Что значит мыслить односторонне
Субъективное и объективное мышление
Мышление может быть субъективным и объективным. Объективное мышление основано на объективных, научно-
обоснованных, экспериментальных данных. Субъективное мышление основано на чувствах, эмоциях и желаниях.
Например, объективный образ грозы – сверкание молний и раскаты грома, древние греки объяснили – будто по облакам
раскатывает на своей колеснице бог войны Зевс и мечет огненные стрелы. Они полагались на эмоции, т.к. не
имели объективных знаний и построили субъективную модель грозы. Современные образованные люди обладают более
разделении зарядов на положительно-заряженные ионы воздуха и отрицательно-заряженные электроны и потому
Хотя процесс мышления по природе субъективный процесс, т.к. происходит в мозгу отдельного субъекта,
однако конечный продукт мышления – понятие может быть более или менее объективным. Это зависит от
предрасположенности человека. Большинство людей предрасположено к субъективному мышлению, т.к. оно менее
трудоёмкое – не надо добывать научно-обоснованных экспериментальных фактов. Но есть люди предрасположенные к
древнегреческий натурфилософ (физик) Архимед, который в 3-ем веке до н.э. установил закон рычага и закон
выталкивающей силы воды – всем известный «закон Архимеда». Ни одному человеку до Архимеда ни пришло в голову
экспериментально установить математическое соотношение рычага. А соотношение оказалось весьма простым
закон выталкивающей силы воды ещё более простой и очевидный – выталкивающая сила воды равна весу вытесненной
Интуиция гения в том и заключается, что он находит для себя вопрос в очевидной для всех ситуации. Мерилом
объективности мышления является эксперимент, т.е. понятие считается объективным или истинным если не
противоречит ни одному известному эксперименту. Но рано или поздно появляется эксперимент который
опровергает старую истину и тогда приходится усложнять и совершенствовать старое понятие или вовсе вводить
новое понятие. А старое понятие остаётся как частный случай в рамках нового понятия. В этом смысл
преемственности науки, развивающейся по закону – от простого к сложному, от малого к большому. Кстати, это
универсальный закон природы и любой человек может достичь любых поставленных целей, если будет
целеустремлённо работать не нарушая этого принципа. Из отдельных понятий мы можем формировать чрезвычайно
сложный образ, который профессор может часами объяснять студентам старших курсов в течение нескольких
лекций, опираясь на уже известные понятия. Например, элементарный электрон е- обладает следующими основными
бесконечным временем жизни, спином (моментом количества движения), барионным и лептонным числами, чётностью и
изотопическим спином, корпускулярно-волновым дуализмом, четырьмя квантовыми числами – главным, орбитальным,
магнитным и спиновым.
Итак мышление – есть процесс формирования понятийно-образной модели объективного мира в мозгу человека или
Резюме. Почему одни страны, государства, предприятия, семьи и отдельные люди преуспевают в этой жизни, а
другие всё с чем-то и кем-то воюют и ничего у них не клеится. А разница лишь в одном – одни мыслят объективно, в
соответствии с законами природы. Другие мыслят субъективно – без учёта законов природы и вечно с ними воюют.
Что такое абстрактное мышление: как и зачем его развивать
Что такое абстрактное мышление
Абстрактное мышление — это мышление об объектах, принципах и идеях, которых нет в физическом мире. С помощью абстрактного мышления мы связываем разные явления между собой и выстраиваем их в общую картину, чтобы использовать полученные выводы на практике.
При абстрактном мышлении объекты заменяют символами, метафорами и аналогиями. Например, чтобы понять неопределенные понятия свободы, счастья или любви — вещей, которых не существуют физических. По-другому такое мышление называют обобщенным: когда перед нами нет четкого набора знаний или данных, мы предполагаем, догадываемся и делаем общие выводы.
Абстрактное мышление помогает отойти от границ и четких определений и мыслить шире существующих понятий.
