Да знаете ли вы что вы поэт и поэт истинный кто
Да знаете ли вы что вы поэт и поэт истинный кто
В программном альманахе «натуральной школы» «Физиология Петербурга» (1845) он поместил два произведения: очерк «Петербургские углы» (отрывок из романа «Жизнь и похождения Тихона Тростникова») и стихотворение «Чиновник» – поэтическую разновидность сатирического физиологического очерка. Движение «через юмористику к социальной сатире» (Б. Я. Бухштаб) начинается, таким образом, в самый ранний период, когда поэт, по собственному признанию, стал писать «стишонки забавные», потому что «пить, есть надо». Но по внутреннему смыслу эволюции Некрасова сатирические стихи возникали как реакция на романтические тенденции его поэзии: «картинки» столичной жизни объективно свидетельствовали о контрасте существенности и идеала, о нежизнеспособности романтических мечтаний, выступая как опосредованная форма самоиронии, типологически близкая иронии романтической.
С 1847 г. эстетические достижения передового направления закрепляются программой журнала «Современник» – лучшего журнала эпохи, ведущим редактором которого Некрасов оставался на протяжении двадцати лет (1847–1866), вплоть до официального запрещения журнала и своего перехода в другой печатный орган, «Отечественные записки» (с 1868 г.), объединивший лучшие литературные силы современности.
«Да знаете ли вы, что вы поэт – и поэт истинный?»
В совместно с Белинским изданный «Петербургский сборник» (1846) вошли четыре стихотворения Некрасова: «Отрадно видеть, что находит…», «Колыбельная песня (Подражание Лермонтову)», «Пьяница», «В дороге». По воспоминаниям мемуариста, после прочтения Белинскому стихотворения «В дороге» у критика «засверкали глаза, он бросился к Некрасову, обнял его и сказал чуть ли не со слезами в глазах:
– Да знаете ли вы, что вы поэт – и поэт истинный?» «Совершенный восторг» Белинского вызвало также стихотворение «Родина». Именно в этих, уже отражающих самобытное дарование поэта, произведениях обозначились новый «предмет» и новый «герой» его поэзии. Сам Некрасов позднее говорил об этом очень точно: «Да, я увеличил материал, обрабатывавшийся поэзией, личностями крестьян… Передо мной никогда не изображенными стояли миллионы живых существ! Они просили любящего взгляда! И что ни человек, то мученик, что ни жизнь, то трагедия!»
«В дороге» раскрывает трагедию крепостных людей: ямщика, отрабатывающего оброк в столичном городе, и его жены Груши, которая тихо угасает среди непосильных для нее крестьянских трудов. Но истории ямщика и страдалицы Груши представлены не только как типические проявления общей народной доли, запечатлевшейся из слагаемых народом песнях. Так может показаться лишь вначале: склонный к рефлексии барин, уповая на легендарную «удаль» ямщика, надеется (отчасти сознательно впадая в самообман) с его помощью «разогнать» душевную тревогу, «скуку» («Песню, что ли, приятель, запой / Про рекрутский набор и разлуку; / Небылицей какой посмеши…»). Взамен же он узнает от собеседника-крестьянина очень личную, неповторимую в своей конкретности, житейскую быль.
Композиция стихотворения – «с обрамлением» – представляет собой «рассказ в рассказе». И от этого, как справедливо замечает Н. Н. Скатов, «само страдание… прочувствовано вдвойне или даже втройне: оно и от горя мужика, которого сокрушила «злодейка жена», и от горя несчастной Груши, и от общего горя народной жизни». И хотя виновник несчастья Груши и ее мужа точно указан (господа из прихоти воспитали Грушу на дворянский манер, вместе с барышней, а затем вновь отправили ее в крепостное состояние: «Погубили ее господа, / А была бы бабенка лихая»), содержание стихотворения несводимо к какому-то одному, пусть даже и самому несомненному выводу. Читателе, благодаря всепроникающему авторскому взгляду, способен понять и невольную вину ямщика, не сознающего глубины происходящей рядом трагедии, и внеличностную, но все-таки вину «скучающего» барина, бессильного что-либо изменить, торопливо прерывающего наивное признание собеседника: «А, слышь, бить – так почти не бивал, / Разве только под пьяную руку…».
