Что известно о пострадавших в казани
Три дня после трагедии в Казани. Истории погибших и спасенных
Погибшие во время трагедии в Казани
12 мая в Казани простились с семью детьми и двумя педагогами, которые погибли во время стрельбы в гимназии №175.
Эльвира Игнатьева. Когда в здании школы началась стрельба, 26-летняя учительница английского Эльвира Игнатьева была в своем кабинете одна — у нее было окно между занятиями, сообщили в Министерстве образования республики Татарстан. Услышав выстрелы, учительница вышла в коридор. Она увидела стрелка с ружьем и заслонила собой школьника, который оказался рядом.
Эльвира Игнатьева. Фото: соцсети
Игнатьева проработала в школе пять лет, была классным руководителем 7 класса, дети любили ее и называли ангелом за доброту к ним. Педагог заняла второе место в районном конкурсе педагогического мастерства «Учитель года – 2018» и получила грант за победу в конкурсе «Наш новый учитель».
«Не могу поверить, что это могло произойти. Молодой специалист, учитель английского языка. Ей было всего 26 лет. Она очень светлый человек. Не верится, что ее больше нет», — поделился с ИА «Татар-информ» один из преподавателей.
Венера Айзатова. Она была учителем начальных классов. Утром 11 мая 55-летняя Венера Султановна проверяла тетради во время урока другого педагога. Когда раздались выстрелы, она вышла в коридор, чтобы проверить, что случилось — но уже не вернулась. У Верены Айзатовой осталась дочь и двое внуков. Несколько поколений учеников оплакивают ее — педагог проработала в школе 34 года. Дети вспоминают, что она была доброй, никогда не повышала голос и не ставила плохих оценок, повторяя : «Нам нужны знания, а не двойки».
Венера Айзатова. Фото: соцсети
Ильзие Н. было 15 лет, она училась в 8 «А» классе. Ее отец, Рифат Нагимуллин, рассказал о дочери:
«Ильзия была воспитанным, спокойным ребенком. Училась хорошо. После окончания школы хотела попробовать себя в кулинарной сфере. Любила готовить торты, различные сладости. С подругами любила смотреть кино, ходить в кафе».
Амир Ш. был двоюродным братом Ильзии, они учились в одном классе. «Ни с кем никогда не конфликтовал. Любил меня, любил мать. Всегда нас слушался. Поперек никогда ничего не говорил. Я бы с ума сошел, если бы не друзья, бывшие коллеги…», — сказал о мальчике его отец, Фаниль Шайхутдинов.
Амира З. близкие вспоминают как доброго и спокойного мальчика. Амир мечтал стать хирургом, любил фотографировать и читал стихи. Его мама была учителем в той же школе, во время трагедии она находилась в соседнем кабинете. «Не представляю, как это переживут родители. У нас всех на сердце останутся вечные раны», — сказала бабушка 15-летнего Амира Зарипова Гатифа эби.
Алиса Г. тоже училась в 8 «А». Она была единственным ребенком в семье. «…Встретили двух девочек из их класса, они выходили из школы. Сказали, что сидевшие за первой партой две девочки ранены и остались лежать под столом. А Алиса сидела за первой партой», — рассказала родственница Алисы, Насима Шайхутдинова.
Амир В. написал в соцсетях: «В жизни должна быть мечта, чтобы ты мог просыпаться по утрам. » Бывший одноклассник вспоминает, что Амир всегда был смелым.
Зульфие Г. было 14 лет. Одноклассник вспоминает, что у нее был свой круг общения в классе, она была тихой и скромной, любила читать книги.
У 14-летнего Дамир Г. осталась сестра, которая поблагодарила всех за соболезнования: «Дамира с нами больше нет… Мы с тобой, наш ангелок! Люблю тебя…»
Как учителя защищали детей
Во время стрельбы в школе взрослые защищали детей, рискуя собственной жизнью. И свидетельств об этом все больше.
Мулланур Мустафин с женой. Фото: соцсети
Мулланур направлялся к выходу в школьный двор. Между двумя дверями он застал вооруженного стрелка, рассказала дочь Мустафина. Тот выстрелил в кого-то у входа на его глазах.
