Что значит эстетическое удовольствие
Сложные эстетические удовольствия
Наверное человек тем и отличается от животного, что он может получать сложные эстетические удовольствия.
Это удовольствие которое мы получаем от чтения, от решения сложной логической задачи, от юмора, от прослушивания музыки, от созерцания картин и фильмов. и конечно же от создания этих произведениий искусств.
От чего получают большее удовольствие, от потребления культуры, от пассивного участия в творчестве, находясь в роли читателя-слушателя-зрителя. или от самого творческого акта, в момент создания произведения искусств?
Наверное от создания получают больше удовольствия, чем от потребления, иначе никто, никогда не становился бы творцом. зачем становиться творцом, если тебе и так не плохо, в роли пассивного потребителя.
Но и сама роль потребителя требует волевых усилий. И чем гениальнее произведение, чем более оно мощное, многозвучное, чем более глубокое, тем оно большего участия волевого будет требовать от потребителя. то есть истинное творчество способно развивать, раскрывать в потребители творческий потенциал, заставляя его сопереживать пресонажу, заставляя его задумываться над сложностью выбора.
Сложное произведение способно пробудить в нас сложные, противоречивые чувства, задевая неведомые нам струны нашей дыши.
Сложность эстетического удовольствия в том, что оно требует от нас развития. развития наших чувств, нашей чувствительности, наше отзывчивости на прекрасное, оно требует от нас самих гармоничности. так как воспринять можно только то, в полноте чему соответствуешь.
(В отличие от простых удовольствие, сложное требует от нас некоторой задействованности, требует от нас некоторого уровня развития. уровня осознания. не всем людям свойственно получать эстетические удовольствия. У многих способность получать сложные удовольствия очень ограничена. У таких людей обычно слабо развито воображение, низкое IQ, такие люди лишены юмора, ощущение прекрасного у них притуплено.)
Та гармония, та чувственность, то участие, что ты способен проявить, и будет тобой воспринята, замечена в произведениии искусств (да и вообще в жизни, в ситуациях).
Чем более мы гармоничны, чем более уравновешены все части нашей личности, все наши потребности приведены к общему знаменателю, тем более мы целостны. И наша целостность позволяет нам охватить целостно, объёмно тот текст, то произведение, что мы воспринимаем. И когда мы охватываем целостно, некую сложную вещь, то в тот момент мы проникаем в суть, мы буквально схватываем эту суть на лету, на интуитивном уровне, и в тот момент мы озоряемся от удовольствия. от удовольствия постижение, от удовольствия открытия истины.
Созерцание и сотворение.
Постижение и приобщение.
Эстетическое удовольствие для человека: определение
Оценить важность эстетического удовлетворения довольно сложно, ведь красота и ее роль в жизни каждого человека свои. Однако, в первую очередь, стоит понять, что такое эстетика. Определение, которое дается в словаре иностранных языков (в понятии, которое относится именно к чувственному восприятию) следующее. Это философская дисциплина, изучающая выразительные формы, которые соответствуют представлению человека о прекрасном и безобразном, возвышенном и низменном. Художественное творчество воспринимается под призмой эстетики, как одна из форм идеологии.
Эстетическое понимание окружающей действительности человеком является очень сложным процессом. Ведь личности необходимо активизировать запасы чувственного восприятия, научиться давать эмоционально окрашенную оценку, призвать ресурсы творческого познания и преобразования, которыми мы, увы, небогаты.
Эстетическое удовольствие человек может получать при непосредственном чувственном контакте с предметом или явлением посредством органов чувств. В восприятии нам, прежде всего, помогают зрение и слух.
Воспринимая реальные свойства явлений или предметов, человек рождает определенные эмоции, которых может быть очень много. Среди них отличают (низшие) биологические и (высшие) духовные. Не вызывает сомнений тот факт, что низшими эмоциями человек наделен с самого рождения, они передаются в наследственной форме и свойственны также и высшим животным. Однако эмоции духовные может испытывать только человек. Они возникают в процессе его формирования и развития как личности, и к ним присоединяется опыт предшествующих поколений. Проявление духовных эмоций невозможно без общения человека с себе подобными, без его знакомства с культурными ценностями.
Находясь на протяжении продолжительного времени в каком-либо эмоциональном состоянии, человек испытывает эстетическое переживание. Потом оно перерождается в эстетическое впечатление, которое в результате и формирует эстетические чувства.
Однако такие переживания, которые являются проявлением высших 
эмоций, все же неразрывно связаны с биологическими. Ведь если человек испытывает страх, голод или боль, вряд ли звуки изящной музыки доставят ему эстетическое удовольствие. Наслаждаясь картинами И.К. Айвазовского или вслушиваясь в шум прибоя, мы испытываем неподдельное восхищение неукротимой силой морских волн. Но оказавшись в открытом море в шторм, человек уже не будет восхищаться морской стихией.
Эстетический настрой является особым психическим состоянием, присущим человеку. Он выражается в готовности удовлетворить эстетические потребности, при этом такие переживания бескорыстны.
