Что означает соловей месяц поет
Прочитайте пословицы обьясните их значение?
Прочитайте пословицы обьясните их значение.
(помагите плиз 1 Где ворона ни летела, а к ястребу в когти попала.
2 Мала птица, а и та своё гниздо бережёт.
4 В лес дров не возят, в колодец не льют.
5 Не пеняй на соседа, когда спишь до обеда.
6 Кто правдой живёт, тот добра наживёт.
1)Будьте аккуратней и внимательней!
2)Нужно быть ответственными.
5)Не расстраивай человека, который дает тебе все.
Какие предложения можно обьяденить по смыслу в сложные так чтобы получилась пословицы?
Какие предложения можно обьяденить по смыслу в сложные так чтобы получилась пословицы?
Ставте запятую между частями сложного предложения.
Подчеркни в любом сложном предложении его граммотическую основу.
Соловей месяц поёт.
В сентябре лето кончается.
Вдекабре зима стелет холсты.
Ворона круглый год каркает.
Мороз через реки наводит мосты.
Ворона что делает каркает что еще?
Ворона что делает каркает что еще.
Составить 3 пословицы из : Соловей месяц поет?
Составить 3 пословицы из : Соловей месяц поет.
В сентябре лето кончается.
В декабре зима стелет холсты.
Ворона круглый год каркает.
Мороз через реки наводит мосты.
Отгодайте одинаковые слова, загаданые тройками пословиц?
Отгодайте одинаковые слова, загаданые тройками пословиц.
В лес дров не возят, в колодец воды не?
В лес дров не возят, в колодец воды не.
Составить предложения со словами : ворона каркает, утка крякает, кукушка кукует, воробей чирикает, соловей щёлкает?
Составить предложения со словами : ворона каркает, утка крякает, кукушка кукует, воробей чирикает, соловей щёлкает.
Прочитайте 1 группы слов Выпишите сначала названия зимующих птиц а потом название перелетных птиц воробьи вороны Журавли волгакалий класс?
Прочитайте 1 группы слов Выпишите сначала названия зимующих птиц а потом название перелетных птиц воробьи вороны Журавли волгакалий класс.
Лебедь смотреть Соловей Ворона и воробей дятел рябчи.
Что означает вороной портфель?
Что означает вороной портфель?
Как правильно пишется предложение вороны каркают?
Как правильно пишется предложение вороны каркают.
Надеюсь будет всё понятно. Если что спрашивай)).
Ребята часто бегали в рощу. Дети летом видели рыжую лесочку. У нее пушистый хвост. Лиса беззвучно шмыгнула в кусты. Там весной цвели душистые ландыши. Может так.
Нету проверочного слова. Пишется » Меня «.
«Меня» Это местоимение проверочного слова нет.
Тема этого текста начало осени.
Окрестность радостный грустный вкусный чудесный неизвестный прекрасный интересный участник вестник ненастный.
Пой, соловушка: почему наслаждаться соловьиными трелями можно только в конце весны и начале лета? (2 фото)
Утверждение, что поют соловьи в начале весны, не совсем верно, поскольку пик концертов этих птах приходится на конец весеннего сезона и начало лета. Почему птицы отличаются такой избирательностью?
Наверняка многим приходилось хотя бы иногда просыпаться ранним утром под изумительной красоты заливистые трели. Они не сравнятся ни с одной мелодией, поскольку отражают саму суть и душу живой природы.
Почему соловьиными песнями можно наслаждаться только ограниченное количество времени – в конце весны и начале лета? Дело в том, что в это время у птиц начинается брачный сезон. И самцы таким способом привлекают самок на занятый ими под гнездование участок.
После того, как сложится пернатая пара, интенсивность концертов постепенно снижается, а затем и вовсе сходит на нет. И это понятно, поскольку к концу июня птичкам становится уже не до песен: надо заботиться о выводящемся потомстве и кормить птенчиков.
У соловьев самец тоже принимает участие в выкармливании выводка, поэтому времени на песни уже попросту не остается. К тому же трели могут привлечь к гнезду ненужное внимание со стороны людей и хищников. Конечно, пение прекращается не в один момент, поскольку откладывание яиц и выведение птенцов у разных пар происходит в разное время.
А вы любите слушать соловьиное пение?
