнейшие трансформации мы претерпеваем наедине с собой.
Интеграция одиночества не означает отказа от установления связей с людьми и миром, но предполагает понимание необходимости не просто для личного развития и всякого существенного движения вперёд, но вообще для бытия собой некоторой обособленности от других, умения отстраниться и уединиться. Наконец, она подразумевает осознание, что некоторые мосты не могут быть наведены окончательно и другой не в состоянии спасти нас от наших прегрешений против себя, от пустоты и страдания, порождённых иными причинами.
Люди, как и другие социальные млекопитающие, испытывают природное тяготение к компании себе подобных, выработанное миллионами лет эволюции. Присутствие вокруг дружественных или нейтрально настроенных других увеличивает шансы на выживание, и в нас есть специальная система, формирующая такую привязанность, – гормон окситоцин. Когда живое существо находится в группе, уровень дарящего положительные эмоции окситоцина довольно высок, и он возрастает ещё больше, если мы пребываем среди любимых или друзей (исследования, кстати, показывают, что не только у людей, но и у других высших приматов есть настоящие дружеские связи). Напротив, отчуждение или дистанция от группы провоцирует падение окситоцина и умеренный всплеск гормона стресса и страдания – кортизола. Стоит стадному животному – допустим, дикой лошади – отбиться от табуна или просто ненадолго отойти от него, оно начинает сильно нервничать – по указанным нейрофизиологическим причинам.
Независимо от того, что мы думаем о других людях и социуме в целом, о наличии у нас каких бы то ни было прагматических резонов для сосуществования с ними, человеческая природа настроена на то, чтобы подталкивать нас к бытию в группе, и бороться с этим бывает непросто. Изоляция от группы или тем более изгнание из неё вызывает то, что нейрофизиологи последних десятилетий называют социальной болью. Она связана с отрицательными переменами внутригруппового статуса и локализуется в той же области мозга, что и боль физическая (задняя островковая доля мозга). Представьте, что вы втроём играете в игру, перекидывая мяч между собой, и вдруг два человека начинают вас игнорировать и играть вдвоём. Электрический заряд негативных эмоций, который вы получите, будет той же природы, что и при уколе острым предметом и даже обработан будет тем же отделом мозга.
Как явствует из сказанного выше, человек есть существо стадное сугубо биологически, и порой нам недостаёт простого физического присутствия других, включённости в группу, какой бы она ни была. Вместе с тем постоянно случается, что чем больше людей нас окружает, тем больше мы ощущаем ту главную и самую болезненную форму одиночества – нехватку связи по типу взаимопонимания и сопереживания. Бесчисленное обволакивающее нас множество других является тогда само по себе постоянным напоминанием об отсутствии существенной взаимосвязи, о пролегающей между нами пропасти, которая кажется роковой и неодолимой.
Другая причина состоит в том, что отношение к людям подчиняется тем же базовым принципам оценки, что и отношение к любым предметам. Дефицит и редкость возносят и несправедливо возвеличивают ценность объекта. Избыток – а в особенности чрезмерность – значительно снижают её, равно как и желание вступать с ним в какое бы то ни было серьезное и осмысленное взаимодействие. Именно потому эпидемия отчуждения и девальвации индивида поражает сильнее всего мегаполисы и набирает обороты под воздействием социальных сетей. Чем гуще и душнее толпа, тем ниже цена одного контакта. Люди становятся всё более взаимозаменяемы, мотивация и вероятность установить некую глубокую связь падают – всё это подпитывает чувство одиночества. В духе этих наблюдений выразился римский полководец Сципион Африканский, произнесший более двух тысячелетий назад: «Никогда я не бываю менее одинок, чем когда остаюсь один».
Антидот от эмоционально-духовного отчуждения носит троякий характер. Прежде всего, требуется исследовать причины собственной тяги к взаимопониманию и близости. Не есть ли это жульнический способ увильнуть от честного преодоления морального одиночества – от определения своих смыслов и задач и взятия на себя ответственности? Не попытка ли это укрыться от собственной свободы, от дискомфорта личного и творческого роста, требующих уединения? Если это так, то наша потребность в другом в значительной мере патологична и фиктивна, и стоит только выправить названный перекос, как её сила пойдет на убыль. Далее, требуется принять изначальную дистанцию между собой и другими как факт, причем совсем не обязательно факт досадный. Сокращение этой дистанции может быть лишь частичным, и всегда, когда это происходит, это редкий дар, за который пристойно было бы испытывать благодарность, а не воспринимать это как норму человеческой жизни, каковой оно не является. Наконец, важно осознать, что создание подлинной и глубокой взаимосвязи требует правильного выбора людей, с которыми это возможно, и зачастую сознательных усилий. Общение есть самое недооцененное из искусств – люди привыкли, что оно должно развиваться своим чередом и не нуждается в какой-либо компетентности и предварительном умысле. Мнение это ошибочно, и если мы хотим установить подлинный контакт с другим, мы должны умело и осторожно затрагивать существенное, действительно важное для каждого из участников, достигать хотя бы изредка глубин, а не только лишь скользить по поверхности.