Эстетическое удовольствие от жизни
Каждому человеку для гармонии в себе, для самореализации и полноценной жизни необходимо не только удовлетворять физиологические потребности, но и получать эстетическое удовольствие. Реализация физиологических потребностей свойственна людям и животным, поэтому их относят к самому низшему уровню. Совершенно иначе необходимо смотреть на эстетику.
Чем сильнее развит человек, чем больше он знает, понимает и чувствует, тем сильнее необходимость получить эстетическое удовольствие от жизни.Необходимо разобраться, что же подразумевают, говоря об эстетическом удовольствии. Данный вид связан с чувством прекрасного, то есть это деятельность, заключающаяся в созерцании
Однако необходимо помнить, что у каждого человека свои взгляды и вкусы, сформированные на протяжении многих лет, поэтому каждому человеку, чтобы получить удовольствие от жизни, могут быть необходимы совершенно разные
Что же доставляет людям эстетическое удовольствие? Где же скрыта настоящая красота?
Каждый человек выберет совершенно разное.
Вне зависимости от выбранного, это должно
-будоражить в нем эмоции,
-мотивировать на созидание.
Многие люди желают развить чувство прекрасного в себе с целью не только получать удовольствие от жизни, но и для того, чтобы быть более
Для этого необходимо обращать внимание на все сферы
Просмотр фильмов мировой классики, чтение книг, лицезрение произведение искусства рождают в человеке новые мысли, новые чувства, тем самым не только доставляя эстетическое удовольствие, но и формируя в нем чувство прекрасного.
– все то, что непосредственно отразится на мышлении человека, а также позволяет получить удовольствие от жизни.
Кроме того, человек с развитым чувством прекрасного замечает красоты в повседневности и обыденности. Кошка на улице, девушка в метро, коряга в городском парке – ведь нередко именно это попадает под прицел известных художников и фотографов. Данная тема особенно популярна у философов, которые нередко рассуждали об это в своих трудах. Кто-то находил смысл в отречении от удовольствий, другой же, наоборот, говорил, что в них смысл жизни.
Хотя и здесь нельзя судить однозначно, возможно аскеты, живущие в монастырях, получают эстетическое удовольствие именно от этого. Они запрещают себе многое, однако у них есть книги – бесконечный источник прекрасного. Другие же, в погоне за постоянной красотой, ища ее всюду, могут попросту не замечать, что она находится рядом. Вот так и получается, что этот вопрос не имеет однозначного ответа.Каждый человек стремится получать удовольствие от жизни. Важно, чтобы все его желания не сводились к реализации физиологических потребностей. Красота окружающего мира, произведений искусства, повседневность не могут не привлекать внимания к себе, так как доставляют человеку именно эстетическое удовольствие, которое оказывает воздействие на сердце и ум.
Поэтому важно обращать внимание на красоту, ведь тогда будет работать душа человека, в характере будут развиваться лучшие качества характера, станет интереснее жить, зная, что еще не все изведано.
И, скорее всего, каждый философ скажет, что вне зависимости от отречения или любви к удовольствиям, прежде всего, необходимо постичь их, и только потом выбирать свое.
Эстетические чувства
Эстетическими называются такие высшие чувства, которые вызываются у нас красотой или безобразием воспринимаемых объектов, будь то явления природы, произведения искусства или люди, а также их поступки и действия.
Мы испытываем эстетическое удовольствие, наблюдая величественные картины природы, слушая музыку и пение, читая художественные произведения, наблюдая танцы и гимнастические упражнения, воспринимая произведения живописи и архитектуры.
Эстетические чувства вызывают у нас домашняя утварь, мебель, одежда, обои, которыми оклеена наша комната. Красивыми или некрасивыми мы считаем поступки людей, рассматривая их с точки зрения общепризнанных общественных требований.
Эстетические чувства могут иметь «созерцательный» характер, когда они возникают в связи с восприятием объективной действительности, они становятся активными, когда органически включаются в нашу деятельность, придавая ей определенные эстетические формы и черты. Мы можем испытывать эстетическое чувство не только тогда, когда смотрим балет или слушаем музыку, но и когда сами танцуем и поем. Особенно большое значение приобретают активные эстетические чувства в творческой деятельности людей.
Связь эстетических чувств с восприятием действительности огромна и общепризнана. Однако эстетическое восприятие действительности отличается особыми чертами по сравнению с восприятием в процессе обычного труда, учебной или научной деятельности.
Во всех этих случаях восприятие носит строго объективный характер, его задачей является выделение и регистрация объективных фактов, их особенностей, существующих между ними связей. В эстетическом восприятии объективная действительность отражается особым образом — в форме эмоциональных переживаний, вызываемых у нас воспринимаемыми явлениями.
Отличительной особенностью эстетических чувств является их «бескорыстный» характер. Они не связаны непосредственно с удовлетворением наших материальных потребностей, не направлены на утоление голода или сохранение жизни: когда мы любуемся картиной, изображающей фрукты, у нас не возникает желания их съесть, эстетическое чувство при восприятии этой картины не связано с вкусом и питательностью изображённых на ней предметов.
