Что изображено на тайной вечере
Секреты фрески Леонардо да Винчи «Тайная вечеря»
Получайте на почту один раз в сутки одну самую читаемую статью. Присоединяйтесь к нам в Facebook и ВКонтакте.
Месторасположение и история создания:
Произведение было выполнено в 1498 году. Его размеры составили 880 на 460 см. Многие ценители творчества художника сошлись во мнении, что лучше всего «Тайную вечерю» можно рассмотреть, если отойти на 9 метров в сторону и приподняться 3,5 метров вверх. Тем более что посмотреть есть на что. Уже при жизни автора фреска считалась его лучшим произведением. Хотя, назвать картину фреской было бы неправильным. Дело в том, что Леонардо да Винчи писал произведение не на мокрой штукатурке, а на сухой, чтобы иметь возможность редактировать ее несколько раз. Для этого художник нанес на стену толстый слой яичной темпры, которая впоследствии сослужила дурную службу, начав разрушаться всего через 20 лет после написания картины. Но об этом чуть позже.
Идея произведения:
«Тайная вечеря» изображает последний пасхальный ужин Иисуса Христа с учениками-апостолами, состоявшийся в Иерусалиме накануне его ареста римлянами. Согласно писанию, Иисус сказал во время трапезы, что один из апостолов предаст его. Леонардо да Винчи постарался изобразить реакцию каждого из учеников на пророческую фразу Учителя. Для этого он ходил по городу, говорил с простыми людьми, смешил их, расстраивал, обнадеживал. А сам при этом наблюдал за эмоциями на лицах. Целью автора было отображение знаменитого ужина с чисто человеческой точки зрения. Именно поэтому он изобразил всех присутствующих в ряд и никому не пририсовал нимба над головой (как это любили делать другие художники).
Интересные факты:
Вот мы и дошли до самой интересной части статьи: секретов и особенностей, скрытых в произведении великого автора.
Последним ненаписанным персонажем на картине оставался Иуда. Художник часами бродил по самым злачным местам, выискивая среди опустившихся людей модель для написания. И вот почти через 3 года ему повезло. В канаве валялся абсолютно опустившийся тип в состоянии сильного алкогольного опьянения. Художник приказал привести его в мастерскую. Мужчина почти не держался на ногах и не соображал, куда он попал. Однако, уже после того, как образ Иуды был написан, пьяница подошел к картине и признался, что уже видел ее раньше. На недоумение автора человек ответил, что три года назад он был совсем другим, вел правильный образ жизни и пел в церковном хоре. Именно тогда к нему подошел какой-то художник с предложением написать с него Христа. Так, согласно мнению историков, Иисус и Иуда были списаны с одного и того же человека в разные периоды его жизни. Это еще раз подчеркивает тот факт, что добро и зло идут так близко, что иногда грань между ними неощутима.
Кстати, во время работы Леонардо да Винчи отвлекал настоятель монастыря, который постоянно торопил художника и утверждал, что тот должен сутками писать картину, а не стоять перед ней в раздумьях. Однажды живописец не выдержал и пообещал настоятелю списать с него Иуду, если тот не перестанет вмешиваться в творческий процесс.
3. Некоторые ученые утверждают, что необычное расположение учеников на картине не случайно. Дескать, Леонардо да Винчи разместил людей по… знакам зодиака. Согласно этой легенде, Иисус был козерогом, а его возлюбленная Мария Магдалина – девой.
Как видите, в одной-единственной картине скрыто множество тайн и недосказанностей, над раскрытием которых борется не одно поколение. Многие из них так и останутся неразгаданными. А современникам останется лишь строить догадки и повторять шедевр великого итальянца в красках, мраморе, песке, стараясь продлить жизнь фрески.
Понравилась статья? Тогда поддержи нас, жми:
Разбор «Тайной вечери» Леонардо
Признаюсь, «Тайная вечеря» Леонардо сыграла важную роль в моей жизни: думаю, с нее и началась моя страсть к искусству. Увидела я ее… в «Коде да Винчи» 2006 г. Затем скупила все доступные книги о Леонардо и прочитала их от корки до корки.
Это одно из самых важных произведений в истории искусства, и его хрупкость лишь усиливает чувство благоговения перед ним. Давайте вместе разберемся, как оно было создано, что на нем изображено и что всё это значит.
История создания
Эту роспись для свежепостроенной трапезной монастыря Санта-Мария-делле-Грацие в Милане заказал Леонардо его покровитель Лодовико Сфорца. Работа над ней шла в период 1495-1498 гг. 
Что за сюжет?
Тайная вечеря – последняя трапеза Иисуса с учениками, во время которой он объявил, что один из них предаст его. Сюжет этот был очень популярен среди художников: его можно найти в мозаике, книжной миниатюре, витражах, шпалерах и и, конечно, живописи.