Соловьихи ищут женихов во время ночных прогулок
Своими ночными песнями самцы соловьев объявляют всем, что пока еще не обзавелись подругой. Самки же, озабоченные поиском подходящего супруга, по ночам совершают экскурсии по окрестностям, приближаясь то к одному, то к другому поющему холостяку. Это продолжается до тех, пока самка не сделает свой выбор. Самец, обретший супругу, прекращает ночное пение, хотя и продолжает петь по утрам, предупреждая соседей, что данный участок занят.
Уже в детстве, из первых книжек, мы узнаем, что соловей — это скромно окрашенная птичка, способная петь необычайно красиво. Соловей, как и роза, — давний атрибут классической поэзии. И даже те, кто никогда соловьиного пения не слышал, или слышал, но не знал, что это соловей (такое встречается очень часто), в любом случае наслышан о соловьином пении. Самцы соловьев — действительно страстные певуны, причем в отличие от многих других видов поют они не только по утрам и вечерам, но и ночью. Невольно возникает вопрос — а для чего они поют? Ведь на это тратится много времени и сил, которые, казалось бы, можно было бы употребить на добывание корма или какую-то другую, очевидно более полезную, активность. Но профессионалы-орнитологи знают, что пение в жизни птиц, в том числе и соловьев, играет очень важную роль.
Во-первых, поющий самец позиционирует себя как хозяин определенной территории, на которой они с самкой будут добывать (или уже добывают) корм для своих птенцов и которую он готов защищать от незваных пришельцев. Во-вторых, еще до формирования брачной пары самец своим пением завлекает самок. Не будем забывать, что ему надо не только петь, но еще и питаться, выяснять отношения с другими самцами и при этом, стараясь быть заметным для особей своего вида, не попасться на обед хищнику.
Выбирая хорошо поющего самца, самка выбирает крепкого, ловкого отца своим будущим потомкам. Скорее всего, ее потомки тоже будут хорошими певунами, и, следовательно, у них больше шансов найти пару и передать свои гены следующему поколению. Таким образом, качество пения — это признак, который формируется выбором самок, иными словами — поддерживается половым отбором (см.: Sexual selection).
Хотя общая картина брачного поведения соловьев понятна, многие важные детали до недавнего времени оставались неизвестными. Кое-что удалось выяснить французским исследователям, которые уже с начала 1990-х годов изучают поведение соловьев (Luscinia megarhynchos) в районе Эльзаса (верховья Рейна). В частности, было показано, что самцы, которые уже обзавелись подругами и удерживают определенную территорию, интенсивно поют на закате и на рассвете, но по ночам замолкают. Холостяки же активно поют и по ночам — вплоть до того момента, когда они образуют брачные пары. Очевидно, что утреннее и вечернее пение важно для поддержания границ своего участка, а ночное служит для привлечения самок.
Но как ведут себя самки в период образования брачных пар? Для того чтобы ответить на этот вопрос, французские орнитологи совместно с коллегами из Швейцарии, Нидерландов и Германии предприняли специальное исследование, в ходе которого следили за перемещениями самок, занятых поиском женихов, с помощью миниатюрных радиопередатчиков.
В район, где непосредственно проводились исследования и где уже было хорошо изучено территориальное распределение самцов, были привезены 10 самок, пойманных на расстоянии 70 км от данной местности. Перевозили самок в период, когда только началось образование брачных пар. На спину каждой перевезенной самке прикрепляли (специальным, не раздражающим кожу клеем) миниатюрный радиопередатчик (вес его 1 г, что составляло в среднем 4,6% от веса тела птицы). Такой передатчик работает до 2–3 недель, пока у него не сядет батарейка. Впрочем, нередко передатчик теряется и раньше. Кроме того, птица может улететь достаточно далеко и тогда сигнал становится слишком слабым или вообще пропадает.
В обсуждаемой работе описаны результаты наблюдений за перемещениями снабженных передатчиками самок в течение 42 часов после выпуска. При этом выяснилась четкая закономерность: в дневные часы самки находились практически на одном месте, но ночью они начинали перемещаться, покрывая иногда до 4,5 и даже до 6 км (хотя средние значения меньше — 1,12 км в первую ночь и 1,49 км — во вторую).