В основе эстетических чувств лежит особая, свойственная человеку, потребность — потребность в эстетическом переживании. Эта потребность отличала уже первобытного человека: приготовляя домашнюю утварь из глины, вытачивая из камня наконечники для своих стрел и копий, первобытный человек уже тогда придавал им эстетические формы, хотя это ни в какой степени не увеличивало добротности изготовляемых предметов, не делало их более пригодными для тех функций, для которых они предназначались.
В процессе исторического развития человеческого общества эта потребность в эстетическом удовольствии получила огромное развитие и нашла свое выражение в созданных человеком различных видах искусства — музыке, живописи, поэзии, архитектуре, хореографии и т. д.
Среди большого разнообразия эстетических чувств можно отметить следующие.
Эстетическое удовольствие, или наслаждение. Его составляет чувство удовольствия, которое нам доставляет восприятие красок, звуков, форм, движений и других особенностей объективных предметов или явлений. В своей самой простой форме это чувство выступает как «чувственный тон», отличающий отдельные ощущения. Так, мы можем любоваться определённым цветом материи, одни чистые цвета или звуки предпочитать другим и т. д.
Более сложное эстетическое наслаждение является при восприятии целых предметов и явлений, состоящих из ряда элементов. В этом случае его основу составляет своеобразное сочетание в целом явлении его элементов — звуков, красок, движений, форм и т. д. Одни такие сочетания воспринимаются с удовольствием, другие с неудовольствием.
Как правило, эстетическое удовольствие вызывают у нас гармонические сочетания, в которых отдельные элементы находятся в определённых отношениях друг с другом; дисгармонические сочетания, наоборот, вызывают неудовольствие.
В мире звуков это будет консонанс и диссонанс, в мире движений — ритм или аритмичность и т. д. Значение определённого соотношения элементов, как основы эстетического чувства при восприятии целых предметов, может быть иллюстрировано так называемым правилом «золотого деления». Это правило гласит, что прямоугольники будут доставлять наибольшее эстетическое удовлетворение, когда их стороны (высота и ширина) будут находиться друг с другом в отношении 5 : 8. Другие пропорции вызовут меньшее удовлетворение или даже чувство некрасивого.
Чувство красивого охватывает нас, когда в своем восприятии мы отражаем объективно прекрасную, реально существующую красоту явлений природы и общества. Мы испытываем это чувство при взгляде на красивый цветок, животное, ландшафт, созданную руками человека машину или домашнюю утварь, когда наблюдаем поступки человека, думаем о замечательных чертах его характера и т. д.
Красота всех этих явлений существует объективно, т. е. независимо от нашего сознания, даже тогда, когда мы ее не воспринимаем. Она представляет собой единство многообразия элементов целого явления, состоит в сложном взаимоотношении всех сторон и особенностей предмета — его красок, формы, звучания и т.д., в своей совокупности отражающих своеобразие и истинную сущность явлений.
Основное значение при этом имеет не простое наличие симметрии или гармонии каждого из этих элементов, а соответствие выражаемой всеми этими элементами формы предмета его содержанию. Даже лишенное симметричных форм лицо человека будет восприниматься как красивое, если в нем выражается характер человека, его внутреннее содержание; внешний вид машины только тогда будет воспринят как красивый, когда он соответствует ее назначению.
Чувство красивого не безотчётно, оно, всегда имеет оценочный характер. Это чувство развивается вместе с развитием человечества, имеет историческую общественную, а не естественную природу, в нем отражаются свойственные тому или иному обществу, в ту или иную историческую эпоху эстетические вкусы, представления и понятия. В связи с этим чувство красивого различно проявляется у разных людей в зависимости от усвоенных ими представлениями и понятиями о прекрасном; оно достигает своей совершенной формы только через эстетическое воспитание человека.
Чувство величественного и возвышенного порождается восприятием явлений, превышающих обычную меру явлений, в которых выражается мощь природы и человеческого гения.
Мы испытываем чувство величественного, когда отражаем в своем сознании грандиозные картины природы — величайшие горы с их снежными вершинами и глубокими пропастями, бурные потоки, водопады, необозримые просторы океана, безграничность усеянного звездами ночного неба, колоссальные каналы, плотины и другие величайшие достижения человеческой техники и т. д.
Все эти явления, казалось бы, должны были устрашать человека. Однако они вызывают эстетические чувства, связанные с сознанием мощности природы, силы и величия человеческого интеллекта.
Созерцание величественных картин природы и восприятие гениальных произведений искусства вызывают у человека не только эстетическое удовольствие, но и благотворно влияют на него, раскрывают лучшие стороны человеческого характера, повышают в человеке жизненные силы и бодрость духа, укрепляют его веру в правоту своего дела, побуждают быть лучше, совершеннее, отдавать все свои силы служению общественным идеалам.
Чувство художественно прекрасного связано с эстетическим восприятием произведений искусства и с творческой деятельностью в любом из его видов. В связи с этим оно имеет сложный и своеобразный характер.
Еще Аристотель отметил, что в основе любого искусства, будь то музыка, живопись, поэзия, лежит свойственное человеку неодолимое стремление к подражанию. Так, поэзия, по Аристотелю, есть подражание, «мимесису» жизни. Н. Г. Чернышевский также утверждал, что «первая цель искусства — воспроизведение действительности».