В XV в. фрески на эту тему были очень популярны в монастырских трапезных. Поскольку монашеские обители были обителями молчания, это диктовало и настроение фресок: вместо драматизма (как у Тинторетто) – состояние глубокой задумчивости. Что мы видим и у Леонардо.
Идеальная перспектива
В «Тайной вечере» Леонардо добился изображения идеальной перспективы, и нужна она была для того, чтобы создать настоящий эффект присутствия. Это опять же продиктовано ее местоположением.
Композиция
Фреска гениальна и своей композицией. Во-первых, точка схода перспективы приходится ровно на фигуру Иисуса. Во-вторых, Леонардо собрал фигуры апостолов в группы по 3, что имеет и символическое значение: в истории Христа всюду фигурирует эта цифра – Троица, 3 волхва, 33 года и т.д. Важно отметить, что все фигуры изображены по одну сторону стола, в то время как Иуду до этого было принято изображать сидящим напротив остальных.
Кто изображен?
Фреска показывает нам ровно тот момент, когда Иисус произносит слова о будущем предательстве. Его лицо смиренно, апостолы же глубоко взволнованы этой новостью: кто же предаст Учителя?
Первая тройка слева (Варфоломей, Иаков мл. и Андрей) удивлена, лица апостолов обращены к Иисусу.
Во второй тройке видим возмущенного Петра с ножом в руке, отшатнувшегося Иуду и Иоанна, который от услышанной новости начал терять сознание и клониться в сторону Петра.
Справа от Христа – Фома (с поднятым пальцем, символом его будущего неверия в воскрешение Иисуса), Иаков ст. и Филипп.
Замыкают композицию Матфей, Фаддей и Симон, бурно обсуждающие новость между собой.
Обратите внимание: Иисус и Иуда одновременно тянутся рукой к тарелке. Согласно Евангелию от Иоанна, Иисус предсказывает, что предатель протянет руку к еде вместе с ним.
Сохранность фрески
Эта роспись – пример того, как могут ошибаться даже лучшие умы человечества. Ее некорректно называть фреской, поскольку эта техника предполагает работу красками по сырой штукатурке. Леонардо она не устраивала, поскольку фреска требует быстрой работы без возможности вносить существенные исправления.
Художнику было важно работать неспешно, используя фирменный прием сфумато, который требовал наложения множества полупрозрачных слоев. Поэтому он работал по сухому слою из смеси смолы, гипса и мастики.
Это его и подвело. Фреска начала разрушаться очень быстро. Уже во 2-й пол. XVI в. говорили, что произведение практически разрушено.
Также вы наверняка обратили внимание, что на месте ног Христа – след замурованного дверного проема. Это монахи однажды решили устроить в этом месте стены дверь, уничтожив тем самым часть изображения.
Во время войны в 1943 г. в здание попала бомба: стена с фреской устояла лишь благодаря чуду.
Масштабную реставрацию фрески начали лишь в 1978 г. Длилась она 21 год. (см. карусель). Будем надеяться, что ее получится сохранить еще на многие столетия.
А какое ваше любимое произведение Леонардо?)
Изображения Тайной Вечери: От фресок в катакомбах до картин Сальвадора Дали
Первые изображения Тайной Вечери принято относить еще к эпохе римских катакомб, хотя знаменитую сцену трапезы в катакомбе Святого Себастьяна (III век) многие исследователи склонны считать языческим произведением. Бесспорный образец ранней традиции – мозаика византийского храма Сант Аполлинаре Нуово в Равенне (VI век), в которой мы видим весьма нестандартный подход к событию.
Крупная фигура Христа и сидящие за ним апостолы образуют плотный полукруг возле стола, на котором лежат… пять хлебов и две рыбы, т.е. «атрибуты» чуда Умножения хлебов, которое воспринимается как «пролог» Евхаристии. Такая иконографическая комбинация помогает ощутить связь между словами Иисуса на Вечере: «Сие творите в Мое воспоминание» (Лк. 22, 19) и обращением к ученикам в момент умножения хлебов: «Вы дайте им есть» (Мк. 6, 37).
В средневековом искусстве при изображении Тайной Вечери на первом месте, безусловно, оказывался евхаристический аспект. Согласно византийскому канону в алтарной части храма (апсиде) на самом видном месте помещалась монументальная композиция «Причащение апостолов».
Она давала не историческое изображение конкретного Евангельского события, а символическую трактовку Таинства, и этим объясняется ряд сюжетных условностей. Прежде всего – отсутствие Иуды и обязательное присутствие апостола Павла, что с исторической точки зрения некорректно и почти абсурдно. Во многих храмах византийского происхождения можно встретить в композиции не одну, а две фигуры Христа, что должно было стать символом Его Богочеловечества. Именно это мы видим в мозаике из Софийского собора (XI век) и Михайловского Златоверхого монастыря (XII век) в Киеве.