Все описанные здесь формы одиночества есть неудовлетворенная потребность человека во взаимосвязи с чем-то, лежащим вне его. Действительно, одиночество болезненно, однако боль не всегда представляет собой негативное явление, не всегда сигнализирует о том, что нечто идёт не так. Она сопровождает все качественные скачки личного роста, и если мы боимся принять и интегрировать её, мы тем самым лишаем себя изобилия добываемых через неё даров и лишь умножаем её остроту.
Мы одни в этом мире – и это означает, что мы существуем, а не растворены в безликой однородной массе. Мы одни – и это означает, что мы свободны и полновластны. Мы одни – и это означает, что наш опыт уникален, ибо неповторим и непередаваем. Чем чрезмернее наше единение с другими, тем меньше мы существуем как индивиды, тем меньше наша свобода и сила, тем тавтологичнее и бледнее наша реальность. Не слишком ли велика такая цена за небольшой и вовсе не гарантированный прирост эмоционального комфорта?
116 красивых цитат про уединение
— Ваш уединенный образ жизни – потребность или вынужденная необходимость? — Скорее всего, это осознанная необходимость. Я люблю оставаться наедине со своими мыслями. В то же время, я не чувствую себя одиноким. Со мной рядом родные люди – дочь, внуки.
Однажды я старца увидел в горах, Избрал он пещеру, весь мир ему — прах. Сказал я: «Ты в город зачем не идешь? Ты там для души утешенье найдешь». Сказал он: «Там гурии нежны, как сны, Такая там грязь, что увязнут слоны».
В каждом, кто обособляется в себе, есть что-то от преступника. Грезящий человек грезит всегда вопреки царству смертных. Он отказывает ему в его доле; он отдаляет ближнего в бесконечность.
Как мы привыкли солить пищу, не давая языку возможности ощутить истинный вкус продуктов, так и жить мы привыкли в обществе, не давая себе возможности ощутить истинный вкус жизни, который обретается в полном уединении.
Есть уединение и одиночество. Уединения ищут, одиночества бегут. Ужасно, когда с твоей комнатой никто не связан, никто в ней не дышит, никто не ждёт твоего возвращения.
Укрывшийся в горах от мира человек В пещере в зимний день найдет себе ночлег. Ему прохладу в зной дарует горный снег, А власть тщеты мирской ему чужда навек.
Между тем Холмс, ненавидевший своей цыганской душой всякую форму светской жизни, оставался в нашей квартире на Бейкер-стрит, окруженный грудами своих старых книг, чередуя недели увлечения кокаином с приступами честолюбия, дремотное состояние наркомана — с дикой энергией, присущей его натуре.
Ищут себе уединенных мест в деревне, на берегу моря, в горах. Привык и ты сильно тосковать по этому. Только слишком уж это пошло, ведь можно в какое угодно время уединиться в себя. Ибо нигде не находит человек более спокойного и мирного убежища, кроме как в собственной душе, особенно если этот человек имеет внутри себя то, погрузившись в созерцание чего он тотчас оказывается в состоянии полного покоя. Покоем же я называю не что иное, как порядок [внутри]. Поэтому постоянно предоставляй себе такое убежище и обновляй себя самого. Пусть будут краткими и элементарными основные положения, которых, стоит им возникнуть, будет достаточно, чтобы очистить тебя от любого недовольства и вернуть назад уже не раздражающимся от того, к чему ты [постоянно] возвращаешься [мыслью]. Ведь что тебя раздражает? Порочность людей? Приняв в соображение мысль о том, что разумные существа созданы друг для другого, и что терпимость есть часть справедливости, и что ошибаются они невольно, и что сколько уже живших во вражде, подозрительности, ненависти, сварах умерли [ «протянули ноги»], обратились в пепел, перестань наконец раздражаться. Но ты недоволен еще и тем, что тебе уделено целым? Так возобнови [в уме] обе возможности: либо провидение, либо атомы, и все другие доказательства, из которых явствует, что мир подобен городу. Но тебя волнует телесное? Прими тогда в соображение, что разумение, если оно однажды собрало себя [воедино] и осознало собственную силу, не смешивается с ровно или порывисто движущимся дыханием,* и все, что ты слушал о страдании и наслаждении и с чем согласился. Но, может быть, тебя терзает тщеславие? Приглядись, как быстро все забывается и как зияет бездна беспредельной вечности по ту и по сю сторону твоей жизни, и как пуст [посмертный] отзвук, и как переменчиво и неразборчиво мнение тех, которые кажутся славословящими, и как узко пространство, которым ограничивается [твоя слава]. Ведь и вся земля – точка, а уж какой маленький ее уголок [составляет] это место. И потом, сколько их и каковы они, славословящие тебя? Итак, впредь не забывай об уходе в эту часть себя самого и прежде всего не разбрасывайся и не напрягайся, но будь свободен и смотри на вещи как мужчина, как человек, как гражданин, как смертное существо. А среди самых употребительных истин, к которым ты должен обратиться, пусть будут эти две. Первая – что вещи не касаются души, но стоят незыблемо вовне, сумбур же возникает только от одного внутреннего их восприятия. Вторая же – что все, что ты видишь, очень скоро подвергнется превращению и не будет больше существовать. И [постоянно размышляй над тем] скольких многих превращений свидетелем ты уже был. Мир – это изменение, жизнь – восприятие.