При конкретном мышлении мы оперируем существующими предметами: деревом, столом или человеком. При абстрактном — используем общие термины, например «неопределенная переменная X». Абстрактное мышление помогает обобщать и комбинировать информацию, которую мы собираем на уровне чувств, и устанавливать ее связь с окружающим миром.
Пример из жизни. Представим, что создаем проект с нуля. Конкретное мышление поможет составить план действий, смету и расписать конкретные инструменты, которые пригодятся в работе. Абстрактное мышление будет отвечать за творческую сторону вопроса. Поможет объяснить инвестору зачем такой проект нужен людям и как он пригодится в будущем. В большинстве случаев человеку следует пользоваться сразу двумя типами мышления и менять их в зависимости от поставленной цели.
Зачем нужно абстрактное мышление
Абстрактное мышление развивает творческую сторону человека. Креативность нужна людям любых профессий. Она помогает придумывать новые идеи, проекты, искать неожиданные инструменты для выполнения сложных или повседневных задач. Креативный подход улучшает общее качество жизни человека и повышает его эффективность. Абстрактное мышление считают продвинутым навыком.
Люди, которые умеют мыслить абстрактно:
Объясним абстрактное мышление через юмор. Комики наблюдают за собой и окружающим миром, собирают, анализируют информацию и превращают ее в стендапы и миниатюры. Их шутки часто строятся на неочевидных связях, подмеченных при помощи абстрактного мышления. Люди других профессий могут пользоваться этим инструментом, чтобы привносить в свою работу идеи из смежных или далеких областей.
Человек, который использует абстрактное мышление, оперирует набранными знаниями и складывает их в определенную систему. Например, применяет забытые навыки из детства во взрослой жизни, слушает исторические подкасты и внедряет новые знания в технической профессии. Грубо говоря — совмещает несовместимое и получает из этого выгоду.
Формы абстрактного мышления
Абстрактное мышление состоит из понятия, суждения и умозаключения. Когда человек начинает мыслить абстрактно, он последовательно проходит через все три формы и в результате приходит к общему выводу.
Понятие. Помогает объединять общие свойства предметов или явлений. Свойства могут различаться по предназначению, но принадлежать к одному кластеру вещей. Например, хрущевка, дуплекс, высотка и таунхаус. Все они относятся к зданиям, но в некоторых живут люди, в других расположены офисы, в третьих — открывают кафе.
Суждение. Это мысль, которая утверждает что-либо о предмете. Суждение бывает правдивым или ложным, простым или сложным. Например, утверждение «Дом стоит на поверхности» — будет простым. Сложный вариант — «Дом стоит на поверхности, потому что у него есть фундамент». Оба утверждения — правдивые.
Суждения становятся ложными, когда мы руководствуемся личным интересом или собственными доводами, а не объективной действительностью. Пример такого суждения — «Дом стоит на поверхности, потому что его держат черепахи».
Умозаключение. Это мысль, которая сформировалась из нескольких суждений. Умозаключение состоит из предпосылки, вывода и заключения. Предпосылка — это суждение о понятии. Вывод состоит из логических размышлений о суждении с добавлением мыслей о других суждениях. Заключение становится результатом абстрактного мышления. Например:
«В доме есть окна» + «В доме нет сквозняка» → «В окнах дома нет щелей»
Как развить абстрактное мышление
Швейцарский психолог Жан Пиаже утверждал [1], что абстрактное мышление формируется в человеке в самую последнюю очередь — в возрасте от 11 до 16 лет. У одаренных детей раньше. При этом часть абстрактного мышления доступна детям, даже если они не могут выстраивать сложные логические цепочки. Например, такие дети делают абстрактные выводы о добре и зле на основе сказок.
Часть психологов утверждают, что абстрактное мышление — не естественная стадия развития. Абстрактное мышление не относится к основным способностям человека, а формируется на почве набранных знаний, опыта и окружающей культуры. При этом абстрактное мышление возможно развить и во взрослом возрасте. Такая работа улучшит креативность и творческую сторону сознания.