В изображении Евхаристии немало живописцев стремились к более глубокому постижению мистической тайны события. Порой это приводило к парадоксальному результату. Так на картине Тинторетто «Тайная Вечеря» для венецианского храма Сан Джорджо Маджоре (1592-1594) вокруг сцены причащения апостолов создана удивительная световая атмосфера.
Темное пространство, в котором происходит действие, прорезается сиянием вокруг головы Иисуса, нимбами над головами апостолов и светом лампы на потолке, вокруг которой видны фигуры летающих ангелов. Эти мощные и одновременно мягко согревающие глаз вспышки света придают изображению особую трепетность и помогают глубже ощутить духовную тайну происходящего.
Но мистерия света в картине сочетается с парадоксальностью бытовых деталей, не имеющих ничего общего с текстом Евангелия. Рядом со столом, за которым размещены Иисус и апостолы, находится другой стол, уставленный блюдами с едой и фруктами, вокруг этого стола суетятся люди, и даже за спинами апостолов вдруг появляются женщины с тарелками – создается ощущение, что евхаристическое действо совершается на постоялом дворе.
Бытовую сторону изображения колоритно дополняют собака, грызущая кость, и кошка, пытающаяся залезть в корзинку. К чему здесь все это? И какова связь между, казалось бы, такой некорректной бытовой суетой и Святым Таинством? У нас нет точных ответов на эти вопросы, кроме дежурной искусствоведческой версии о том, что Тинторетто, будучи венецианским живописцем, мыслил глубоко по-светски, как и все жители его родного города.
Венеция, конечно, не созерцательный монастырь, но Тинторетто по своей духовной глубине отличается от других мастеров своей школы. Вероятно, бытовое начало понадобилось ему для того, чтобы дать нам глубже почувствовать Евхаристию как реальность сегодняшнего дня.
Присутствие «посторонних» с их вроде бы неуместной бытовой суетой напоминает о том, что это Таинство – не эзотерический ритуал для избранных, а движение сердца Иисуса, направленное ко всем и каждому. Это удивительно точный образ литургии, на которой следом за апостолами к Причастию подойдем мы – люди, считающие себя обычными, такими похожими на «прислугу» с картины великого венецианца.
В искусстве ХХ века одним из самых выразительных образов Евхаристии стала картина «Тайная Вечеря» Сальвадора Дали (1955, Национальная галерея, Вашингтон).
На первый взгляд, между эпатажным сюрреалистом и выбранной им темой не должно быть ничего общего. И многих до сих пор коробит от одной мысли, что автор «Вильгельма Телля» или «Пылающего жирафа» периодически «посягал» на святое. Но – как бы сильно ни хотелось никого расстраивать – без картин этого художника сейчас уже невозможно представить христианскую культуру прошлого столетия.
И их глубина – лишнее доказательство того, что «Дух дышит, где хочет» (Ин. 3, 8). Действие на картине происходит в строгом интерьере с огромным пятиугольным окном, за которым виден характерный для Дали пейзаж с морем и очертаниями гор на дальнем плане.
Коленопреклоненные вокруг стола апостолы со склоненными головами погружены в глубокую молитву. На столе – два куска хлеба и стакан с вином. Иисус указывает рукой наверх, где в оконном проеме виден обнаженный торс человека с распростертыми по сторонам руками – в позе, так сильно напоминающей Распятие. Это – видение, указывающее на установительные слова Спасителя: «Сие есть Тело Мое» (Мф. 26. 26).
Столь прямолинейное, на первый взгляд, решение, на самом деле, построено на фундаментальной литургической основе. В католической литургии в момент совершения Таинства священник высоко поднимает Хостию – хлеб, ставший телом Христовым – и люди несколько секунд молча смотрят на Нее.
В момент Причащения священник снова на несколько секунд показывает Тело Христово причастнику, давая ему в буквальном смысле встретиться со Спасителем глазами. И именно момент визуального созерцания Тела Господня и стал основой композиции Дали.
Параллельно с духовно-символической иконографией Тайной Вечери в искусстве развивается так называемая «историческая» традиция изображения, основанная на желании максимально точно проиллюстрировать Евангельские тексты.
«Историков» интересовали, прежде всего, два события: Омовение ног (что очень быстро стало отдельной сценой) и сообщение Иисуса о предательстве Иуды.
И даже если центром изображения была все же Евхаристия, в «исторической» версии она нередко сопровождалась бытовыми повествовательными деталями, которые должны были сделать событие более понятным и художественно актуальным для современников мастера.