Современники Некрасова единодушно отметили, что в стихах, где лирическое «я» поэта входит в соприкосновение с крестьянским бытом, звучит действительно народная, живая речь: «он не сочиняет ни речи, ни сочувствий» (А. А. Григорьев). Для Некрасова было естественным вступление в народный мир через точное, буквальное воспроизведение крестьянских говоров. Именно их он привлекает в стихотворении «В дороге». Здесь повсюду рассыпаны диалектизмы:
Иначе создается народный колорит в другой «удивительной песне» Некрасова – «Огородник» (1846). В этом лирическом повествовании о недолгой любви «хозяйской дочери» и простого крестьянина звучит та же мысль, что и в стихотворении «В дороге» – мысль о несовместимости человеческого счастья с противоестественными отношениями социального неравенства. Но в «Огороднике» тягостная мысль смягчается песенной интонацией, оставляющим впечатление приволья четырехстопным анапестом. Это первый лирический опыт Некрасова в освоении фольклора. К. И. Чуковский отметил приемы, которые использует поэт, стремясь воссоздать народно-песенный колорит: «Тут и отрицательные параллелизмы:
Тут и двойные слова, свойственные песенному стилю: «я давал, не давал», «расплетал-заплетал», «круглолиц-белолиц», «целовал-миловал», «мужику-вахлаку» и т. д… Тут и такие фольклорные постоянные эпитеты, как.»ясны очи», «белая рученька», «золотой перстенек», «буйная голова»,, «кудри – чесаный лен», «краса-девица», «словно сокол гляжу» и т. д.».
Лирика Некрасова и в будущем постоянно обнаруживает тяготение к устному народному творчеству. В этом отношении поэту удается достичь художественного совершенства («Дума», «Зеленый шум», «Орина мать солдатская», цикл «Песни» и др.). Но и в стихи, далекие от крестьянской темы, так или иначе входит столь любимая Некрасовым простонародная речь. Даже в пору смертельного недуга говорить о своем душевном состоянии поэту помогает фольклор:
Панаев И. И.: Из воспоминаний
ИЗ «ЛИТЕРАТУРНЫХ ВОСПОМИНАНИЙ»
Некрасов пускался перед этим в издание разных мелких литературных сборников, которые постоянно приносили ему небольшой барыш. Но у него уже развивались в голове более обширные литературные предприятия, которые он сообщал Белинскому.
Слушая его, Белинский дивился его сообразительности и сметливости и восклицал обыкновенно:
— Некрасов пойдет далеко. Это не то, что мы. Он наживет себе капиталец! 5
Ни в одном из своих приятелей Белинский не находил ни малейшего практического элемента, и, преувеличивая его в Некрасове, он смотрел на него с каким-то особенным уважением.
Литературная деятельность Некрасова до того времени не представляла ничего особенного. Белинский полагал, что Некрасов навсегда останется не более как полезным журнальным сотрудником, но когда он прочел ему свое стихотворение «На дороге», у Белинского засверкали глаза, он бросился к Некрасову, обнял его и сказал чуть не со слезами в глазах:
Некрасов сделался постоянным членом нашего кружка.
ИЗ «ВОСПОМИНАНИЯ О БЕЛИНСКОМ»
Его небольшая квартира у Аничкова моста в доме Лопатина, в которой он прожил, кажется, с 1842 по 1845 год, отличалась, сравнительно с другими его квартирами, веселостию и уютностию. Эта квартира и ему нравилась более прежних. С нею сопряжено много литературных воспоминаний. Здесь Гончаров несколько вечеров сряду читал Белинскому свою «Обыкновенную историю». Белинский был в восторге от нового таланта, выступавшего так блистательно, и все подсмеивался по этому поводу над нашим добрым приятелем М. А. Языковым. Надобно сказать, что Гончаров, зная близкие сношения Языкова с Белинским, передал рукопись «Обыкновенной истории» Языкову для передачи Белинскому, с тем, однако, чтобы Языков прочел ее предварительно и решил, стоит ли передавать ее? Языков с год Держал ее у себя, развернул ее однажды (по его собственному признанию), прочел несколько страничек, которые ему почему-то не понравились, и забыл о ней. Потом он сказал о ней Некрасову, прибавив: «Кажется, плоховато, не стоит печатать». Но Некрасов взял эту рукопись у Языкова, прочел из нее несколько страниц и, тотчас заметив, что это произведение, выходящее из ряда обыкновенных, передал ее Белинскому, который уже просил автора, чтобы он прочел сам.