Однако в произведениях искусства человек подражает природе и явлениям жизни не фотографически, не средствами механического копирования, а путем творческого отображения действительности. Материал для творческой деятельности в области искусства — звуки, краски, движения, геометрические формы, человеческие чувства, поступки и характеры людей — человек берет из действительности, но из этого материала, если он истинный художник, поэт, композитор, он создает творчески преображённые образы действительности, которые, составляя сущность художественных произведений, и вызывают у человека эстетическое чувство прекрасного.
Сущность произведений искусства в их выразительности, в том, что художественные произведения наиболее полно выражают истинную природу явлений, отбрасывая те их особенности, которые не являются существенными. Произведения искусства играют, поэтому огромную роль в познании человеком действительности, так как в них эта действительность отражается наиболее правдиво и глубоко.
Истинные произведения искусства всегда содержательны, в них изображаемые явления выступают в их сокровенном, очищенном от всего случайного виде. Это достигается через художественную форму произведения искусства. В совершенных произведениях искусства форма и содержание находятся в единстве, что и создает у нас чувство художественно прекрасного.
Это чувство возникает как восторг перед творчеством художника, его способностью отражать действительность средствами искусства. Произведения искусства не обязательно должны изображать объективно красивые вещи; они остаются ими также и тогда, когда их содержанием является объективно безобразное, но правдиво отражённое в художественных образах. «Высокое наслаждение. объемлет душу при взгляде на произведение художника, как ни ужасен взятый им предмет» (Н. В. Гоголь).
Но для этого изображаемое в художественном произведении явление должно облекаться в эстетически прекрасные формы: «Идеальное совершенство музыки только тогда достигается, когда правда выражения совпадает с чисто музыкальной мелодической красотою, когда высшая правда выражения вызывает высшую красоту музыки» (композитор А. Н. Серов).
Чувство трагического связано с восприятием художественных, главным образом драматических, литературных произведений, отображающих жизнь человека и его неравную, нередко заканчивающуюся гибелью борьбу с темными силами природы или гнетущими общественными традициями и условиями людской среды.
Это чувство сложное: в нем соединяются и преклонение перед светлым образом человека, гибнущего под неумолимым стечением обстоятельств, и сострадание к нему в его тяжелом положении и горькой судьбе, и чувство страха перед неумолимым стечением обстоятельств, из которых нет выхода, и возбуждающее чувство ненависти и негодования в отношении условий и людей, которые приводят к таким трагическим последствиям.
Чувство трагического носит аффективный характер, сопровождается сильными душевными потрясениями, иногда выражающимися в рыданиях. Созданный писателем, артистом художественный образ человека достигает подчас своей высшей воздейственной силы: мы не просто испытываем эстетическое чувство от восприятия прекрасного произведения искусства, оно заставляет нас страдать, сочувствовать, негодовать.
Художественные произведения, вызывая чувство трагического, облагораживают человека, заставляют его отрешиться от повседневных мелочей жизни, задуматься над ее глубокими основами, они побуждают его к активной борьбе с недостатками жизни. Но, чтобы вызвать такое чувство, произведение искусства должно быть художественно прекрасным.
Еще Аристотель отметил «очищающее» влияние эстетического восприятия трагического: сила аффективных состояний при восприятии трагического, постепенно нарастая, доходит в связи с развитием действия до высшего предела, когда они разрешаются кризисом, бурным проявлением охватившего нас чувства, после чего наступает успокоение.
Чувство комического характеризуется состоянием веселого смеха при восприятии противоречивых явлений действительности и особенно сильно при их художественном воплощении в произведениях искусства.
Смех может вызвать всякое несовершенство, например вид чрезмерно тучного человека, с трудом и неловко передвигающегося при игре в теннис, требующей быстрых и ловких движений, или, наоборот, вид сухого, длинноногого велосипедиста, колени которого почти упираются в руль велосипеда.
Чувство комического переживается человеком также при восприятии несоответствия между пустотой и никчемностью содержания явления и его многообещающей формой, когда человек видит «внутреннюю пустоту и ничтожность, прикрывающуюся внешностью, имеющей притязание на содержание и реальное значение» (Н. Г. Чернышевский); или когда казавшееся первоначально серьезным противоречие «внезапно разрешается в ничто» (Кант), оказывается в действительности пустым.
В действительности же чувство комического, будучи противоположно чувству трагического, в не меньшей степени побуждает человека задуматься над несовершенствами жизни и направить свои усилия на их исправление. Комедия Гоголя «Ревизор» заставляет нас весело смеяться над представленными в ней художественными образами комического в характерах, действиях и отношениях людей. Но вместе с тем она в чрезвычайной степени обостряет наше восприятие несовершенств жизни и тем побуждает нас к активной борьбе с этими несовершенствами.
Статья №3. Постыдные и возвышенные наслаждения. Удовольствие в классической и современной эстетике
Эстетика как теория Прекрасного в философии возникает только в 1750 году усилиями немецкого философа Александра Баумгартена. Однако еще с Античности вопросы о красоте и природе искусства интересуют как мыслителей, так и самих творцов. При этом, казалось бы, совершенно очевидная предпосылка о том, что красивое – в каком-то отношении приятно, почти всегда принималась со множеством оговорок или даже с недоверием.