Так на рельефе для алтарной преграды (леттнера) собора в городе Наумбурге (Германия, XIII в.) один из апостолов (скорее всего, Петр) брутально облизывает пальцы. И как бы ни казалась такая «подробность» неуместной в данной ситуации, она позволяет глубже пережить смысл Таинства, совершаемого Спасителем не для святых, а для обычных людей, порой даже толком не понимающих, что происходит на их глазах.
А в живой и выразительной картине испанского живописца XVI в. Хуана де Хуанеса из музея Прадо в Мадриде, напротив, сделана попытка изобразить событие наиболее торжественно.
Поэтому Христос ведет себя как священник у алтаря, перед Ним поставлена чаша, похожая на церковный потир, а в руке у Него не просто хлеб, а Хостия – круглый пресный хлебец, который используется именно на литургии латинского обряда. Французский живописец Никола Пуссен в своей знаменитой композиции из цикла «Семь таинств» (1647, Национальная галерея, Эдинбург) стремился показать событие с максимальной исторической точностью.
Иисус и апостолы не сидят, а возлежат за столом, как было принято в античные времена, а интерьер горницы напоминает триклиний – парадную столовую древнеримского жилого дома.
Начиная с эпохи Возрождения, в рамках исторической традиции растет интерес к психологическому содержанию событий, прежде всего – к переживаниям апостолов, услышавших слова Христа: «Истинно, истинно говорю вам: один из вас предаст меня» (Мф. 26, 21).
В композиции Андреа дель Кастаньо для трапезной монастыря Санта Аполлония во Флоренции (1447) на лицах апостолов видна глубокая печаль, Иоанн трогательно целует руку Учителя, а темная фигура Иуды, отсаженного за противоположную сторону стола, в сочетании с экспрессивным колоритом всего изображения создает острое эмоциональное напряжение.
Большинство живописцев усиливали эмоциональное напряжения, стремясь всеми доступными средствами изолировать Иуду. Он оказывался либо на другой стороне стола в «гордом одиночестве», либо примостившимся поближе к выходу или уходящим с Вечери.
На картине Эль Греко (1696, Национальная Пинакотека, Болонья) Иуда расположился в непосредственной близости от зрителя (что явно можно рассматривать, как намек известного содержания) и своими черными одеждами резко выделяется из общей красно-охристой цветовой гаммы (аналогичным образом фигура Иуды может быть расположена и на русских иконах XVII века).
В африканской живописи середины прошлого века (т.е. в разгар крушения колониальной системы) Иуда нередко оказывался единственным белым среди темнокожих участников действа (к коим относился и Спаситель). Кульминационное произведение в этом направлении – конечно же, роспись Леонардо да Винчи в трапезной миланского монастыря Санта Мария дела Грациа (1494-1497).
Его апостолы, поделенные на четыре группы, активно жестикулируют, обсуждая друг с другом слова Иисуса. И даже Иоанн, который согласно его собственному Евангелию, должен был положить голову на грудь Иисуса, вовлечен в общую «дискуссию» – он слегка отодвинулся от Учителя и слушает наклонившегося к нему Петра.
Возможно, имелся в виду момент, когда Петр «сделал знак, чтобы спросить, кто это, о котором говорит» (Ин. 13:24). Динамика поведения апостолов резко контрастирует с абсолютным спокойствием Иисуса. Его фигура в центре композиции строго симметрична, поскольку в области Его переносицы расположена точка схода в линейной перспективе пространства горницы.
Леонардо словно «выстраивает» Его фигуру подобно тому, как архитектор выстраивает линии на чертеже своего будущего здания. Через это он подчеркивает в личности Иисуса другую, Божественную природу, выводящую Его в иное измерение, недоступное сидящим рядом апостолам. А в Его лице одновременно читаются и скорбь, и глубочайший покой, смиренное принятие Своей участи.
Контраст между статичностью и композиционным равновесием фигуры Иисуса и динамикой поведения апостолов усиливает психологическую остроту ситуации. Вероятно, Леонардо опирался на описание Евангелия от Луки, где говорится, что апостолы «начали спрашивать друг друга, кто бы из них был, который это сделает» (Лк. 22, 23. В то время как другие синоптики утверждают, что они начали спрашивать об этом Иисуса). В результате они так погрузились в общение друг с другом, что уже сейчас, находясь еще рядом с любимым Учителем, психологически оставили Его одного. Другой, не менее интересный момент – это расположение фигуры Иуды вопреки всем традициям, по которым он должен был быть изолирован от всех.
Иуда размещен между Петром и Иоанном, т.е. очень близко к Иисусу, к тому же в его одежде есть голубой цвет – цвет одежд Иисуса, указывающий на Его Божественное сыновство. Возможно, такое расположение – тонкий намек на последующее отречение Петра. Но не исключено, что еще важнее было показать Иуду таким же апостолом, как и остальные, особо подчеркнуть, что и он тоже получил уникальное призвание стать учеником Христа, призвание, которое в данный момент он в себе убивает.