Впрочем, исследователи подчеркивают, что приводимые оценки заведомо заниженные, поскольку иногда самки с передатчиками улетали слишком далеко, сигнал исчезал, и соответствующие данные в расчет не принимались. Перемещающаяся ночью самка посещала участки нескольких поющих самцов и в конце концов делала свой выбор. Пение самцов-холостяков и прогулки самок по окрестностям, по всей видимости, не случайно совпадают во времени. Неясно, правда, что является причиной, а что следствием: самки ли подстраивают свое поведение под самцов, или самцы — под самок.
В заключение можно вспомнить шуточное стихотворение польского поэта Юлиана Тувима «Опоздавший соловей» (перевод с польского Марка Живова). Речь в нём идет о соловьихе, которая беспокоится оттого, что ее соловей никак не прилетает на ужин:
Плачет, плачет соловьиха, слезы льет и тужит.
Соловей пропал — ведь знает: ровно в девять ужин.
Он всегда домой приходит очень аккуратно,
А теперь двенадцать скоро. Просто непонятно!
Наконец муженек является:
. Вдруг соловушка явился — глянь, свистит и скачет.
— Где летал ты? Где порхал ты? Я волнуюсь, плачу.
— Ты прости, — он отвечает сладким тенорочком. —
Чудный вечер! Захотелось погулять пешочком.
Стихи очень милые, но, как мы теперь видим, они не соответствуют действительности. «Погулять пешочком», да еще по ночам, склонны как раз соловьихи, а не соловьи, которые вынуждены сидеть на месте и распевать песенки в ожидании будущей супруги!
Алгебра и гармония в песне восточного соловья
Владимир Иваницкий, Ирина Марова, Владислав Антипов
«Природа» №2, 2014
Об авторах
Владимир Викторович Иваницкий — доктор биологических наук, ведущий научный сотрудник, профессор кафедры зоологии позвоночных животных биологического факультета Московского государственного университета им. М. В. Ломоносова. Известный специалист в области сравнительной этологии и биоакустики.
Ирина Михайловна Марова — кандидат биологических наук, старший научный сотрудник той же кафедры. Научные интересы связаны с систематикой, микроэволюцией и биоакустикой.
Владислав Анатольевич Антипов — аспирант той же кафедры. Область научных интересов — орнитология, биоакустика.
Что за звуки! Неподвижен, внемлю
Сладким звукам я;
Забываю вечность, небо, землю,
Самого себя.
Поверил
Я алгеброй гармонию.
В ряду истинно российских увлечений, размах которых некогда достигал уровня почти национального, нельзя не упомянуть культуру комнатного содержания певчих птиц, теперь, к сожалению, практически полностью утраченную. Нам, нынешним, трудно представить, какой огромной популярностью пользовались пернатые певцы в те далекие времена, когда о радио, телевидении и средствах записи звука еще даже не помышляли. Немало в ту пору держали и канареек, но особенно ценились певцы вольные, в природе с великим мастерством и терпением уловленные. Овсянки и чижи, щеглы и реполовы, синицы и малиновки. Но всего более, конечно же, соловьи. В московских трактирах, владельцы которых за баснословные деньги приобретали знаменитых певцов, каждый вечер собирались десятки слушателей только для того, чтобы насладиться чудным пением. За удовольствие здесь денег не брали, но за возможность подвесить рядом с маэстро клетку с учеником требовали плату немалую. Вспоминают, что для тайного обучения некоторые предприимчивые люди приносили своих питомцев в специально оборудованных шляпах.
Знатоки соловьиного пения, называвшие себя «охотниками», обладали поразительными способностями — они безошибочно распознавали на слух тончайшие нюансы песни и певческие манеры соловьев из разных областей Европейской России. О достоинствах и недостатках отдельных певцов «охотники» могли толковать без конца, тем более что лексика, употребляемая для описания соловьиного пения, была чрезвычайно богатой и утонченной. В ходу были сотни наименований колен, общего строя песни, манеры ее исполнения. Слыть знатоком соловьиного пения было в то время модно и престижно. Не только поэтому люди тянулись к соловьям, но и по сердечной склонности к их высочайшему мастерству. Что-то было в их пении такое, что равно умиляло и надменного аристократа, и купца-тысячника, и фабричного подмастерья, и нищего крестьянина.