Причина тому проста: уже на примере гедонистов и киников мыслители прошлого отлично понимали, что со ставкой на удовольствие почти всегда рука об руку идет протест или цинический отказ от культуры. И в этом есть определенное противоречие, т. к. обычно искусство – артефакт развитой культуры.
Но это не единственная причина попыток «окультурить» удовольствие в теории, а затем и на практике. Искусство Западного мира часто и довольно сильно менялось, а чувство удовольствия в той или иной степени сопутствовало и почтенной классике, и новомодным стилям. Столь же устойчивыми во все времена были попытки властной элиты и интеллигенции обосновать свое отличие от остальных через ссылку на разумные, возвышенные и утонченные удовольствия, переживаемые от искусства. Давайте же посмотрим на историю темы «удовольствие» в классической и современной эстетике.
Классическая эстетика: разумное удовольствие
Классическая эстетика в узком смысле возникла в галантном веке, по своей сути это целая плеяда ярких текстов, написанных с середины XVIII по середину XIX. В широком же смысле «классика» – это все теории об искусстве, начиная с Античности и заканчивая эпохой романизма. Именно в последнем смысле мы и берем это понятие.
Для Античности эстетика – детище космологии. Мир прекрасен и подобен произведению искусства (само слово «космос» связано с порядком и ясностью), поэтому ранние мыслители прежде всего интересуются тем, как он возник и что из себя представляет. А потому вопрос об удовольствии затушеван рассуждениями об объективной стороне прекрасного – о форме, пропорции, гармонии. Даже психология красоты в то время – лишь дополнение к космологии: душа познает прекрасное в вещах, т. к. это созвучно её устройству. Иными словами, душа – это тоже прекрасная вещь, хотя бы в потенциале.
Древние греки ценили и практически не осуждали сладострастие, и все-таки идеи об удовольствии на уровень теории проникали с большим трудом. Те же софисты гораздо чаще апеллируют к тому, что люди по-разному познают, а не наслаждаются (что совершенно очевидно для современных людей, но отнюдь не так для античных).
Ярче всего это видно в «Законах» Платона: полезное и благое сопровождаются удовольствием, но если переживается только удовольствие без всякого довеска – то это дурно. А почему, собственно, «дурно»? – Платону виднее. Уже в «Государстве» он излагает идею, согласно которой вслед за изменениями мусического искусства (а речь идет именно об удовольствии от музыки и пения, освобожденным от примата слова) следует нарушение законов, упадок нравов и разрушение общества.
Отсюда и берет исток идея о разумных и неразумных удовольствиях, которая несмотря на свою вопиющую неочевидность почти не встретит критики (за исключением маргиналов вроде крайних гедонистов). Античный философский ум уверен, что бесконтрольное удовольствие ведет к страсти, душевному разладу и, как итог, истощает разум. Так впервые возникает пока еще некрепкий союз удовольствия и искусства: в искусстве душа направляется к благу, и удовольствие оказывается ценным, правда, на правах только инструмента.
Именно так будут описывать античные мыслители в сфере эстетики трагедию, сатиру, музыку. Например, Аристотель предположит, что удовольствие вызывает форма искусства, чтобы спровоцировать тягу к благу. Искусство, в отличие от удовольствия, – сугубо человеческая штука, поэтому без участия разума удовольствие возвращает нас в скотское состояние. От том, может ли озвереть человек без удовольствий, Стагирит, насколько мне известно, не упомянул.
Средние века вопреки унылым и упрощающим обобщениями многое знали о чувственном удовольствии – как в жизни, так и в искусстве. Важно точно определить грань: чувственное удовольствие находится под подозрением (оно может быть искушением лукавого), но не под запретом. Точно так же средневековые горожане наслаждаются купальнями и термами и в то же время слушают проповедников, предостерегающих от телесного греха.
Августин и другие авторы нередко оправдывают красоту, ведь она часть замысла божьего. Важно правильно относиться к красоте и удовольствию от неё: они не самоценны, но, напротив, выступают символами для души (пребывающей в поисках Бога). Удовольствие – конечно, не только символ для души, но и стимул для тела, который иногда ведет к пороку и греху. Также по ходу заметим, что угадывание и распознавание символов в мире и искусстве – это тоже особый, возвышенный род удовольствия для средневековых людей (как минимум образованных).
Вообще, стоит заметить, что христианская догма, по сути, приравнивает Бога к поэту/художнику, который получает удовольствие от акта творения («И увидел Бог свет, что он хорош…»). В то же время всякое авторство оказывается в таком случае всего лишь отблеском Его творчества, именно поэтому средневековые авторы не ставят свои имена и воспринимают вдохновение почти буквально – как воздействие извне.
При этом со времен Платона вопрос о регламентации удовольствия (особенно в музыке) только обостряется. Августин очень точно схватывает суть проблемы: если пение в церкви так красиво и приятно, то можно совсем позабыть о Слове Божьем, которое эти голоса должны нести.