Еще одной кульминацией психологического решения темы Тайной Вечери можно считать картину Н.Н. Ге (1863, ГРМ. Санкт Петербург), которая первоначально называлась «Отшествие Иуды».
Бурная полемика вокруг интерпретации Евангельской темы в этом произведении прекрасно описана в исследовательской литературе. Также широко известен негативный комментарий Ф.М. Достоевского, утверждавшего, что автор полотна свел великое событие к «обыкновенной ссоре обыкновенных людей».
Разумеется, Николай Ге – мастер другой эпохи и человек с совершенно иным религиозным менталитетом. И пишет он не икону и не фреску для монастырской трапезной, а картину, предназначенную для светских выставочных условий, и вряд ли он чувствует себя обязанным придерживаться иконографических стандартов. И его – человека XIX века, психологический аспект ситуации интересует больше, чем сакральный.
Поэтому уход Иуды из трагического, но все же «периферийного» факта превращается в центральное событие, приковавшее к себе всех участников действа. По словам исследователя русского искусства XIX века С. С. Степановой, живописец отступает от текста Евангелия, показывая Иуду уже разоблаченным и всеми опознанным и тем самым превращая его из мелкого предателя в значительную личность – принципиального противника Христа.
Степень личностной значительности Иуды определить на картине сложно: его фигура настолько погружена в тень, что даже черты лица почти невозможно разобрать. Однако именно он, а не Христос, вопреки всем традициям, становится композиционной точкой притяжения, невольно приковывая к себе не только потрясенных апостолов, но и зрителя.
И если все апостолы единодушно смотрят на уходящего Иуду, показывая на своих лицах целый спектр сильных эмоций – от удивления до возмущения – то глаза Христа опущены вниз и весь облик полон сдержанной, но очень глубокой скорби. Уход Иуды стал для Него источником острейшей душевной боли и на какое-то время занял все Его внутренние силы, потому что Иуда уходил навстречу собственной гибели.
И именно это страдание, на наш взгляд, – психологический стержень произведения. Оно – не об Иуде, какое бы важное место он ни занимал. Еще меньше – о конфликте предателя с группой бывших единомышленников – «соратников по борьбе», как пытались интерпретировать это критики середины XIX века, близкие к революционно-демократическому движению. Картина – о скорби Христа по любому грешнику, упорствующему в своем грехе, а значит неизбежно приходящему к духовной смерти.
«Тайная вечеря» Леонардо да Винчи. Мария Магдалина или апостол Иоанн?
Истинно, нет на свете тайного, что когда-нибудь не стало бы явным, ибо рукописи не горят. И мы продолжаем развенчивать один из самых бессовестных исторических мифов, относительно опороченного христианской Церковью имени Марии Магдалины. От недавнего для нас стало иметь принципиально важное значение освещение этой темы, потому как сам Ригдена Джаппо с огромным уважением отзывается о ней и её «великом подвиге», в которому мы обязательно прийдем позднее, чему свидетельствуют изложенные в книге «Сэнсэй 4. Исконный Шамбалы» материалы, описывающие совершенно неизвестную историю этой загадочной и прекрасной женщины. Совсем скоро в разделе «Исконные Знания» мы выложим подробное содержание этого бесценного, на наш взгляд, литературного произведения.
Итак, рассмотрим сперва оригинал:
Месторасположение
«Тайная вечеря» (официальные сведения, по версии Википедии)
Общие сведения
Размеры изображения — примерно 460×880 см, оно находится в трапезной монастыря, на задней стене. Тема является традиционной для такого рода помещений. Противоположная стена трапезной покрыта фреской другого мастера; к ней приложил свою руку и Леонардо.
Техника
Он писал «Тайную вечерю» на сухой стене, а не на влажной штукатурке, поэтому роспись не является фреской в истинном значении слова. Фреску нельзя изменять во время работы, и Леонардо решил покрыть каменную стену слоем смолы, габса и мастики, а затем писать по этому слою темперой. Из-за избранного метода роспись начала разрушаться уже через несколько лет после окончания работы.
Изображенные фигуры
Апостолы изображены группами по три человека, расположенными вокруг сидящей в центре фигуры Христа. Группы апостолов, слева направо:
В XIX веке были найдены записные книжки Леонардо да Винчи с именами апостолов; до этого с уверенностью идентифицировали только Иуду, Петра, Иоанна и Христа.
Анализ картины
апостолы сидят группами по три человека;
позади Иисуса — три окна;
контуры фигуры Христа напоминают треугольник.