Белинский все с более и более возраставшим участием и любопытством слушал чтение Гончарова и но временам привскакивал на своем стуле, с сверкающими глазами, в тех местах, которые ему особенно нравились. В минуты роздыхов он всякий раз обращался, смеясь, к Языкову и говорил:
На этой же квартире появился у него автор «Бедных людей», еще до печати этого произведения.
Надобно сказать, что первый узнавший о существовании «Бедных людей» был Григорович. Достоевский был его товарищем по инженерному училищу.
Утром Некрасов застал Белинского уже. в восторженном, лихорадочном состоянии. В таком положении он обыкновенно ходил по комнате в беспокойстве, в нетерпении, весь взволнованный. В эти минуты ему непременно нужен был близкий человек, которому бы он мог передать переполнявшие его впечатления.
Потом он, задыхаясь, передал ему свои впечатления, говорил, что «Бедные люди» обнаруживают громадный, великий талант, что автор их пойдет далее Гоголя, и прочее.
«Современнике» (1861, NoNo 1, 2, 9, 10, 11).
Печатается по книге: И. И. Панаев, Литературные воспоминания. Вступительная статья, подготовка текста и примечания И. Ямпольского, Гослитиздат, М. 1950, стр. 248—249, 308—309.
2 Стр. 60. «Мечты и звуки» вышли в 1840 г., Некрасову шел тогда двадцатый год.
3 Стр. 60. Роман Жорж Санд «Спиридион» с октября 1838 г. по январь Î839 г. печатался в журнале «Revue des deux Mondes». Роман «Спиридион» в переводе Панаева опубликован не был.
4 Стр. 60. Неверно. Стихотворение называется «В дороге».
7 «Результат этого чтения более или менее известен читающей публике. История о том, как я силой почти взял рукопись «Бедных людей» и отнес ее Некрасову, рассказана самим Достоевским в его «Дневнике». Из скромности, вероятно, он умолчал о подробностях, как чтение происходило у Некрасова. Читал я. На последней странице, когда старик Девушкин прощается с Варенькой, я не мог больше владеть собой и начал всхлипывать; я украдкой взгляну на Некрасова: по лицу у него также текли слезы. Я стал горячо убеждать его в том, что хорошего дела никогда не надо откладывать, что следует сейчас же отправиться к Достоевскому, несмотря на позднее время (было около четырех часов утра), сообщить ему об успехе и сегодня же условиться с ним насчет печатания его романа.
» (Д. В. Григорович, Литературные воспоминания, Гослитиздат, 1961, стр. 89—90).
Да знаете ли вы что вы поэт и поэт истинный кто
«Ты любишь несчастного, русский народ! Страдания нас породнили», – скажет в конце своего подвижнического, крестного пути в Сибирь некрасовская героиня, княгиня Волконская. Среди русских поэтов и писателей Некрасов наиболее глубоко почувствовал и выразил одухотворенную красоту страдания, его очищающую и просветляющую человека высоту.
В скорбный день кончины Некрасова Достоевский, писатель из чуждого вроде бы стана, не мог уже работать, а взял с полки все три тома его поэзии, стал читать и… просидел всю ночь. «В эту ночь, – говорил Достоевский, – я буквально в первый раз дал себе отчет, как много Некрасов-поэт занимал места в моей жизни… Мне дорого, очень дорого, что он „печальник народного горя“ и что он так много и страстно говорил о горе народном, но еще дороже для меня в нем то, что в великие, мучительные и восторженные моменты своей жизни он, несмотря на все противоположные влияния и даже на собственные убеждения свои, преклонялся перед народной правдой всем существом своим, о чем и засвидетельствовал в лучших своих изданиях… Он болел о страданиях его всей душой, но видел в нем не один лишь униженный рабством образ, но мог силой любви своей постичь почти бессознательно и красоту народную, и силу его, и ум его, и страдальческую кротость его, и даже частию уверовать в будущее назначение его».