Вот несколько способов развить абстрактное мышление.
Решайте головоломки. Пазлы и логические задачи помогут найти неожиданные решения.
Исследуйте оптические иллюзии. Смотрите на вещи под разными ракурсами.
Импровизируйте. Запишитесь в импровизационный театр или создайте такой в кругу друзей. Импровизация развивает воображение и помогает мыслить абстрактно.
Делайте поделки. Исследование PNAS [2] доказывает, что декоративно-прикладное искусство развивает креативность у людей из инженерных, математических и технологических областей.
Если у вас есть дети, займитесь поделками вместе. Например, сделайте гоночные болиды из пластиковых бутылок и катушек от ниток. Посмотрите, как организовать такое обучение дома:
Играйте со словесными оборотами. Метафоры, сравнения и аналогии стимулируют абстрактное мышление. Подумайте, как называть предметы по-другому. Например, вместо зеленой стены представьте стену цвета кактуса или мха.
Придумывайте ассоциации. Начните с одного слова и по цепочке выстраивайте линию ассоциаций с каждым последующим. Здание → дом → уют → семья → счастье. Упражнение укрепит умение искать неожиданные связи между предметами и понятиями.
Когда абстрактное мышление не поможет
Чрезмерно развитое абстрактное мышление может привести к негативным последствиям. Творческие люди часто говорят о своих проблемах с ментальным здоровьем, а люди с сильно развитым конкретным мышлением считают подобные высказывания напускными.
Человек с развитым воображением может представлять худшие сценарии развития событий или катастроф, усугубив свое психическое состояние. Или обобщать предметы, между которыми нет связей. Например, считать себя неудачником после одного незначительного промаха. Абстрактное мышление может усилить беспокойство [3], симптомы депрессии или обсессивно-компульсивного расстройства.
Чтобы избежать подобных последствий оставайтесь в балансе между абстрактным и конкретным мышлением. Такой подход поможет смотреть на мир творчески, но при этом оставаться в рамках реальности и не подрывать психологическое состояние.
Что еще почитать об абстрактном мышлении
Книги о развитии абстрактного мышления:
Кто мыслит абстрактно: Гегель о том, как судить людей
Георг Вильгельм Фридрих Гегель
Абстрактное мышление считается признаком высокоразвитого интеллекта. Это заблуждение стало темой размышлений немецкого философа Георга Гегеля, который считал, что такое мышление может выражать и ум, и глупость. Почему не стоит судить о предмете, не утруждая себя его изучением, и что такое мнимая образованность — в эссе Гегеля «Кто мыслит абстрактно?» в переводе и с комментариями советского философа Эвальда Ильенкова.
Мыслить? Абстрактно? Sauve qui peut! — «Спасайся, кто может!» — наверняка завопит тут какой-нибудь наемный осведомитель, предостерегая публику от чтения статьи, в которой речь пойдет про «метафизику». Ведь «метафизика» — как и «абстрактное» (да, пожалуй, как и «мышление») — слово, которое в каждом вызывает более или менее сильное желание удрать подальше, как от чумы.