Свет, освещающий всю сцену, исходит не из нарисованных сзади окон, а идёт слева, как и настоящий свет из окна на левой стене. Во многих местах картины проходит золотое сечение; например, там, где Иисус и находящийся справа от него Иоанн положили руки, полотно разделяется в этом соотношении.
(книга, заслуживающая внимания, благодаря своему тревому аналитическому взгляду)
Есть в мире одно из самых знаменитых — бессмертных — произведений искусства. Фреска Леонардо да Винчи «Тайная Вечеря» является единственной уцелевшей росписью в трапезной монастыря Санта-Мария дель Грация. Она выполнена на стене, которая осталась стоять после того, как все здание превратилось в груду мусора в результате бомбардировки союзников во время Второй мировой войны. Хотя свои варианты этой библейской сцены представили миру и другие замечательные художники — Никола Пуссен и даже такой вызывающий идиосинкразию автор, как Сальвадор Дали, — именно творение Леонардо по каким-то причинам поражает воображение больше, чем любое другое полотно. Варианты на эту тему можно увидеть повсюду, и они охватывают весь спектр отношений к теме: от преклонения до осмеяния.
Иногда изображение выглядит настолько знакомым, что его практически не рассматривают в деталях, хотя оно открыто взору любого зрителя и требует более тщательного рассмотрения: его истинный глубокий смысл остается закрытой книгой, а зритель скользит взглядом лишь по ее обложке.
Именно это произведение Леонардо да Винчи (1452—1519) — страдающего гения Италии эпохи Возрождения — указало нам дорогу, которая привела к открытиям, столь захватывающим по своим последствиям, что поначалу они казались невероятными. Невозможно понять, почему целые поколения ученых не заметили того, что оказалось доступно нашему изумленному взгляду, почему такая взрывоопасная информация терпеливо ждала все это время писателей, подобных нам, оставалась вне основного русла исторических или религиозных исследований и не была обнаружена.
Чтобы быть последовательными, мы должны вернуться к «Тайной Вечере» и посмотреть на нее свежим, непредвзятым взглядом. Сейчас не время рассматривать ее в свете знакомых представлений об истории и искусстве. Сейчас наступил момент, когда более подходящим будет взгляд человека, которому совсем незнакома эта столь известная сцена — пусть пелена предвзятости падет с наших глаз, позволим себе посмотреть на картину по-новому.
Центральной фигурой, разумеется, является Иисус, которого Леонардо в своих записях, относящихся к этой работе, называет Спасителем. Он задумчиво взирает вниз и чуть влево от себя, руки простерты по столу перед ним, как бы предлагая зрителю дары Тайной Вечери. Поскольку именно тогда, согласно Новому Завету, Иисус ввел таинство Причастия, предложив ученикам хлеб и вино в качестве своей «плоти» и «крови», зритель вправе ожидать, что на столе перед ним должна быть чаша или кубок с вином, чтобы жест выглядел оправданным. В конечном итоге для христиан эта вечеря непосредственно предшествует страстям Христовым в Гефсиманском саду, где он горячо молится «да минует меня чаша сия. » — еще одна ассоциация с образом вино — кровь, — а также святая кровь пролилась перед Распятием во искупление грехов всего человечества. Тем не менее вина перед Иисусом нет (и даже символического его количества на всем столе). Могут ли эти простертые руки означать то, что на лексиконе художников называется пустым жестом?
Учитывая отсутствие вина, возможно, не случайно и то, что из всех хлебов на столе очень немногие «преломлены». Поскольку Иисус сам ассоциировал со своей плотью хлеб, который следует преломить при высшем таинстве, не послан ли нам едва различимый намек на истинный характер страданий Иисуса?
Однако все это лишь верхушка айсберга ереси, отраженной в этой картине. По Евангелию, апостол Иоанн Богослов был физически столь близок к Иисусу во время этой Вечери, что приник «к его груди». Однако у Леонардо этот молодой человек занимает совсем не такое положение, как требуют того «сценические указания» Евангелия, но, напротив, преувеличенно отклонился от Спасителя, склонив голову в правую сторону. Непредвзятого зрителя можно простить, если он заметит только эти любопытные особенности в отношении единственного образа — образа апостола Иоанна. Но, хотя художник в силу собственных пристрастий, конечно, был склонен к идеалу мужской красоты несколько женственного типа, иных толкований быть не может: в данный момент мы смотрим на женщину. Все в нем поразительно женственное. Каким бы старым и поблекшим ни было изображение из-за возраста фрески, нельзя не обратить внимания на крошечные, изящные руки, тонкие черты лица, явно женскую грудь и золотое ожерелье. Это женщина, именно женщина, что отмечено одеянием, особо ее выделяющим. Одежды на ней представляют собой зеркальное отражение одежды Спасителя: если на нем синий хитон и красный плащ, то на ней красный хитон и синий плащ. Ни у кого из сидящих за столом нет одеяний, представляющих собой зеркальное отражение одежд Иисуса. И за столом нет других женщин.