Бывают дни, когда лучшее платье — одеяло, а самая лучшая компания — тишина!
Не стоит думать, что если я кого-то не люблю, отношусь к кому-то с явным пренебрежением, то это обязательно плохой человек. Это моя точка зрения, мой маразм и простая субъективность. Я обычный человек, который склонен относиться к совершенно разным вещам совершенно по-разному, и я имею на это совершенно законное право. Я не эгоист – я просто умею жить для себя. Я не высокомерный – просто не считаю нужным улыбаться каждому. Так вот, почему я их не люблю? Более чем уверен, что виноват в этом я, из-за себя самого я их и не люблю, а не из-за того что они такие плохие. Всё дело в том, что люди заставляют меня всё время задумываться именно над их проблемами. То бишь я вряд ли смогу говорить с человеком формально, на «отъебись». Если я спрашиваю человека о том, как идут у него дела, то я спрашиваю об этом искренне. Во время его ответа я начинаю задумываться над тем, что он говорит мне в ответ, действительно задумываясь над каждым его словом вплоть до того, с какой интонацией он всё это произносит, дабы не упустить какую-то важную деталь. В большом коллективе всё ещё сложнее. Когда людей много, когда каждый что-то высказывает, то такие постоянные размышления начинают выматывать. Я просто начинаю видеть в людях слишком много того, чего в них видеть не стоило бы. Казалось бы, зачем мне все эти подробности? Но нет. Какого-то чёрта я начинаю вдаваться во все эти подробности. Я сам не знаю для чего. А после общения начинается не менее интересное. Задаешь себе вопрос: «А зачем он мне это сказал, может быть он хотел что-то донести до меня важное? А его интонация? К чему она?» Всё это нагружает. Находясь в коллективе, ты действительно устаёшь. Тут и появляется желание выбраться в уединённые места, в которых ты начинаешься быть самим собой, ввиду отсутствия какого-либо человеческого внимания. В таких местах существуешь только ты и твой мозг, приходит понимание того, кем же на самом деле являешься ты. В такие моменты мы становимся умнее, по крайней мере, нам так кажется, появляются светлые мысли в головы, рождаются идеи. Голова работает с пользой для себя самого. Не в этом ли заключается развитие? Или это просто самообман? Отсюда и вытекает идеология отторжения общества. С другой стороны, без общества никуда не денешься. В итоге имеем следующее. Находишься среди людей – тебе хочется от них убежать. Уединился, побыл какое-то время один – хочется к людям. Кругом люди, кругом запреты. Сюда ты должен одеться так, туда ты должен одеться эдак. Да даже дома есть какие-то условности. Ты не можешь кричать, прыгать, разбивать посуду. А где-то там ты можешь орать, ведь тебя никто не услышит. Но если ты остался один, ты не можешь решить те проблемы, которые до этого времени просто не замечал, потому что когда тебе, грубо говоря, некому подать гвоздь, ты здесь сталкиваешься с тем, что одиночество – это твой проигрыш. Всему своё время и это время устанавливаешь ты, поскольку ты себе хозяин и своим мыслям. Я думаю больше, и порой голова разрывается от этих самых мыслей, потому что ничего мне не мешает. Поэтому я открываю что-то новое, в первую очередь о себе самом. Здорово, пока у каждого из нас есть возможность оставаться, пусть ненадолго, пусть хотя бы в таких моментах, искренним самим с собой, вытаскивать из себя оригинального я и пытаться это «я» выращивать. Желаю каждому всегда знать и иметь то место, где вы можете быть самим собой. Неважно где: на природе или на людях – потому что именно в этот момент вы являетесь вершиной творения.