Спешу успокоить: я вовсе не собираюсь объяснять здесь, что такое «абстрактное» и что значит «мыслить». Объяснения вообще считаются в порядочном обществе признаком дурного тона. Мне и самому становится не по себе, когда кто-нибудь начинает что-либо объяснять, — в случае необходимости я и сам сумею все понять. А здесь какие бы то ни было объяснения насчет «мышления» и «абстрактного» совершенно излишни; порядочное общество именно потому и избегает общения с «абстрактным», что слишком хорошо с ним знакомо. То же, о чем ничего не знаешь, нельзя ни любить, ни ненавидеть. Чуждо мне и намерение примирить общество с «абстрактным» или с «мышлением» при помощи хитрости — сначала протащив их туда тайком, под маской светского разговора, с таким расчетом, чтобы они прокрались в общество, не будучи узнанными и не возбудив неудовольствия, затесались бы в него, как говорят в народе, а автор интриги мог бы затем объявить, что новый гость, которого теперь принимают под чужим именем как хорошего знакомого, — это и есть то самое «абстрактное», которое раньше на порог не пускали. У таких «сцен узнавания», поучающих мир против его желания, тот непростительный просчет, что они одновременно конфузят публику, тогда как театральный машинист хотел бы своим искусством снискать себе славу. Его тщеславие в сочетании со смущением всех остальных способно испортить весь эффект и привести к тому, что поучение, купленное подобной ценой, будет отвергнуто.
«В приличном обществе не мыслят абстрактно потому, что это слишком просто, слишком неблагородно»
Впрочем, даже и такой план осуществить не удалось бы для этого ни в коем случае нельзя разглашать заранее разгадку. А она уже дана в заголовке. Если уж замыслил описанную выше хитрость, то надо держать язык за зубами и действовать по примеру того министра в комедии, который весь спектакль играет в пальто и лишь в финальной сцене его расстегивает, блистая Орденом Мудрости. Но расстегивание метафизического пальто не достигло бы того эффекта, который производит расстегивание министерского пальто, — ведь свет не узнал тут ничего, кроме нескольких слов, — и вся затея свелась бы, собственно, лишь к установлению того факта, что общество давным-давно этой вещью располагает; обретено было бы, таким образом, лишь название вещи, в то время как орден министра означает нечто весьма реальное, кошель с деньгами.
Мы находимся в приличном обществе, где принято считать, что каждый из присутствующих точно знает, что такое «мышление» и что такое «абстрактное». Стало быть, остается лишь выяснить, кто мыслит абстрактно. Как мы уже упоминали, в наше намерение не входит ни примирить общество с этими вещами, ни заставлять его возиться с трудным, ни упрекать за легкомысленное пренебрежение к тому, что всякому наделенному разумом существу по его рангу и положению приличествует ценить. Напротив, намерение наше заключается в том, чтобы примирить общество с самим собой, поскольку оно, с одной стороны, пренебрегает абстрактным мышлением, не испытывая при этом угрызений совести, а с другой — все же питает к нему в душе известное почтение, как к возвышенному, и избегает его не потому, что презирает, а потому, что возвеличивает, не потому, что оно кажется чем-то пошлым, а потому, что его принимают за нечто знатное или же, наоборот, за нечто особенное, что французы называют «espèce» (человек, достойный презрения), чем в обществе выделяться неприлично, и что не столько выделяет, сколько отделяет от общества или делает смешным, вроде лохмотьев или чрезмерно роскошного одеяния, разубранного драгоценными камнями и старомодными кружевами.
Кто мыслит абстрактно? — Необразованный человек, а вовсе не просвещенный. В приличном обществе не мыслят абстрактно потому, что это слишком просто, слишком неблагородно (неблагородно не в смысле принадлежности к низшему сословию), и вовсе не из тщеславного желания задирать нос перед тем, чего сами не умеют делать, а в силу внутренней пустоты этого занятия.
Почтение к абстрактному мышлению, имеющее силу предрассудка, укоренилось столь глубоко, что те, у кого тонкий нюх, заранее почуют здесь сатиру или иронию, а поскольку они читают утренние газеты и знают, что за сатиру назначена премия, то они решат, что мне лучше постараться заслужить эту премию в соревновании с другими, чем выкладывать здесь все без обиняков.
В обоснование своей мысли я приведу лишь несколько примеров, на которых каждый сможет убедиться, что дело обстоит именно так. Ведут на казнь убийцу. Для толпы он убийца — и только. Дамы, может статься, заметят, что он сильный, красивый, интересный мужчина. Такое замечание возмутит толпу: как так? Убийца — красив? Можно ли думать столь дурно, можно ли называть убийцу — красивым? Сами, небось, не лучше! Это свидетельствует о моральном разложении знати, добавит, быть может, священник, привыкший глядеть в глубину вещей и сердец.