Центральной в композиции является огромная, уширенная буква «М», которую образуют фигуры Иисуса и этой женщины, взятые вместе. Они будто буквально соединены в бедрах, но страдают из-за того, что расходятся или даже растут из одной точки в разные стороны. Насколько нам известно, ни один из академиков никогда не ссылался на этот образ иначе, чем «святой Иоанн», не замечена ими и композиционная форма в виде буквы «М». Леонардо, как мы установили в своих исследованиях, был великолепным психологом, который посмеялся, представив своим патронам, заказавшим ему традиционное библейское изображение, в высшей степени неортодоксальные образы, зная, что люди будут спокойно и невозмутимо смотреть на самую чудовищную ересь, поскольку обычно видят только то, что хотят видеть. Если вас призвали написать христианскую сцену и вы представили публике нечто, на первый взгляд, подобное и отвечающее ее пожеланиям, люди никогда не станут искать двусмысленный символизм.
Вместе с тем Леонардо должен был надеяться, что, возможно, есть другие, разделяющие его необычное толкование Нового Завета, кто распознает в картине тайную символику. Или же кто-то когда-то, некий объективный наблюдатель однажды поймет образ таинственной женщины, связанной с буквой «М», и задаст вопросы, с очевидностью из этого вытекающие. Кто была эта «М» и почему она столь важна? Почему Леонардо рискнул своей репутацией — даже жизнью в те дни, когда еретики повсюду горели на кострах, — чтобы включить ее в основополагающую для христианина сцену? Кто бы она ни была, ее судьба не может не вызывать тревоги, поскольку протянутая рука режет ее изящно выгнутую шею. Угроза, заключенная в этом жесте, сомнений вызвать не может.
Поднятый прямо перед ликом Спасителя указательный палец другой руки с очевидной страстностью угрожает и ему самому. Но и Иисус и «М» выглядят людьми, не замечающими угрозу, каждый из них полностью погружен в мир своих дум, каждый в собственной манере безмятежен и спокоен. Но все вместе выглядит так, будто тайные символы использованы не только для того, чтобы предупредить Иисуса и сидящую рядом женщину (?), но и сообщить (а может быть, напомнить) наблюдателю о некой информации, которую обнародовать другим способом было бы опасно. Не использовал ли Леонардо свое творение для обнародования каких-то особых верований, провозгласить которые обычным способом было бы просто безумием? И не могли бы эти верования быть посланием, адресованным гораздо более широкому кругу, а не только ближнему его окружению? Может быть, они были предназначены и для нас, для людей нашего времени?
Юный апостол Иоанн или Мария Магдалина?
Вернемся к рассмотрению этого поразительного творения. На фреске справа, с точки зрения наблюдателя, высокий бородатый мужчина согнулся почти вдвое, что-то рассказывая ученику, сидящему у края стола. При этом он практически полностью повернулся спиной к Спасителю. Моделью для изображения этого ученика — Святого Фаддея или Святого Иуды — служил сам Леонардо. Отметим, что изображение художников эпохи Возрождения, как правило, либо случайны либо делались тогда, когда художник был красивой моделью. В данном случае мы имеем дело с примером использования образа приверженцем double entendre (двойного смысла). (Он был озабочен поиском нужной модели для каждого из апостолов, о чем можно судить по его бунтарскому предложению, сделанному самому разгневавшемуся приору монастыря святой Марии, послужить моделью для Иуды.) Так почему Леонардо изобразил себя столь явно отвернувшимся от Иисуса?
Более того. Необычная рука целит кинжалом в живот ученика, сидящего всего через одного человека от «М». Эта рука не может принадлежать никому из тех, кто сидит за столом, поскольку для удержания кинжала в таком положении подобный изгиб физически невозможен для людей, находящихся рядом с изображением руки. Однако действительно поразительным является не сам факт существования не принадлежащей телу руки, но отсутствие в трудах о Леонардо, которые мы прочитали, упоминания об этом: хотя в паре работ эта рука упоминается, ничего необычного авторы в ней не находят. Как и в случае апостола Иоанна, который выглядит как женщина, ничто не может быть более очевидным — и более странным, — стоит лишь обратить на это обстоятельство внимание. Но эта неправильность чаще всего ускользает от внимания наблюдателя просто потому, что факт этот — экстраординарный и возмутительный.
Мы часто слышим, что Леонардо был ревностным христианином, религиозные картины которого отражают глубину его веры. Как мы видим, по меньшей мере в одной из картин присутствуют образы, очень сомнительные, с точки зрения ортодоксального христианина. Нашими дальнейшими исследованиями, как мы покажем, установлено: ничто не может быть столь далеким от правды, как представление, что Леонардо был истинно верующим — подразумевается, верующим по канонам общепринятой или хотя бы приемлемой формы христианства. Уже по любопытным аномальным особенностям одного из его творений мы видим, что он пытался рассказать нам о другом пласте смыслов в знакомой библейской сцене, о другом мире веры, скрытом в общепринятых образах настенной росписи в Милане.