Но что же, в самом деле? Почему, как поется в известной песне, при звуках соловьиного пения «из полей уносится печаль, из души уходит прочь тревога»? В чем секрет «маленького волшебника белой рощи»? Какая алгебра лежит в основе одухотворяющей гармонии соловьиного вокала? Можем ли мы предложить объяснение этому феномену, исходя из всего того, что известно ныне о пении пернатых, и с использованием того аналитического арсенала, который предлагает нам современная биоакустика — наука о звуковой сигнализации животных? Что нового для развития этого популярного направления современной зоологии может подарить нам изучение соловьиного искусства? Как выглядит песня соловья на экране компьютера? Почему она нам так нравится? Какие процессы влияют на становление репертуара у отдельных исполнителей и вокальных традиций целых популяций?
Рис. 1. Последние (май 2013 г.) результаты учетов поющих в Москве соловьев. «Соловьиные вечера в Москве» — ежегодный проект Союза охраны птиц России
Эти вопросы побудили нас заняться исследованием вокального поведения восточных соловьев (Luscinia luscinia), обитающих в границах мегаполиса. Ныне в Москве соловьи принадлежат к числу обычных городских птиц. Уже несколько лет подряд каждую весну, в конце мая, москвичи с воодушевлением участвуют в культурно-массовой акции Союза охраны птиц России по учету поющих соловьев. По оценке специалистов-орнитологов, обрабатывающих результаты этих учетов, в Москве одновременно распевают до трех-четырех тысяч соловьев (рис. 1). Столичные парки и скверы густо заселены несравненными певцами, щедро одаривающими москвичей своим искусством. В долине Сетуни, Нескучном саду, Битцевском лесопарке, на склонах Воробьевых гор и в Измайлове, стоя на одном месте, можно наслаждаться одновременным пением нескольких исполнителей (рис. 2). При этом соловьи непугливы и азартно распевают в самых людных местах. С магнитофоном мы объездили почти все московские парки, записывали соловьев по всему Подмосковью, и постепенно перед нами одна за другой стали раскрываться сокровенные тайны соловьиного искусства, о некоторых из них мы и собираемся рассказать.
Рис. 2. Глубоко врезанная долина реки Сетуни, куда шум огромного города почти не проникает. Здесь находится один из самых «соловьиных» уголков столицы. Весной и в начале лета воздух буквально звенит от пения десятков соловьев, камышевок, славок и многих других птиц, вполне комфортно чувствующих себя на охраняемой территории природного заказника. Фото И. М. Маровой
Истоки очарования
Отчего одни звуки нам приятны, а другие нет? Почему мы способны часами наслаждаться звучанием флейты, но едва ли согласимся долго внимать, к примеру, скрипу стекла о стекло.
Проведем мысленный эксперимент. Вообразим стеклянный графин с узким горлышком и плотно прилегающей, стеклянной же, пробкой. Примемся теперь легонько вращать пробку в горлышке, извлекая некие звуки, названия специального не имеющие, однако же без труда вообразимые и при этом удивительно напоминающие пение зарянки (Erithacus rubecula) — пригожей птички с алой грудкой и большими печальными глазами (рис. 3), кстати, состоящей в очень близком эволюционном родстве с соловьями. Конечно, когда после долгой зимы, в начале апреля, часто еще по снегу, донесется вдруг в вечерних сумерках из соседнего сквера первая песня зарянки — обрадуется всякий. И кто упрекнет певунью в чрезмерной торопливости, сбивчивости, дребезжащих, а то и вовсе скрипучих интонациях? Скорее пойдут в ход иные оценки. Например, не один натуралист, писавший о зарянке, величал ее пение не иначе, как «хрустальным перезвоном».