«Мыслить абстрактно — видеть в убийце только одно абстрактное — что он убийца, и называнием такого качества уничтожать в нем все остальное»
Знаток же человеческой души рассмотрит ход событий, сформировавших преступника, обнаружит в его жизни, в его воспитании влияние дурных отношений между его отцом и матерью, увидит, что некогда этот человек был наказан за незначительный проступок с чрезмерной суровостью, ожесточившей его против гражданского порядка, вынудившей к сопротивлению, которое и привело к тому, что преступление сделалось для него единственным способом самосохранения. Почти наверняка в толпе найдутся люди, которые — доведись им услышать такие рассуждения — скажут: да он хочет оправдать убийцу! Помню же я, как некий бургомистр жаловался в дни моей юности на писателей, подрывающих основы христианства и правопорядка; один из них даже осмелился оправдывать самоубийство — подумать страшно! Из дальнейших разъяснений выяснилось, что бургомистр имел в виду «Страдания молодого Вертера».
Это и называется «мыслить абстрактно» — видеть в убийце только одно абстрактное — что он убийца, и называнием такого качества уничтожать в нем все остальное, что составляет человеческое существо.
Иное дело — утонченно-сентиментальная светская публика Лейпцига. Эта, наоборот, усыпала цветами колесованного преступника и вплетала венки в колесо. Однако это опять-таки абстракция, хотя и противоположная. Христиане имеют обыкновение выкладывать крест розами или, скорее, розы крестом, сочетать розы и крест. Крест — это некогда превращенная в святыню виселица или колесо. Он утратил свое одностороннее значение орудия позорной казни и соединяет в одном образе высшее страдание и глубочайшее самопожертвование с радостнейшим блаженством и божественной честью. А вот лейпцигский крест, увитый маками и фиалками, — это умиротворение в стиле Коцебу, разновидность распутного примиренчества — чувствительного и дурного.
Мне довелось однажды услышать, как совсем по-иному расправилась с абстракцией «убийцы» и оправдала его одна наивная старушка из богадельни. Отрубленная голова лежала на эшафоте, и в это время засияло солнце. Как это чудесно, сказала она, солнце милосердия господня осеняет голову Биндера! Ты не стоишь того, чтобы тебе солнце светило, — так говорят часто, желая выразить осуждение. А женщина та увидела, что голова убийцы освещена солнцем и, стало быть, того достойна. Она вознесла ее с плахи эшафота в лоно солнечного милосердия бога и осуществила умиротворение не с помощью фиалок и сентиментального тщеславия, а тем, что увидела убийцу приобщенным к небесной благодати солнечным лучом.
– Эй, старуха, ты торгуешь тухлыми яйцами! — говорит покупательница торговке. — Что? — кричит та. — Мои яйца тухлые?! Сама ты тухлая! Ты мне смеешь говорить такое про мой товар! Ты! Да не твоего ли отца вши в канаве заели, не твоя ли мать с французами крутила, не твоя ли бабка сдохла в богадельне! Ишь целую простыню на платок извела! Знаем, небось, откуда все эти тряпки да шляпки! Если бы не офицеры, не щеголять тебе в нарядах! Порядочные-то за своим домом следят, а таким — самое место в каталажке! Дырки бы на чулках заштопала! — Короче говоря, она и крупицы доброго в обидчице не замечает. Она мыслит абстрактно и все — от шляпки до чулок, с головы до пят, вкупе с папашей и остальной родней — подводит исключительно под то преступление, что та нашла ее яйца тухлыми. Все окрашивается в ее голове в цвет этих яиц, тогда как те офицеры, которых она упоминала, — если они, конечно, и впрямь имеют сюда какое-нибудь отношение, что весьма сомнительно, — наверняка заметили в этой женщине совсем иные детали.