Учитывая развитие музыки при посредстве Церкви, каждое нововведение попадает под подозрение о «грехе посредством уха», именно из-за того, что григорианский хорал или полифония могли оказаться скорее радостью плоти, чем духа. Папа Иоанн XXII даже издал декрет «Docta sanctorum Patrum», призванный навести порядок в церковной музыке. Но и после того к этим вопросам возвращались регулярно.
Важное отличие от античной эстетики состоит в том, что удовольствие рассматривается намного шире, чем в связи с умозрительной формой. Средневековые авторы ценят сами материалы и важное место в переживании красоты отдают фантазии (а не уму). Хёйзинга по этому поводу очень точно заметит, что в ту пору человек при созерцании искусства давал волю своей фантазии, не останавливаясь на единстве целого.
И кстати, единственный ремесленник, ставший святым в католичестве, был ювелиром и чеканщиком (Святой Элигий). Кроме того, удовольствие от красивых предметов, материалов, звуков и т. п. больше не относится только к самым вещам, но еще и к устройству органов чувств. Поэтому всякое удовольствие тесно связано с божьим замыслом (давшим нам органы чувств), а всякая эстетическая радость легко трансформируется в радость бытия или даже в мистическое переживание. В конце концов, недаром уныние – один из смертных грехов.
В целом обе эти огромные эпохи признают удовольствие как сопутствующий фактор в ощущении красоты, но неизбежно вводят сюда ценностный норматив – разум/добродетель важнее. Следовательно, мыслителям остается только упражняться в поиске удачного определения этого второстепенного участия – инструмент, символ, часть замысла.
Классическая эстетика: возвышенное удовольствие
Эпоха Возрождения в целом является углублением тенденций Средних веков, но какие-то элементы удобно подать и как специфические. Мыслители того времени создали ощутимую интеллектуальную линию защиты для искусства и для художника, что в итоге позволило «реабилитировать чувственность». Искусство приравнивалось к отображению природы, которая в свою очередь понималась как зеркало Творца, художник таким образом превращался в едва ли не эталон человека – существо, созданное творящим и поэтому (в каком-то смысле) продолжающее задачу творения вслед за Богом.
В итоге довольно популярной стала идея о том, что искусство – это своего рода усиленная природа, а удовольствие – удостоверитель того, как слабое впечатление становится сильным. То есть природа дает стимул художнику, он же его усиливает, что заметно в реакции на произведение искусства.
Собственно, если быть точным, то именно в Возрождение эстетическая теория отважится на прямое связывание прекрасного и удовольствия (что породит длительную дискуссию на тему чье это удовольствие – автора, критика, зрителя?). Если быть точным, эта идея будет ощутима в ренессансном эпикуреизме, однако словесную форму обретет только к концу эпохи – в XVI веке.
Так, например, Кастельветро определит целью поэзии (да и искусства вообще) – наслаждение и новизну. Это высказывание, пожалуй, наиболее смелое для всей эпохи, т. к. в нем наконец удовольствие, а не добродетель выходит на первый план. Большинство его современников высказывались более осторожно, как например, Торквато Тассо, считавший, что искусство влечет к истине через удовольствие – как сахарный сироп помогает выпить горькое лекарство.
Похожим образом выскажется и Филип Сидни, видевший в поэзии «наслаждение, рождающее добродетель». Современному мыслителю, однако, так и хочется продолжить эти метафоры, дабы задать неудобные вопросы – например, что если искусство превращается в «наслаждение-чайлдфри»? Или при наличии сладкого сиропа нечем или не от чего лечиться?
Вообще эстетическая теория Ренессанса разными путями шла к оправданию удовольствия. Многие мастера (Альберти, Микеланджело) определяли прекрасное как то, что трудно сделать, и именно поэтому, когда мы это получаем без усилий, в готовом виде, произведение искусства доставляет удовольствие.
Стоит заметить, что труд художника понимался не только как мастерство (работа с материалом), но и как умственная работа (познание законов космоса и морали, знание истории, географии и анатомии и т. д.). А Дюрер усматривал в наслаждении «определенного рода пропорцию между предметом и чувством», поэтому хорошее произведение искусства не должно быть легким для познания, но в то же время и не переутомлять чувство.
Классицизм вновь отбросит вопрос об удовольствии как части или критерии прекрасного, подчинив всё посредством канона разуму с моральными задачами. Разве что Ле Боссю будет защищать необходимость драматургу в совершенстве знать и достигать нужные эмоциональные состояния, где удовольствие важная часть многих аффектов (например, восхищения).
Крупнейшие теоретики и авторы трактатов по изящным искусствам – Буало и Баттё – в той или иной степени ссылались на разум (ясность идеи, правила) и на природу (поиск идеала и истины), но избегали вопроса об удовольствии (правда, подразумевая, что «хороший вкус» приносит что-то вроде удовлетворения).
Даже сенсуализм английских философов не позволил им в полной мере выразить значение удовольствия. Несмотря на общую посылку от Локка о том, что человек по природе склонен к поиску удовольствия, в эстетике на его месте была создана концепция эстетического вкуса, в которой моральное звучание почти всегда оказывалось важнее индивидуальных радостей.