Рис. 3. Самцы восточного соловья (слева) и зарянки. Помимо вокальной одаренности и склонности к ночному пению соловьи мало чем отличаются от других певчих птиц, зимующих в тропической Африке, обитающих среди густой древесно-кустарниковой растительности, вьющих гнезда на земле, высиживающих по пять-шесть яиц и питающихся исключительно насекомыми. Зарянка во многом похожа на настоящих соловьев, но прилетает весной пораньше и зимует не в Африке, а на юге Европы. В московских парках и скверах обе птицы соседствуют, вместе открывают концерт на закате и азартно поют до полной темноты, но вскоре зарянки замолкают, освобождая ночную сцену для своих именитых конкурентов. Фото А. А. Зародова
Но какой контраст, однако, с чистыми, глубокими и отчетливыми звуками, которые так восхищают нас в пении соловьев. Еще одно очевидное различие — в громкости исполнения. Человек со средним слухом едва ли услышит зарянку, поющую далее 100–120 м. Для соловья эту дистанцию можно смело увеличить вдесятеро, разумеется, если концерт дается на более или менее открытом месте.
В чем же секрет силы и очарования соловьиного напева? Какие акустические свойства придают ему привлекательность и поразительную «дальнобойность»? Сравним устройство песни соловья и зарянки (рис. 4). С первого взгляда видно, что плотность упаковки составляющих элементов у зарянки намного выше. Потому и кажется нам ее песня чересчур торопливой, невнятной, а временами и скрипучей. Тут все дело в том, что наш слух «читает» акустические тексты, составленные из сверхкоротких звуков и разделяющих их быстрых пауз, намного хуже, чем птичий. Скорее всего, сама зарянка все звуки своей песни воспринимает так же отчетливо, как мы слышим отдельные слова в неспешной, хорошо артикулированной речи. Иначе звучит для нас соловьиный напев. Сильные опорные звуки (амплитудные максимумы), задающие генеральный ритм пению, разделены паузами, вполне достаточными для того, чтобы наш слух и наш мозг смогли не только воспринять их как некие акустические отдельности, но и произвести их оперативную оценку (нравится — не нравится). Соловей представляет свое искусство без излишней спешки, как бы снисходя до наших слуховых возможностей.
Рис. 4. Сонограммы песен соловья (а, б) и зарянки (в, г), приведенные к одному масштабу времени, наглядно иллюстрируют глубокие различия вокальной манеры этих близкородственных видов. Сонограмма — это наиболее информативный способ графического изображения звука. Цифры на оси абсцисс показывают отсчет времени (с), по оси ординат — частоту звуковых колебаний (кГц), степень зачернения элементов рисунка прямо пропорциональна интенсивности звука
Любопытно, что по ритмическому строю соловьиная песня напоминает отчасти нашу речь. Промежутки между амплитудными максимумами у соловья варьируют от 0,10 до 0,64 и составляют в среднем 0,26 с, тогда как, например, один из авторов этой статьи в достаточно быстрой, но вполне внятной речи расставляет звуковые акценты с промежутками от 0,13 до 0,80, в среднем 0,32 с. Для сравнения укажем, что в песне зарянки промежутки между звуками почти вчетверо меньше: от 0,02 до 0,15, в среднем 0,07 с. Такую «скороговорку» мы воспринимаем не иначе как торопливое, неразборчивое щебетание.
Помимо четкого ритмического строя прелесть соловьиного напева во многом обеспечивается виртуозным чередованием широкополосных, высокочастотных и низкочастотных элементов. В особенности по части последних соловьи — мастера непревзойденные. Особенности голосового аппарата позволяют им издавать очень низкие звуки, лежащие в диапазоне от 1 до 2 кГц. В пении абсолютного большинства разновидностей певчих птиц звуки такого рода встречаются чрезвычайно редко. У соловьев они создают акустический контраст со звуками, занимающими широкую полосу частот с верхней границей в области 8–10 кГц. Низкочастотные звуки, как правило, обладают плавной амплитудной модуляцией; в их сильном, глубоком и насыщенном звучании мы не слышим никаких шероховатостей и помарок. В этих звуках — в старину их называли «дудками» — заключено, пожалуй, главное очарование соловьиной песни. К тому же это и самые громкие ее звуки, разносящиеся на многие сотни метров окрест. Похоже, соловьям известно, что скорость затухания звуковых колебаний в воздухе обратно пропорциональна их частоте, отсюда и явная их приверженность к низкочастотным «дудкам», «дробям», «стукотням» и «оттолчкам».