Некрасов – поэт сокровенных основ отечественной духовности. Первые наши святые, князья Борис и Глеб, канонизированы в лике праведников, претерпевших незаслуженные смертные муки от рук их коварного старшего брата Святополка. Страстотерпцы наиболее ярко представляют идеал нашей святости. У Некрасова высшей добродетелью отличается в народе тот, «кто все терпит во имя Христа». Вместе с народом русским Некрасов очень рано понял и глубоко почувствовал, что на этой земле веселие и радость – залетные гости, а скорби и труды – неизменные спутники. Некрасов знал и глубоко ценил тернистые пути, видел в них источник высокой духовности, залог человеческого спасения: «В рабстве спасенное Сердце свободное – Золото, золото, Сердце народное!»
Достоевский тонко почувствовал трепетный нерв, бьющийся в глубине поэтического сердца Некрасова. Радость и красота его поэзии в художественной правде вечных христианских истин: не пострадавший – не спасется, не претерпевший скорбей и печалей – не обретет мира в душе. Любовь к страданию и состраданию, вера в спасительную силу этих божественных даров в душе смертного человека являются идеалом, к вершинам которого устремлены творческие порывы национального поэта. «Прочтите эти страдальческие песни сами, – взывал Достоевский. – И пусть оживет наш любимый, страстный поэт. Страстный к страданию поэт!»
Николай Алексеевич Некрасов родился 28 ноября (10 декабря по новому стилю) 1821 года на Украине в городке Немиров, где служил его отец, человек трудной, драматической судьбы. В возрасте пяти лет Алексей Сергеевич потерял мать, а в 12 лет лишился и отца, оказавшись круглым сиротою. Тогда-то опекун и определил его в Кострому, в Тамбовский полк, отправлявшийся в прусские пределы. В 15 лет отец Некрасова уже понюхал пороху и получил первый офицерский чин. В 23 года он стал штабс-капитаном, в 26 лет – капитаном, а в 1823 году вышел в отставку «за нездоровьем» с мундиром майора. Суровая жизненная школа наложила свою печать на характер Алексея Сергеевича: это был человек крутого нрава, деспотичный и скуповатый, гордый и самоуверенный.
В 1817 году он женился на Елене Андреевне Закревской, девушке из небогатой дворянской семьи. Отец ее, Андрей Семенович Закревский, был украинцем православного вероисповедания. Он служил секретарем в Брацлавском городовом магистрате, а потом – капитан-исправником в Брацлавском уезде. Скопив небольшое состояние, он женился на дочери православного священника и приобрел в собственность местечко Юзвин с шестью приписанными к нему деревнями в Каменец-Подольской губернии. Дочери своей, Елене Андреевне, он дал хорошее образование в частном пансионе благородных девиц в Виннице: она читала и писала по-польски, увлекалась литературой.
По выходе в отставку Алексей Сергеевич с супругой и детьми жили некоторое время в усадьбе Закревских, хотя уже в декабре 1821 года произошел раздел ярославских владений между братьями и сестрами Некрасовыми, по которому отец поэта получил в наследство шесть деревенек с 63 душами крепостных крестьян да сверх того, как человек семейный, «господский дом, состоящий в сельце Грешневе, с принадлежащими к оному всяким строением, с садом и прудом». Отъезд Некрасовых в ярославское имение состоялся лишь осенью 1826 года и был связан, по всей вероятности, с особыми обстоятельствами. До выхода в отставку Алексей Сергеевич был бригадным адъютантом в воинском подразделении 18-й пехотной дивизии, входившей в состав 2-й армии, штаб-квартира которой располагалась в 30 верстах от Немирова, в г. Тульчине. Здесь в 1821–1826 годах размещалась центральная управа Южного общества декабристов, возглавляемая Пестелем.
Хотя отец Некрасова не был посвящен в тайны декабристского заговора, по долгу службы он был знаком с многими заговорщиками. Когда начались аресты и было объявлено следствие, Алексей Сергеевич, опасаясь за себя и судьбу семейства, счел разумным покинуть места своей недавней службы и уехать на жительство в родовую усадьбу Грешнево Ярославской губернии. К этому времени Николаю Некрасову шел пятый год. А в феврале 1827 года по Ярославско-Костромскому тракту, рядом с усадебным домом Некрасовых в Грешневе, провезли в Сибирь декабристов.
В набросках к своей автобиографии Некрасов отмечал: «Сельцо Грешнево стоит на низовой Ярославско-Костромской дороге, называемой Сибиркой, она же и Владимирка; барский дом выходит на самую дорогу, и все, что по ней шло и ехало, было ведомо, начиная с почтовых троек и кончая арестантами, закованными в цепи, в сопровождении конвойных, было постоянной пищей нашего детского любопытства». Если не конкретные жизненные впечатления, то, во всяком случае, разговоры взрослых об этих драматических событиях могли остаться в цепкой памяти поэта и сыграть свою роль в его обращении к декабристской теме.