Мулланур Мустафин все еще лежал на первом этаже школы, когда стрелок сдавался полиции. Дочь цитирует слова отца: «…Лежу в крови, вижу гильзу, а сам думаю где моя жена, жива ли она? Где сейчас находится? Как себя чувствует?» Супруга Мустафина в этот же день вела урок на втором этаже гимназии — она заперла дверь в класс, они с детьми сидели тихо, пока стрелок пытался к ним войти.
Мулланур Мустафин сейчас проходит лечение в Москве.
Спецборт МЧС России доставляет пострадавших из Казани в Москву. Фото: mchs.gov.ru
После первых выстрелов директор школы Амина Валеева сообщила по школьному радио, чтобы все срочно запирались в классах. Одна из учениц услышала оповещение от директора раньше, чем звуки стрельбы:
— Мы сидели спокойно на втором уроке, и нам по радио объявляет директор: «Закройтесь все в кабинетах, прячьтесь под стол». Нам ничего не объяснили, что происходит и зачем. Буквально через 5 минут мы услышали выстрелы, очень много выстрелов, — вспоминает она. В тот класс стрелок не вошел.
Учитель географии Татьяна Миничкина требовала от педагогов забаррикадироваться в классах. В соцсетях появились скриншоты переписки в учительском чате. «Закройте дверь изнутри, хоть на швабру», — написала педагог. Урок Татьяны Сергеевны проходил за стеной от 8«А».
Переписка в школьном чате во время происшествия
Учитель биологии Анна Пономарева находилась на первом этаже, когда началась стрельба. Она успела вывести три класса на пришкольный участок через столовую. При этом в школе остался ее сын-третьеклассник, к счастью, он не пострадал.
«Ещё очень тяжело и больно»: как прожили этот месяц пострадавшие во время расстрела в казанской школе
Жизнь десятков людей разделилась на «до» и «после». Дети, учителя до сих пор с трудом вспоминают события 11 мая. Но общество точно не должно забывать о трагедии, случившейся в гимназии №175.
Самого тяжелого пострадавшего во время стрельбы в гимназии №175 Казани, 10-летнего Арслана Шигапова, врачи смогли чудом реанимировать после остановки сердца. Третьеклассник получил тяжелые огнестрельные ранения грудной клетки, конечностей и закрытую черепно-мозговую травму. Он до сих пор находится под наблюдением московских врачей.
Что произошло 11 мая, десятилетний школьник не помнит. Раскрывать подробности о самочувствии мальчика его близкие пока не готовы.
Вспоминать о событиях того дня и сдерживать слезы до сих пор сложно. Преподаватель татарского языка Алина Зарипова сделала всё, чтобы трагедия не коснулась её учеников, но уберечь от беды своего сына не было шансов.
«Как в Бородино: смешались и мертвые, и живые»
Пробравшись в школу, казанский стрелок Ильназ Галявиев сделал из окна несколько выстрелов по стадиону, где у третьего класса проходил урок физкультуры. Нападавший ранил минимум четверых. Одним из пострадавших оказался младший сын имама мечети «Гаиля», которая находится в пятистах метрах от 175-й гимназии. Рустам хазрат Хайруллин в беседе с журналистом KazanFirst воспроизвел события того дня и рассказал, как в его семье переживают трагедию.
В этот момент старший сын хазрата Ахмад сидел на третьем этаже школы в 8 «А» классе, в котором, как станет известно позже, погибли семеро его одноклассников.
Сам Рустам хазрат Хайруллин находился в полукилометре от детей и, услышав грохот, не придал этому большого значения. Только когда в сторону гимназии стали стягиваться спецслужбы, он выбежал из мечети и по дороге узнал о взрывах и стрельбе.
В больнице 14-летний Ахмад сидел без лица и весь дрожал. Увидев родителей, он кинулся в объятия и стал вместе с мамой дожидаться отца в приёмном покое.
«Там даже хуже гремит, чем в школе»
С этой проблемой женщина обращалась к психологу и в ответ услышала, что это естественная реакция, которая проявляется почти у каждого ученика, поскольку воспоминания ещё очень свежие.
«Эта семья приняла их к себе, впустила в дом»
Дети внимали всем указаниям и не паниковали. Ученики оперативно эвакуировались через окно, и лишь одна замялась и осторожно спросила: «А не больно будет прыгать?». С улицы учеников подхватывал учитель физкультуры и направлял, куда им бежать. Обнаружив в заборе щель, школьники выбежали за территорию к частному сектору, который находится прямо за футбольным полем.