Но оставим в покое женщин; возьмем, например, слугу — нигде ему не живется хуже, чем у человека низкого звания и малого достатка; и, наоборот, тем лучше, чем благороднее его господин. Простой человек и тут мыслит абстрактно, он важничает перед слугой и относится к нему только как к слуге; он крепко держится за этот единственный предикат. Лучше всего живется слуге у француза. Аристократ фамильярен со слугой, а француз — так уж добрый приятель ему. Слуга, когда они остаются вдвоем, болтает всякую всячину, а хозяин покуривает себе трубку да поглядывает на часы, ни в чем его не стесняя, — как о том можно прочитать в повести «Жак и его хозяин» Дидро. Аристократ, кроме всего прочего, знает, что слуга не только слуга, что ему известны все городские новости и девицы и что голову его посещают недурные идеи, — обо всем этом он слугу расспрашивает, и слуга может свободно говорить, о том, что интересует хозяина. У слуга смеет даже рассуждать, иметь и отстаивать собственное мнение, а когда хозяину что-нибудь от него нужно, так приказания будет недостаточно, а сначала придется втолковать слуге свою мысль да еще и благодарить за то, что это мнение одержит у того верх.
То же самое различие и среди военных; у пруссаков положено бить солдата, и солдат поэтому — каналья; действительно, тот, кто обязан пассивно сносить побои, и есть каналья. Посему рядовой солдат и выглядит в глазах офицера как некая абстракция субъекта побоев, с коим вынужден возиться господин в мундире с портупеей, хотя и для него это занятие чертовски неприятно.
Эвальд Ильенков
доктор философских наук, психолог-педагог, исследователь марксистско-ленинской диалектики
– Так кто же мыслит абстрактно?
– Необразованный человек, а вовсе не просвещенный
Этот неожиданный ответ и сегодня может показаться озорным парадоксом, простой иллюстрацией того «литературного приема, состоящего в употреблении слова или выражения в противоположном их значении с целью насмешки», который литературоведы называют иронией. Той самой иронией, которая, по словам М.В. Ломоносова, «состоит иногда в одном слове, когда малого человека Атлантом или Гигантом, бессильного Самсоном называем»…
Ирония тут действительно есть, и очень ядовитая. Но ирония эта особого свойства — не остроумная игра словами, не простое вывертывание наизнанку «привычных значений» слов, ничего не меняющее в существе понимания. Тут не термины меняются на обратные, а те явления, которые ими обозначаются, вдруг оказываются в ходе их рассмотрения совсем не такими, какими их привыкли видеть, и острие насмешки поражает как раз «привычное» словоупотребление, обнаруживает, что именно «привычное» и вполне бездумное употребление терминов (в данном случае слова «абстрактное») является несуразным, не соответствующим сути дела. А то, что казалось лишь «ироническим парадоксом», обнаруживает себя, напротив, как совершенно точное выражение этой сути.
Это и есть диалектическая ирония, выражающая в словесном плане, на экране языка, вполне объективный (то есть от воли и сознания не зависящий) процесс превращения вещи в свою собственную противоположность. Процесс, в ходе которого все знаки вдруг меняются на обратные, а мышление неожиданно для себя приходит к выводу, прямо противоречащему его исходному пункту.
«Великий диалектик вышучивает здесь мнимую образованность — необразованность, которая мнит себя образованностью, и потому считает себя вправе судить и рядить о философии, не утруждая себя ее изучением»
Душой этой своеобразной иронии является не легковесное остроумие, не лингвистическая ловкость в обыгрывании эпитетов, а всем известное «коварство» реального течения жизни, давно осознанное народной мудростью в поговорке «Благими намерениями дорога в ад вымощена». Да, самые добрые намерения, преломившись через призму условий их осуществления, зачастую оборачиваются злом и бедой. Бывает и наоборот: «Частица силы я, желавшей вечно зла, творившей лишь благое», — отрекомендовывается Мефистофель, поэтическое олицетворение «силы отрицания».