Грешневская дорога явилась для Некрасова первым и едва ли не главным «университетом», широким окном в большой всероссийский мир, началом познания многошумной и беспокойной народной России:
Презентация к уроку
Оборудование: выставка книг Н.А.Некрасова; волчок, конверты с заданием, песочные часы, мультимедийный проектор, призы
Ход мероприятия
Объяснение правил игры. Команда крутит волчок, стрелка показывает номер конверта, вопрос появляется на экране, на обсуждение даётся минута, капитан решает, кому отвечать.
Вопросы знатокам задавали учителя русского языка и литературы, классные руководители, библиотекарь, учащиеся школы, их фотографии также можно поместить на слайды.
| Вопрос | Ответ |
| 1. Отец Некрасова после 5 класса взял его из гимназии и отправил в Петербург, дав наказ, который он нарушил |
Какой отцовский наказ нарушил юноша?
В больших сапогах, в полушубке овчинном,
В больших рукавицах, а сам с ноготок?
3. Что везла лошадка?
“В дороге” о судьбе крестьянской женщины, тот сказал:
“Да знаете ли вы, что вы поэт – и поэт истинный?”
Назовите фамилию, кому Некрасов прочитал стихотворение?
“Скоро сам узнаешь в школе,
Как архангельский мужик
По своей и Божьей воле
Стал разумен и велик?”
Белинский о Некрасове
Белинский о Некрасове
Белинский надолго запомнил некрасовский фельетон. Через несколько лет, в 1847 году, он заметил в одном из писем: «…Некрасов – это талант, да еще какой! Я помню, кажется, в 42 или 43 году он написал в «Отечественных записках» разбор какого-то булгаринского изделия с такой злостью, ядовитостью, с таким мастерством, – что читать наслажденье и удивленье».
Это была высокая похвала в устах Белинского.
В середине 1842 года произошло знакомство Белинского и Некрасова. Некрасов сразу же понравился Белинскому. Знакомство вскоре перешло в дружбу. В кружке, который собирался вокруг критика, было немало талантливых людей, их связывали вполне дружеские отношения, но только в Некрасове Белинский увидел представителя новой разночинной интеллигенции, к которой принадлежал и сам.
Белинскому нетрудно было угадать подлинное призвание Некрасова. По словам И. И. Панаева, он полюбил его за «резкий, несколько ожесточенный ум, за те страдания, которые он испытал так рано, добиваясь куска насущного хлеба, и за тот смелый практический взгляд не по летам, который вынес он из своей труженической и страдальческой жизни и которому Белинский всегда мучительно завидовал». Белинский начал увлеченно работать над развитием Некрасова, над расширением его кругозора; он старался внушить ему те истины и то направление мысли, которые казались ему единственно справедливыми.
О чем были их разговоры? Конечно, о литературе, о новых книгах, о журналах, но, прежде всего о том, что особенно волновало в это время критика: с увлечением он развивал перед друзьями идею социализма, мысль о необходимости свободы для большинства. Некрасов был благодарным и внимательным слушателем. Нередко, засидевшись у Белинского часов до двух ночи, он потом долго бродил по пустынным улицам в возбужденном настроении – столько было нового и непривычного в том, что он слышал. В позднейших стихах Некрасов указал те предметы, которых чаще всего касался Белинский:
Ты нас гуманно мыслить научил,
Едва ль не первый вспомнил о народе
Едва ль не первый ты заговорил
О равенстве, о братстве, о свободе…
( «Медвежья охота», 1867)
Лозунги Великой французской революции, названные здесь, показывают, что Белинский с полной откровенностью излагал в кружке свои самые заветные убеждения. Некрасов понимал и ценил это. По свидетельству Достоевского, он благоговел перед Белинским. Отныне все главные литературные замыслы Некрасова, его издательские начинания складывались под влиянием идей и вкусов Белинского. Именно он убедил молодого писателя окончательно отказаться от мелкой литературной работы, считая, что для него уже пришло время приняться за большое сочинение. Некрасов так и поступил. Опираясь на весь накопленный запас петербургских впечатлений, он начал в 1843 году писать роман, озаглавленный «Жизнь и похождения Тихона Тростникова», который был опубликован лишь в 1931 году.