Здесь же, во дворе небольшого кирпичного дома на улице Ковыльная, оказались и дети имама мечети «Гаиля» Ахмад и Амин.
Найти «убежище» для десятков пострадавших и испуганных школьников оказалось несложно. Этот дом стоит напротив той самой щели в заборе, через которую дети пролезали, убегая от стрелка. Живёт здесь семья из пяти человек, но в момент трагедии дома были не все.
Тот факт, что ученики, спасаясь бегством, оказались именно в этом доме, Роял объясняет просто: ворота были открыты, да и бежать до них от заднего двора гимназии было ближе всего.
Роял вспоминает, что среди детей ему особенно запомнились раненые, которые отчетливо выделялись среди толпы.
Он добавил, что некоторые родители учеников уже приходили к семье с благодарностью. Совсем недавно их навестила мама одного из школьников, после чего сказать спасибо пришли ещё четыре родительницы.
Сейчас в 175-й гимназии идёт капитальный ремонт, а уже к концу года школа полностью сменит облик. После трагедии власти провели родительские собрания со всеми параллелями и совместно с психологами и родителями разработали план по интерьерам, чтобы ничто не напоминало ученикам о минувшей трагедии.
Рабочие меняют внутреннее устройство гимназии, функционал и расположение кабинетов, а на заднем дворе строят бассейн. Но даже после ремонта возвращаться туда готовы далеко не все.
Из школы уже вынесли всю мебель и сантехнику. Работы в здании и на территории ведутся круглосуточно. К строительству бассейна тоже приступили: на месте футбольного поля уже забивают сваи.
«Хотелось бы увидеть, что он был один, и успокоиться»
В родительских чатах не перестают обсуждать произошедшее. Одна из родительниц сообщила, что в общей беседе не утихают дискуссии о ходе расследования. Почему потерпевших перевели в статус свидетелей, действовал ли стрелок в одиночку и когда обнародуют записи с камер внутреннего наблюдения? Этими вопросами родители задаются по сей день.
KazanFirst стало известно, что руководство республики с записями с камер видеонаблюдения в гимназии ознакомилось и убедилось, что казанский стрелок перемещался в одиночку и действовал без сообщников. Тем не менее в сети продолжают появляться многочисленные фейки, связанные с трагедией.
Источник KazanFirst в правоохранительных органах заявил о двух возможных вариантах: либо это фейк, либо это снайперы, которые осматривали крышу гимназии.
«Не сказала бы, что он чем-то расстроен»
Сам Ильназ Галявиев сейчас находится в СИЗО в одиночной камере, чувствует себя хорошо и ни на что не жалуется. Ему назначена экспертиза на вменяемость, которая продлится как минимум два месяца. Стрелок общается лишь со следователем и адвокатом Лилией Шараповой.
Когда именно проведут экспертизу, пока неизвестно. В любом случае «это вопрос не быстрый», добавила защитница казанского стрелка.
В квартиру на улице Туганлык, в которой Галявиев проживал в последнее время, его родители после трагедии не приходили. По рассказам соседки, родные казанского стрелка закрылись и перестали выходить на связь.
В последнем интервью отец казанского стрелка рассказал о том, что после задержания с сыном больше не виделся. Семья, по его словам, страдает от угроз, обвинений и внимания журналистов. Старшего сына попросили уйти на домашнее обучение, а мать «до сих пор в диком стрессе, с кровати не встает».
«В операционной стояло гробовое молчание»: врачи о том, как они спасали изрешеченных картечью детей
Дети с огнестрельными ранениями в мирное время — небывалая редкость, в один голос говорят казанские врачи, которым 11 мая пришлось одновременно сделать множество травматологических операций. Над одним ребенком работали по пять медиков, пока родителями занимались бригады психологов. О хронологии дня теракта и смелости маленьких пациентов — в рассказах самих врачей.
«В операционной стояло гробовое молчание, никто не задавал вопросов»
Раиль Гайзатуллин, заведующий отделением травматологии №2:
— В половине десятого поступил сигнал о сборе хирургической и травматологической служб в приемном отделении РКБ, об оперативной готовности всех операционных и приостановке плановой деятельности. Все сотрудники прибыли в приемное отделение, где наше руководство уже готовило бригады экстренной помощи, распределялся хирургический и сестринский состав. Было сформировано 30 бригад на случай поступления пациентов. В тот же момент поступили звонки от коллег из ДРКБ, и сразу же туда мы направили пятерых своих врачей. Там они начали оказывать помощь совместно с травматологами детского отделения.