И здесь мы снова можем констатировать весьма симптоматичную близость соловьиной песни и нашей речи. На этот раз — по частотным характеристикам. Звуки, которые мы произносим, лежат в диапазоне от 100 Гц до 6000 Гц, но около 80% их общей мощности приходится на частоты ниже 500 Гц. Как убедился один из авторов этой статьи, пиковая частота его голоса составляет 170 Гц. Наибольшая энергия звукового сигнала передается именно на этой частоте. У соловья она составляет примерно 2000 Гц, а вот у зарянки — 3600 Гц, и вдобавок у нее имеется дополнительный пик около 7500 Гц. Заметим, что многие пожилые мужчины, у которых, как известно, с возрастом падает чувствительность к высоким частотам, вокальные пассажи птиц, лежащие в диапазоне выше 6000 Гц, услышать просто не в состоянии.
Таким образом, частотные параметры песни соловья заметно ближе к речи человека и к тому же лучше адаптированы к нашему слуховому восприятию.
Анатомия совершенства
Внимая соловьиному пению, сразу же обращаешь внимание на то, что оно льется беспрерывно, как у жаворонка или канарейки, и состоит из отдельных и притом довольно коротких вокальных конструкций, разделенных отчетливыми паузами и потому хорошо различимых на слух. Такие конструкции удобно называть отдельными песнями, а их последовательность, исполняемую поющим соловьем, — вокальной сессией. В репертуаре каждого певца имеется несколько типов песен, причем в ходе исполнения они обычно чередуются, и лишь иногда две-три одинаковые песни исполняются подряд друг за другом. Важнейшее свойство типов песен — их стереотипность. Однажды заучив полюбившийся тип песен, соловей в дальнейшем, раз за разом, повторяет его в неизменном виде, подобно тому как эстрадный певец на разных концертах без малейших вариаций повторяет одни и те же куплеты своих песен.
Тип песен — это законченное вокальное произведение, подчас довольно сложного устройства, со своей интродукцией, центральной частью и финалом. В московской популяции почти каждый тип песен предваряет серия специфических сигналов, имевших у соловьиных «охотников» традиционное наименование «починов» (рис. 5, а). Они локализованы в диапазоне от 4 до 8 кГц и составляют высокочастотную часть соловьиного пения, потому и слышны лишь на близком расстоянии. Подряд могут быть исполнены до 8–10 одинаковых «починов», так что иногда они практически целиком заполняют все промежутки между песнями. В то же время, когда промежутки сокращаются до минимума, «почины» не используются вовсе. В московской популяции отмечены семь типов «починов».
Рис. 5. Типичная структура отдельной песни восточного соловья. Цифры по оси ординат — частоты (кГц), по оси абсцисс — отсчет времени (с). Обозначения: а — «почин» (нежные, тонкие посвисты «ции-лю ции-лю»); б — «запевка» (громкое, энергичное «ципиль — ципиль-ципиль»); в — низкочастотная одиночная нота (отрывистое «тут»); г — широкополосная трель, образованная двусложными компонентами (быстрое, энергичное и довольно мелодичное «чоо-чоо-чоо-чоо-чоо»); д — низкочастотная трель, «дробь» (громкое, сухое «трррррррр»); е — заключительная трель (жужжание «вззззззззз»); ж — замыкающий компонент (очень короткое «ить»)
После «почина» соловей исполняет «запевку» — композицию, представляющую собой серию громких и мелодичных свистовых нот, лежащих в относительно узком и довольно низком частотном диапазоне, от 1 до 3 кГц (рис. 5, б). Обычно «запевка» — это самая благозвучная часть песни, по звучанию она контрастирует как с тихим высокочастотным «почином», так и со следующей — центральной частью песни, составленной главным образом широкополосными нотами. Эту часть песни обычно заполняют трели — серии коротких (как правило, широкополосных) звуков разной природы. Многие трели состоят из двух посылок (нот), разделенных очень коротким, порядка 10 мс, интервалом. Первой всегда исполняется низкоамплитудная шумовая нота, за ней следует значительно более громкая тоновая нота в диапазоне 1,2–3,0 кГц. Общая продолжительность этой двусложной конструкции — около 100 мс, а разделяющих пауз — 130 мс (рис. 5, г). Наряду с широкополосными звуками, занимающими весь частотный диапазон, для песни восточного соловья характерны низкочастотные трели («дроби»), локализованные в более узкой полосе от 1 до 2–3 кГц (рис. 5, д). В этом же диапазоне собраны и некоторые одиночные ноты, придающие своеобразный ритмический рисунок некоторым типам песни (рис. 5, в).