Это та самая нешуточная закономерность, которую Маркс вслед за Гегелем любил называть «иронией истории», — «неизбежной судьбой всех исторических движений, участники которых имеют смутное представление о причинах и условиях их существования и потому ставят перед ними чисто иллюзорные цели». Эта ирония всегда выступает как неожиданное возмездие за невежество, за неведение. Она всегда подстерегает людей, лезущих в воду, не зная броду. Когда такое случается с первопроходцами — это трагедия. Человеку всегда приходилось дорого платить за познание. Но когда жертвами этой неумолимой иронии становятся люди, не умеющие и не желающие считаться с опытом, — их судьба обретает характер трагикомический, ибо наказанию тут подвергается уже не невежество, а глуповатое самомнение…
И когда Гегель в качестве примера «абстрактного мышления» приводит вдруг брань рыночной торговки, то высокие философские категории применяются тут отнюдь не с целью насмешки над «малым человеком», над необразованной старухой. Ироническая насмешка здесь есть, но адрес ее — совсем иной. Эта насмешка попадает здесь рикошетом, на манер бумеранга, в высокий лоб того самого читателя, который усмотрел в этом ироническую ухмылку над «необразованностью». Необразованность — не вина, а беда, и глумиться над нею с высоты своего ученого величия — вряд ли достойное философа занятие. Такое глумление обнаруживало бы не ум, а лишь глупое чванство своей собственной «образованностью». Эта поза уже вполне заслуживает издевки — и Гегель доставляет себе такое удовольствие.
Великий диалектик вышучивает здесь мнимую образованность — необразованность, которая мнит себя образованностью, и потому считает себя вправе судить и рядить о философии, не утруждая себя ее изучением. Торговка бранится без претензий на «философское» значение своих словоизвержений. Она и слыхом не слыхивала про такие словечки, как «абстрактное». Философия поэтому тоже к ней никаких претензий не имеет. Другое дело — «образованный читатель», который усмехается, усмотрев «иронию» в квалификации ее мышления как «абстрактного», — это-де все равно, что назвать бессильного Самсоном…
Вот он-то и попался на коварный крючок гегелевской иронии. Усмотрев тут лишь «литературный прием», он с головой выдал себя, обнаружив полную неосведомленность в той области, где он считает себя знатоком, — в области философии как науки. Тут ведь каждый «образованный человек» считает себя знатоком. «Относительно других наук считается, что требуется изучение для того, чтобы знать их, и что лишь такое знание дает право судить о них. Соглашаются также, что для того, чтобы изготовить башмак, нужно изучить сапожное дело и упражняться в нем, хотя каждый человек имеет в своей ноге мерку для этого, имеет руки и благодаря им требуемую для данного дела природную ловкость. Только для философствования не требуется такого рода изучения и труда», — иронизирует по адресу таких знатоков Гегель. Такой знаток и обнаружил тут, что слово «абстрактное» он знает, а вот относительно той коварной диалектики, которую философия давно выявила в составе названной категории явлений, даже смутного представления не имеет. Потому-то он и увидел шутку там, где Гегель вовсе не шутит, там, где он разоблачает дутую пустоту «привычных» представлений, за пределы которых никогда не выходит претенциозная полуобразованность, мнимая образованность, весь багаж которой и заключается всего-навсего в умении употреблять ученые словечки так, как принято в «порядочном обществе»…
Такой «образованный читатель» — не редкость и в наши дни. Обитая в уютном мирке шаблонных представлений, с которыми он сросся, как с собственной кожей, он всегда испытывает раздражение, когда наука показывает ему, что вещи на деле совсем не таковы, какими они ему кажутся. Себя он всегда считает поборником «здравого смысла», а в философской диалектике не видит ничего, кроме злокозненной наклонности «выворачивать наизнанку» обычные, «общепринятые» значения слов. В диалектическом мышлении он видит одно лишь «неоднозначное и нестрогое употребление терминов», искусство жонглировать словами с противоположным значением — софистику двусмысленности. Так, мол, и тут — Гегель употребляет слова не так, как это «принято» — называет «абстрактным» то, что все здравомыслящие люди именуют «конкретным» и наоборот. Такому толкованию диалектики посвящено даже немало учено-философских трактатов, написанных за последние полтораста лет. И каждый раз их пишут от имени «современной логики».