Раиль Гайзатуллин: «Травмы у детей при прыжках с высоты вообще очень частые. Дети залезают на деревья, и все такое. Просто такой массовости я не припомню» Фото: Евгений Жура
Сначала нам просто объявили о массовом поступлении пациентов. Мы не знали, откуда и что это будет, какой характер. И затем в течение, наверное, 10 минут начала приходить информация: сперва говорили, что это что-то вроде пожара либо взрыва в школе, и мы ждали множественные оскольчатые ранения, травмы. Никто не был извещен о том, что это могут быть огнестрельные ранения. Через пять минут после того, как мы появились с травматологической и хирургической службой, к нам поступил первый пациент с огнестрельным ранением. Взрослый. Огнестрельное ранение в области шеи и рваная рана в области головы. По касательно прошло, средней степени тяжести травма. Оказали ей помощь и выдвинулись в ДРКБ, там началось массовое поступление пострадавших. Сходу зашли в операционную, пациент, молодой человек, уже находился на операционном столе, анестезиологи были готовы. Это оказалось огнестрельное ранение верхних и нижних конечностей. Также была девушка лет 14–15, тоже огнестрельные ранения конечностей. И поступали пациенты с переломами костей таза и позвоночника, которые с высоты прыгали на «бетонку». Совместно с травматологами детского отделения уже на месте оказывали помощь. На соседнем столе детские хирурги работали с девушкой того же возраста.
В операционной стояло гробовое молчание. Никто ничего не говорил, не задавал вопросов. Одного пациента мы оперировали впятером. Обе коленки, бедро, локоть и кисть были с ранами. Потом поступила пациентка с вывихом кисти и переломом таза, это случилось уже ближе к вечеру, ее тоже оперировали. Вывих — это от прыжка, они же упирались руками при приземлении.
Глава следственного комитета России Александр Бастрыкин сразу по прибытии в Казань посетил Детскую республиканскую клиническую больницу, где находятся школьники, пострадавшие во время нападения на гимназию №175. Он ознакомился с состоянием детей и пообщался с их родственниками Фото: president.tatarstan.ru
Дети, которые выпрыгнули, находились в сознании, отвечали на вопросы. Но никто из детей, которые нам попадались, не плакал. Основная суматоха была с родителями, это психологически понятно: никто не знает, что с его ребенком. Кто-то из них приехал в больницу еще до приезда скорых, они здесь бегали, искали пациентов. Параллельно человек 30 шли сдавать кровь. Хотя пострадавшие еще не поступали, люди уже приехали сдавать кровь.
Родители находились в приемном отделении, но не были допущены до операционной. Я разговаривал только с двумя родителями, детей которых мы оперировали. Они только приехали, задали вопрос, а мы как раз этого пациента посмотрели. Мы им ответили, и родители сразу успокоились, узнали, где их ребенок, что с ним и что будет. Мы дали им предварительные прогнозы о состоянии, и они уже более-менее спокойно пошли оформлять документы. С остальными работала отдельная бригада психологов.
Сложностей из-за пулевых ранений не было. Оскольчатые и огнестрельные ранения лечатся по одному и тому же протоколу. У нас было одновременно и огнестрельное, и осколки от инородных тел. Наше отделение занимается именно такими вещами: огнестрельное ранение любой области, микрохирургия, сосудистая хирургия, хирургия нервов и травматология. Поэтому мы первыми вызвались помочь нашим коллегам из ДРКБ.
Обычно мы сами занимались лечением детей с такими ранениями, потому что в ДРКБ, как правило, нет такой потребности. А сейчас всех повезли в ДРКБ, и мы выдвинулись туда по первому звонку. Если бы не было коронавируса и наша травматология функционировала как раньше, то каких-то детей повезли бы к нам, каких-то — в ДРКБ. До ковида в ДРКБ не имелось травматологической неотложки, всех везли к нам. Только во время пандемии все детские отделения до 18 лет переехали в ДРКБ.