Аддисон попытался рассуждать о радостях воображения, но забрел в дебри «высоких чувств». И в учении Хатчесона и Шефтсбери не меньше платонизма, чем влияния программы Локка. О последнем, кстати, было замечено, что, хотя это и странно себе представить, но великий мыслитель был совершенно безразличен к искусству и в эстетическом развитии недалеко ушел от троглодита.
Куда как более интересный взгляд на вещи предложило барокко: здесь удовольствие оказывается довольно сильным и важным аффектом, который, однако, провоцирует кажимость – игра, иллюзия, подражание. Барокко вновь делает шаг в сторону воображения и индивидуальности, например, признавая вслед за Паскалем, что в искусстве нет правил, как в математике и медицине, поэтому никто не знает от чего происходит удовольствие от музыки или поэзии.
По сути, искусство становится и продуктом воображения, и способом его развивать, что оказывается принципиально важным моментом для существования вкуса, а, следовательно, умения получать возвышенное удовольствие, не связанное напрямую с удовлетворением физиологической потребности.
Барочные теоретики (вроде Тезауро, Грасиана, Гонгора и др.) вдохновляются идеей сублимации – возвышения человеческой страсти до культурного состояния. Признавая в человеке его природу (стремление к удовольствию), они стремятся оформить её в соответствии с представлениями эпохи. Так на сцену выходит джентльмен – человек хорошего вкуса и манер, знающий толк в увеличении удовольствия через опосредование и ритуал (флирт, салонный и столовый этикет, дуэли и карточные игры, остроумие, следование моде, променады и маскарады и т. д.).
В XIX веке проблематика возвышенного удовольствия снова уйдет в эстетике на второй план. Ведущие мыслители будут спорить об онтологии и метафизике искусства, а также о самом устройстве познающего и созерцающего субъекта, способного к оценке красоты.
Тема удовольствия вновь вернется в обиход вместе с попытками экспериментального исследования чувства прекрасного, а затем и с концепциями Фрейда и его учеников. Если первые будут искать в восприятии сильные и слабые импульсы (например, концепция «психологической запруды» Липпса), то психоанализ пойдет дальше и поставит вопрос о том, почему вообще искусство (субъективная продукция) имеет столь высокий социальный статус (концепция сублимации). Вероятно, оба аспекта важны для полного понимания того, почему все-таки нам приятны закаты, античные побитые статуи и некоторые примеры современной живописи.
Современная эстетика: наслаждение авангарда
В ХХ веке после Фрейда и «эстетики снизу» (Тэн, Фехнер, Липпс и др.) никто из серьезных теоретиков искусства не отрицал значимость удовольствия как в его создании, так и созерцании. Однако формальные поиски и эксперименты породили совершенно новый вопрос: какое это удовольствие?
В самом деле, не лежит ли в самой сердцевине глобальных споров о модерне, авангарде, китче и постмодернизме разный подход к получению удовольствия от произведения искусства? В таком ракурсе прозванные «извращениями» Джойс и Пруст, театр абсурда и новый роман, кубизм и Дада и многие другие в некотором смысле действительно имеют отношение к перверсии и нетипичным формам удовольствия.
Своеобразную черту под этой темой подвел Ролан Барт, предложивший довольно остроумное разделение на «текст-удовольствие» (texte-plaisir) и «текст-наслаждение» (texte-jouissance). По сути, это не столько характеристика текстов, сколько описание двух стратегий чтений, а потому эта логика обычно легко переносится и на другие виды искусства. Впрочем, и само письмо автора в силу его внутренних интенций изрядно влияет на выбор стратегии (Барт назовет это сопротивлением текста читаемости или нечитаемости). Причем, как признает сам автор идеи, четкой границы не существует и всегда останется место для неопределенности.
Текст-удовольствие зачастую отождествляется с классической литературой, впрочем, сюда же стоит отнести популярное чтиво (многие детективы, романы о любви, приключенческие романы) и фан-фикшн. Это тексты, движущиеся привычным путем – от интриги через кульминации к развязке, в них самое главное – рассказать историю без лишних запинок на стиль и язык автора. То есть текст-удовольствие – это текст для комфортного погружения в реальность повествования. В качестве примера Барт упоминает Жюля Верна, но это, например, и Толстой или Хемингуэй, если читать их только ради сюжета.
Соответственно, текст-наслаждение наиболее характерен авангардной и модернистской прозе, тяготеющей к особому стилю, ритму или формату повествования. Текст-наслаждение побуждает и требует смаковать каждое слово, искать разрывы, намеки, странности, но и сам читатель должен быть особенным, подготовленным. Как замечает Барт, это не тот, кто глотает книги, это тот, кто трепетно их вкушает и поэтому раз за разом возвращается к данным текстам. Собственно, о подобном аристократизме читателя рассуждали многие авторы модернистской прозы, хотя в этом не меньше от фетишизма. И удовольствие/наслаждение имеют к этому самое прямое отношение. Вот что пишет Барт:
«Текст-удовольствие – это текст, приносящий удовлетворение, заполняющий нас без остатка, вызывающий эйфорию; он идет от культуры, не порывает с нею и связан с практикой комфортабельного чтения. Текст-наслаждение – это текст, вызывающий чувство потерянности, дискомфорта (порой доходящее до тоскливости); он расшатывает исторические, культурные, психологические устои читателя, его привычные вкусы, ценности, воспоминания, вызывает кризис в его отношениях с языком».