Между тем Гегеля волнуют, конечно же, не названия, не вопрос о том, что и как надлежит называть. К вопросу о названиях и к спорам о словах Гегель сам относится сугубо иронически, лишь поддразнивая ученых педантов, которые, в конце концов, только этим и озабочены, расставляя им на пути нехитрые ловушки.
Попутно же, под видом светской беседы, он популярно — в самом хорошем смысле этого слова — излагает весьма серьезные вещи, касающиеся отнюдь не «названии». Это — стержневые идеи его гениальной «Науки Логики» и «Феноменологии духа».
«Абстрактной истины нет, истина всегда конкретна», ибо истина — это не «отчеканенная монета», которую остается только положить в карман, чтобы при случае ее оттуда вытаскивать и прикладывать как готовую мерку к единичным вещам и явлениям, наклеивая ее, как ярлык, на многообразие мира, на созерцаемые «объекты». Истина заключается вовсе не в голых «результатах», а в непрекращающемся процессе все более глубокого, все более расчлененного на детали, все более «конкретного» постижения существа дела. А «существо дела» нигде и никогда не состоит в простой «одинаковости», в «тождественности» вещей и явлений друг другу. И искать это «существо дела» — значит тщательно прослеживать переходы, превращения одних строго зафиксированных (в том числе словесно) явлений в другие, в конце концов, в прямо противоположные исходным.
«В одном случае “абстрактное” оказывается могущественнейшим средством анализа конкретной действительности, а в другом — непроницаемой ширмой, загораживающей эту же самую действительность»
Действительная «всеобщность», связующая воедино, в составе некоторого «целого», два или более явления (вещи, события и т.д.), таится вовсе не в их одинаковости друг другу, а в необходимости превращения каждой вещи в ее собственную противоположность. В том, что такие два явления как бы «дополняют» одно другое «до целого», поскольку каждое из них содержит такой «признак», которого другому как раз недостает, а «целое» всегда оказывается единством взаимоисключающих — и одновременно взаимопредполагающих — сторон, моментов. Отсюда и логический принцип мышления, который Гегель выдвинул против всей прежней логики: «Противоречие есть критерий истины, отсутствие противоречия — критерий заблуждения». Это тоже звучало и звучит до сих пор достаточно парадоксально. Но что поделаешь, если сама реальная жизнь развивается через «парадоксы»?
И если принять все это во внимание, то сразу же начинает выглядеть по-иному и проблема «абстракции». «Абстрактное» как таковое (как «общее», как «одинаковое», зафиксированное в слове, в виде «общепринятого значения термина» или в серии таких терминов) само по себе ни хорошо, ни плохо. Как таковое оно с одинаковой легкостью может выражать и ум, и глупость. В одном случае «абстрактное» оказывается могущественнейшим средством анализа конкретной действительности, а в другом — непроницаемой ширмой, загораживающей эту же самую действительность. В одном случае оно оказывается формой понимания вещей, а в другом — средством умерщвления интеллекта, средством его порабощения словесными штампами. И эту двойственную, диалектически-коварную природу «абстрактного» надо всегда учитывать, надо всегда иметь в виду, чтобы не попасть в неожиданную ловушку… В этом и заключается смысл гегелевского фельетона, изящно-иронического изложения весьма и весьма серьезных философско-логических истин.