Существует множество фактов, о том, как Белинскому нравились стихи Некрасова. Так однажды, когда Некрасов читал в кружке Белинского стихотворение «В дороге» тот чуть не со слезами на глазах сказал ему:
Да знаете ли вы, что вы поэт – и поэт истинный?
Известно так же, что Белинский так был увлечен стихотворением «Родина», что выучил его наизусть, переписал и послал своим знакомым в Москву.
Но не всегда Некрасов находил взаимопонимание у Белинского. Известен конфликт, который сам критик определил как «внутренний разрыв» с Некрасовым, продолжавшийся, впрочем, недолго, касался вопроса о положении Белинского в журнале и о его заработке.
Над уровнем тогдашним приподняться
Трудненько было; очень может статься,
Что я пошел бы горною тропой,
Но счастье не дремало надо мной;
Чрез одного мечтателя такого
Случайно я наткнулся на другого.
Сам за себя он громко говорил.
Кто зал его, кто был с ним лично близок,
Тот, может быть, чудес не натворил,
Но ни один покамест не был низок …
Почти ребенком я сошелся с ним.
Настала грустная пора
И честный сеятель добра
Как враг отчизны был отмечен;
За ним следили, и тюрьму
Враги пророчили ему…
Но тут услужливо могила
Ему объятья растворила:
Замучен жизнью трудовой
И постоянной нищетой,
Он умер … Помянуть печатью
Имя Белинского надолго сделалось запретным, и первым, кто все таки решился упомянуть его, был Некрасов.
Еще одно стихотворение о Белинском Некрасов напечатал в 1855 году. Оно называлось сначала «Памяти приятеля», а затем «Памяти Белинского».
В этом стихотворении Некрасов прославлял Белинского за его «помыслы прекрасные» и «высокую цель», говорил о его великом значении для всего последующего развития русской общественной мысли:
И с дерева неведомого плод
Беспечные беспечно мы вкушаем.
Нам дела нет, кто возрастил его,
Кто посвящал ему и труд и время…
Некрасов написал поэму «В.Г. Белинский» (1855), запечатлев мужественный образ критика-трибуна. В этой поэме любовно отображен характер деятельности «неистового Виссариона». Преклоняясь перед памятью своего учителя, Некрасов рассказывает о жизни и печальной участи Белинского:
Он честно истине служил,
Он духом был смелей и чище,
Зато и раньше проложил
Себе дорогу на кладбище.
Все лучшее, что могло нарисовать воображение революционного поэта,
Некрасов приписывает Белинскому. Он для Некрасова учитель в самом высоком смысле этого слова, он провозвестник счастливой жизни и борьбы с угнетением:
О! Сколько есть душой свободных
Сынов у родины моей,
И неподкупно верных ей,
Кто в человеке брата видит,
Кто зло клеймит и ненавидит,
Чей светел ум и ясен взгляд,
Кому рассудок не теснят
Преданья ржавые оковы,–
Не все ль они признать готовы
Его учителем своим?…
И в 60-х годах, под влиянием дорогих поэту воспоминаний, Некрасов вновь пишет о Белинском, давая высокую оценку его личности и революционной роли. Поэт признавался:
Я лучший перл со дна души достал,
Чистейшее мое воспоминанье!
Неоднократно в своих произведениях Некрасов выражал скорбь, что имя Белинского предается забвенью, что его могила затеряна:
Кто знал его, забыть не может,
Тоска по нем язвит и гложет,
И часто мысль туда летит,
Где гордый мученик зарыт.
Насколько Некрасов дорожил памятью о Белинском, насколько горячо и искренне он стремился воскресить его в сознании общества, показывает его письмо к цензору Бекетову. Цензор вычеркнул несколько страниц в статье «Современника», где говорилось о Белинском. Тогда Некрасов обратился к цензору с таким умоляющим письмом: «Почтеннейший Владимир Николаевич, бога ради восстановите вымаранные Вами страницы о Белинском… Будьте друг, лучше запретите мою «Княгиню», запретите десять моих стихотворений кряду, даю честное слово: жаловаться не стану даже про себя».
Белинский с присущей ему проницательностью первый предсказал, что Некрасов будет иметь большое значение в литературе.