С огнестрельными ранениями детей я раньше сталкивался. Но это очень редкое явление. Обычно с такими ранениями бывают взрослые. Чем-то это было похоже и на травмы детей при ДТП, там такие же оскольчатые ранения. А травмы у детей при прыжках с высоты вообще очень частые. Дети залезают на деревья, и все такое. Просто такой массовости я не припомню. Обычно в месяц один-два ребенка падают с высоты.
Руслан Хасанов: «Очень хорошо работали психологи, их было много. Они постарались развести родителей по кабинетам и разговаривали с ними, успокаивали. Я сам как родитель даже не хочу представлять, каково это» Фото: Евгений Жура
«Крайне редко бывают ситуации, когда одномоментно нужно делать столько травматологических операций»
Руслан Хасанов, заведующий детским травматолого-ортопедическим отделением РКБ:
— Всех заведующих РКБ собрали в приемном отделении, в течение минут 15 распределились по бригадам и стояли, ждали, когда будут поступать. Из ДРКБ позвонили начмеду, попросили сотрудников туда. Тут же отправились 8 докторов.
Здание РКБ у нас теперь «ковидный» госпиталь, поэтому часть сотрудников отделения у меня работают в ДРКБ. Со мной здесь три работника. Как только вся эта ситуация возникла, я тут же отзвонился своим докторам, и все мы собрались в ДРКБ. Меня попросили помочь прооперировать девочку с переломом позвоночника, которую в конечном итоге увезли в Москву. Оперировать позвоночник ей будут в Москве, но остальные ее травмы оперировал я вместе с сотрудниками отделения.
Крайне редко бывают такие ситуации, когда одномоментно нужно делать столько травматологических операций. Тут необходимо силовое оборудование, пилы, дрели. Оно у нас есть в должном количестве, часть оборудования мы перевезли отсюда. Все это произошло очень быстро, в течение 5–10 минут, благо здания рядом находятся.
Президент Республики Татарстан Рустам Минниханов навестил ребят и пожелал им скорейшего выздоровления. Врачи доложили о состоянии детей, заверив, что все пациенты получают необходимую помощь Фото: president.tatarstan.ru
Когда лет пять назад перевернулся автобус, наблюдалось что-то похожее, но там были и взрослые, и дети. За 15 лет моей практики это вообще первый случай, когда столько детей с огнестрельными ранениями. Естественно, мы проходим обучение, но одно дело теория, а другое — практика. Это было впервые для всего нашего коллектива.
Я видел одну девочку в сознании, она постоянно звала маму. Родители больше вызывали паники, нежели сами пациенты. Когда ты оказываешься в операционной, у тебя нет времени на эмоции: ты видишь проблему и должен с ней работать. А когда выходишь из операционной, родители хватают за руки, спрашивают, все плачут. Благо там очень хорошо работали психологи, их было много. Они постарались развести родителей по кабинетам и разговаривали с ними, успокаивали. Я сам как родитель даже не хочу представлять, каково это.
«Наша задача была стабилизировать. Все, что было крупное, мы убирали, а мелкое оставалось. Это все станут постепенно убирать» Фото: Евгений Жура
В основном дети, которых я видел, были с картечью, с какими-то инородными телами, их оказалось много. Это были самые проблематичные операции, потому что убрать полностью все эти мелкие фрагменты одномоментно во время первичной операции нельзя. Наша задача была стабилизировать. Все, что было крупное, мы убирали, а мелкое оставалось. Это все станут постепенно убирать.
Дети были в шоке, когда их везли в операционную, начинали плакать и звать родителей. У нас не было времени с ними поговорить. Это и не требовалось на тот момент, успокоить их старались анестезиологи. А хирурги работали на двух-трех сегментах тела одновременно: кто-то на одной ноге, кто-то на другой, иные на руках: целый муравейник вокруг каждого ребенка.
Мы закончили в 7-м часу вечера, это со всеми бумажными волокитами. Дети с травмами и переломами все были стабильны, но в любом случае переломы страшные. После пулевых ранений фрагменты тоже не смогут быстро заживать. Когда пуля попадает в тело, от нее идет волна и повреждаются мягкие ткани. Умершие ткани будут потихоньку отходить, это небыстрый процесс.