Что бы ни значили эти еретические неправильности — а значение этого факта преувеличить невозможно, — они были абсолютно несовместимыми с ортодоксальными догматами христианства. Само по себе это вряд ли будет новостью для многих современных материалистов/рационалистов, поскольку для них Леонардо был первым настоящим ученым, человеком, у которого не было времени на какие-либо суеверия, человеком, являвшим собой антитезу всякой мистике и оккультизму. Но и они не смогли понять того, что предстало перед их глазами. Изобразить Тайную Вечерю без вина равносильно изображению сцены коронации без короны: получается либо бессмыслица, либо картина наполнена другим содержанием, причем до такой степени, что представляет автора абсолютным еретиком — человеком, который имеет веру, но веру, противоречащую догматам христианства. Может быть, не просто иную, но находящуюся в состоянии борьбы с догматами христианства. И в других работах Леонардо мы обнаружили его собственные особые еретические пристрастия, выраженные в тщательно проработанных соответствующих сценах, которые он вряд ли написал бы именно так, будучи просто атеистом, зарабатывающим себе на жизнь. Этих отклонений и символов слишком много, чтобы их можно было истолковать как насмешку скептика, вынужденного работать по заказу, нельзя их назвать и просто выходками, подобными, например, изображению святого Петра с красным носом. То, что мы видим в Тайной Вечере и других работах, есть тайный код Леонардо да Винчи, который, как мы полагаем, имеет поразительную связь с современным нам миром.
Можно спорить, во что верил или не верил Леонардо, но его действия были не просто причудой человека, несомненно неординарного, вся жизнь которого была полна парадоксов. Он был замкнутым, но вместе с тем душой и жизнью общества; он презирал гадалок, но в его бумагах обозначены большие суммы, заплаченные астрологам; он считался вегетарианцем и нежно любил животных, но его нежность редко простиралась на человечество; он рьяно препарировал трупы и наблюдал за казнями взглядом анатома, был глубоким мыслителем и мастером загадок, трюков и мистификаций.
При столь противоречивом внутреннем мире вполне вероятно, что религиозные и философские воззрения Леонардо были необычными, даже странными. Только по этой причине возникает искушение не обращать внимания на его еретические верования как на нечто, не имеющее значения для нашей современности. Общепризнано, что Леонардо был чрезвычайно одаренным человеком, но современная тенденция оценивать все в терминах «эпохи» ведет к значительной недооценке его достижений. В конце концов, в те времена, когда он пребывал в расцвете творческих сил, даже книгопечатание было новинкой. Что один изобретатель-одиночка, живший в столь примитивные времена, может предложить миру, который купается в океане информации через глобальную сеть, миру, в считаные секунды через телефон и факс обменивающемуся информацией с континентами, в его времена еще не открытыми?
Есть два ответа на этот вопрос. Первый: Леонардо не был, воспользуемся парадоксом, заурядным гением. Большинство образованных людей знает, что он сконструировал летательный аппарат и примитивный танк, но вместе с тем некоторые его изобретения были столь несвойственны времени, в котором он жил, что люди с эксцентричным складом ума могут вообразить, будто ему было дано провидеть будущее. Его конструкция велосипеда, например, стала известна только в конце шестидесятых годов двадцатого века. В отличие от мучительной эволюции методом проб и ошибок, которую претерпел викторианский велосипед, пожиратель дорог Леонардо да Винчи имеет уже в первой редакции два колеса и цепную передачу. Но еще более поражает не конструкция механизма, но вопрос о причинах, которые побудили изобретать велосипед. Человек всегда хотел летать как птица, но мечта о балансировании на двух колесах и нажимании на педали, принимая к тому же во внимание плачевное состоянии дорог, уже отдает мистикой. (Вспомним, кстати, что в отличие от мечты о полетах она не фигурирует ни в одном классическом сюжете.) Среди многих других высказываний о будущем Леонардо предсказал также и появление телефона.
Будь Леонардо даже еще большим гением, чем говорят о том исторические книги, все равно остается без ответа вопрос: какими возможными знаниями он мог обладать, если им предложенное обрело смысл или получило широкое распространение только через пять веков после его времени. Можно, конечно, выдвинуть аргумент, что учение проповедника первого века, казалось бы, должно иметь еще меньшее отношение к нашему времени, но остается непреложным факт: некоторые идеи универсальны и вечны, истина, найденная или сформулированная, по прошествии веков не перестает быть истиной.