Постструктуралистское решение Барта, по сути, лишь закрепило и довольно удачно выразило идею, витавшую в воздухе весь ХХ век. Читатель любого текста может быть как потребителем, ведомым субъектом, успешно реагирующим на все условности и уловки автора (за что и будет награжден удовольствием), но также он может быть производителем, соавтором или даже оппонентом текста. Во втором случае это может быть, как выбор читателя, так и невозможность подстроиться/понять автора, и в таком случае приходится самому озаботиться своим наслаждением – через своеобразный культурный гедонизм. Барт здесь фиксирует не просто «смерть автора», но и «двойную расколотость, дважды извращенность субъекта (читателя)».
Современная эстетика: постыдное удовольствие от массовой культуры
Разделив две стратегии чтения, мы вместе с тем получили новый вариант различия между высокой (элитарно-интеллектуальной) и низкой (массовой) культурой. Кто, в конце концов, будет читать все эти тексты-наслаждение, кроме гуманитариев, разбирающихся в современных теориях текста?
Что удивительно: несложно заметить, что вопреки декларациям о демократизме именно левые интеллектуалы особенно часто выступали против массовой культуры в ХХ веке, клеймя её не только как капиталистическую, но и как пошлую, примитивную, неинтересную и вредную. Особенно хорошо это заметно в работах франкфуртской школы – у Теодора Адорно, Макса Хоркхаймера, Герберта Маркузе. Адорно, кстати, был большим поклонником атональной музыки (Антон Веберн, Арнольд Шёнберг), и это оставило огромный след на его эстетической теории.
В своем многостраничном опусе Адорно занимает весьма оригинальную позицию: с одной стороны, критикует «бюргерский» взгляд, согласно которому «искусство должно быть пышным, а жизнь аскетичной», но с другой стороны – пытается диалектически примирить наслаждение о искусства и счастье познания. Однако всё равно к концу ХХ века претензия к массовому стала настолько общим местом, что попытки обратить внимание интеллектуалов на серьезное изучение произведений масскульта обернулись самым настоящим скандалом.
И поныне, несмотря на примеры Жижека, Джеймисона, Бодрийяра и серии коллективных сборников (Философия и Симпсоны/доктор Хаус/трилогия Толкина/Гарри Поттер/Саус Парк/etc.), обращение к массовой культуре всегда оказывается под двойным подозрением: слишком просто для одних, слишком заумно для других. По меткому замечанию философа Александра Павлова, всякий интеллектуал, признающийся в своих любви и интересе к популярному мейнстриму похож на того, кто сознается в постыдном удовольствии.
Удивительно, но к концу ХХ века мы находимся едва ли не в той же точке, что и в пору Античности: разве что теперь многие интеллектуалы все-таки согласны с тем, что и обычные удовольствия (от того, что другие клеймят) достойны оправдания и признания. В этом смысле то, что по недоразумению обозначили как постмодерн – на деле целое множество самых разных эстетических стратегий, одни из которых пытаются сохранить элитарность, другие, напротив, – смешать все искусственные границы, вроде жанров, канонов и социальных ориентаций в творчестве.
Даже так называемая «постмодернистская ирония» в ряде случаев звучит совсем как «хороший вкус» из эпохи Нового времени. Меж тем сегодня вместе со сращением любого элемента культуры с маркетингом становится почти безусловной максима «потребитель всегда прав», а значит, и критерий удовольствия решает многое.
Именно в связи с этим настойчивые попытки интеллектуалов быть выше других изрядно утомили, более того, их регулярность теперь выглядит не как какая-то форма удовольствия (хотя бы нарциссическая), а напротив, как гиперкомпенсация на месте его недостатка. Но там, где творчество не питается удовольствием и радостью, вскоре не будет никакого творчества, да и понимания тоже. Недаром в своей книге Павлов уже во введении пересказывает эпизод из фильма «Снова в школу», где богач заказывает у Курта Воннегута эссе по его творчеству, а университетский преподаватель говорит, что автор эссе ничего не понимает в творчестве писателя.
Поэтому обращение к популярным фильмам, сериалам, видеоиграм, музыке и т. п. – это не только вопрос ликвидации «отрыва от народа», но порой и вопрос поиска того, что поддерживает удовольствие от существования в качестве субъекта культуры. И в отношении современной культуры в целом (т. е. и коммерческий мейнстрим, и загнавшая себя в гетто высокая культура) можно согласиться именно с Жижеком: задача интеллектуалов работать с «прочтениями» культуры – т. е. понимать, как то или иное произведение превращается в послание, которое в свою очередь будет влиять на то, что мы назовем «культурой» завтра.
В оформлении использованы работы Ekaterina Prokopyeva. На превью – фрагмент картины Густава Климта «Портрет Адели Блох-Бауэр I» (1907).