Марсель Миннуллин: «В кратчайшие сроки мы организовали 11 междисциплинарных бригад из различных специалистов, прежде всего хирургического и травматологического профиля. Все они через 15 минут с момента поступления сигнала были развернуты в приемно-диагностическом отделении» Фото: Евгений Жура
«Я с мальчонкой разговаривал, ему 7 лет, он нам говорил: «Да вы не переживайте, со мной все будет хорошо»
Марсель Миннуллин, первый заместитель главного врача РКБ по медицинской части:
— Этот день начинался как обычно, ничего не предвещало той беды. В один момент раздался звонок главного врача, встревоженный. В кратчайшие сроки мы организовали 11 междисциплинарных бригад из различных специалистов, прежде всего хирургического и травматологического профиля. Все они через 15 минут с момента поступления сигнала были развернуты в приемно-диагностическом отделении, и мы ожидали поступления травмированных, раненых пациентов. Было задействовано практически две трети сестринского состава и младшего персонала. Мы готовы к подобным чрезвычайным ситуациям и массовым поступлениям пораженных, травмированных пациентов. У нас периодически проходят такие тренинги, потому через 15 минут все это было развернуто в приемно-диагностическом отделении. Поступила вводная, что бо́льшая часть раненых и травмированных — дети. Все они поступали в ДРКБ. Взрослых оказалась незначительная часть. Одну девушку доставили к нам с огнестрельным ранением шеи. К счастью, там ничего страшного не было. Мы ей оказали помощь, а через день пациентку перевезли в Москву, вечером ее посетил главный внештатный психиатр РФ, и было принято решение перевезти ее в федеральный центр для психологической реабилитации.
«В ДРКБ сделали все сами, а мы им просто помогали. Они отработали на пять с плюсом, то, что я там видел, как это было организовано, как работали с родственниками» Фото: president.tatarstan.ru
По мере поступления детей в ДРКБ и выяснения характера повреждений поступала информация о необходимости тех или иных специалистов. Были направлены два торакальных хирурга, порядка 10 травматологов, в том числе детских. И уже во второй половине дня, ближе к вечеру еще два сосудистых хирурга отправились туда на операцию ребенка.
В мирное время мы так часто не встречаемся с огнестрельными ранениями.
Евгений Тришин: «Ожидали ли пулевых ранений? Так ведь взрывная травма ничем не лучше. Суть не в этом, мы были готовы к приему пострадавших» Фото: Евгений Жура
Евгений Тришин, заведующий отделением торакальной хирургии №2 РКБ:
«У детей огнестрельное ранение бывает очень редко. В военное время — да, в Донбассе это есть, а у нас…» Фото: president.tatarstan.ru
Ожидали ли пулевых ранений? Так ведь взрывная травма ничем не лучше. Суть не в этом, мы были готовы к приему пострадавших.
Мы сначала готовились к приему взрослых пострадавших. Потом ситуация прояснилась. Было сказано, что взрослых практически нет и всех повезут в ДРКБ. Но мы оставались на месте до полной отмены больничного режима ЧС. В этот момент начмед сообщил, что в ДРКБ срочно нужна бригада торакальных хирургов и травматологов. Сосудистых хирургов вызвали позже. Сели в машину, за две минуты оказались в ДРКБ.
Торакальные хирурги оперируют органы грудной клетки. Посмотрели там трех пациентов и приняли решение, что нужно экстренно оперировать, потому что там было опасное для жизни ранение. Это картечь, а не дробь, она крупнее. Картечь опаснее.
«Посмотрели там трех пациентов и приняли решение, что нужно экстренно оперировать, потому что там было опасное для жизни ранение. Это картечь, а не дробь, она крупнее. Картечь опаснее» Фото: Евгений Жура
Да, дети были в сознании. Вели себя как взрослые, даже лучше. Я с мальчонкой разговаривал, ему 7 или 8 лет, он нам говорил: «Да вы не переживайте, со мной будет хорошо». У него самого по грудной клетке картечь скользнула, но повреждения внутренних органов не наблюдалось. Мужественно вели себя дети. Поступали и дети без сознания.
У детей огнестрельное ранение бывает казуистически, очень редко. Я второй раз в жизни видел огнестрельное ранение у ребенка, это не детская травма. В военное время — да, в Донбассе это есть, а у нас…
В ДРКБ сделали все сами, а мы им просто помогали. Они отработали на пять с плюсом, то, что я там видел, как это было организовано, как работали с родственниками. А мне есть с чем сравнивать, я во многих городах работал.