Финал песни обычно содержит две четко обособленные части. Во-первых, это очень плотная (50–55 нот в секунду) упаковка широкополосных импульсов общей продолжительностью до 0,5 с (звучит как скрипение или трещание; рис. 5, е). Самый конец маркирует короткий, но четко выраженный компонент, длящийся около 100 мс. Некоторые из таких замыкающих компонентов представляют собой одиночную тоновую, частотно модулированную ноту, другие включают две такие ноты, исполняемые одновременно в режиме бифонации. В общей сложности в изученной нами популяции отмечено шесть разных типов замыкающих компонентов. Преобладают среди них относительно высокочастотные сигналы в диапазоне 5–8 кГц, но отмечен и один низкочастотный вариант (1,5–4,5 кГц).
Многие песни соловьи исполняют в усеченном виде. Важно, что при этом всегда звучит лишь самое начало песни — чаще всего «запевка», иногда вместе с несколькими широкополосными звуками из центральной части песни. Автономного исполнения прочих компонентов песен (трелей всех типов и замыкающих элементов) не отмечено ни разу, т. е. соловей всегда берется за исполнение очередной песни с самого ее начала. Нередко несколько усеченных песен — одинаковых или разных — исполняются подряд.
Магия последовательности
Индивидуальные репертуары московских соловьев по объему различаются более чем втрое: посредственные певцы исполняют 7–8 типов песен, середнячки — 12–14, выдающиеся мастера — до 20–23 разнотипных песен. Но даже и при самом бедном репертуаре певец должен выбрать программу его презентации, т. е. определенную последовательность исполнения разных песен. Вероятно, проще всего выбирать их в случайном порядке. Но простота эта, похоже, только кажущаяся. Вообразите, что вы заучили, к примеру, 10 слов, и вас просят повторять их вслух, причем непременно в случайном порядке, в течение, скажем, одного-двух часов. Вы, без сомнения, быстро устанете, причем не от говорения, а от необходимости постоянно держать под контролем произносимую последовательность слов. Ваше внимание будет поглощено стремлением поддерживать пресловутый «случайный» порядок и не сбиться на одинаковые последовательности слов, которые утомленный мозг будет настойчиво порождать и навязывать. В этом поединке языка и мозга победа, скорее всего, окажется на стороне последнего. Любопытно, что точно такому же «зацикливанию» подвержены даже компьютеры, вынужденные генерировать длительные случайные последовательности символов, используемые, например, для создания всевозможных ключей и паролей.
А теперь представьте, что те же самые 10 слов вы затвердили в строго определенной очередности. Многократно повторять однажды заученную последовательность слов в неизменном виде — занятие не самое трудное. Если порядок слов вызубрен на совесть, вы будете повторять их просто «на автомате» и одновременно с этим вполне сможете посвятить себя и еще какой-нибудь деятельности.
Похоже, так рассуждают и соловьи. Ведь для любого живого существа внимание — это важнейший и притом ограниченный ресурс. Если оно хотя бы частично устремлено в глубины собственной ментальности и приковано, скажем, к тому, чтобы поддерживать случайный порядок исполнения песен (а это не так просто, как мы убедились), то во внешнем мире вполне можно пропустить какое-нибудь важное событие, например, появление самки, вторжение соперника или, того хуже, хищника. Не потому ли соловьи не только заучивают наизусть отдельные типы песен, но и твердо запоминают порядок их презентации по ходу вокальных сессий?
Сколько же разнотипных песен с фиксированной очередностью их исполнения может хранить соловьиная память? Чтобы наглядно представить меру стереотипности и вариабельности последовательностей типов песен, прибегнем к методам теории информации. Вообразим для начала, что каждая единичная песня, спетая соловьем, представляет собой событие, не зависящее от всех прочих таких же событий, причем вероятность исполнения всех типов песен одинакова. Заметим, что такая последовательность как раз и составляет идеал случайности. В этой ситуации в ожидании исполнения очередной песни слушатель всегда пребывает в состоянии полной неопределенности — какая же из них прозвучит в очередной раз? Меру этой неопределенности (энтропию) можно рассчитать как логарифм совокупного числа типов песен в данном репертуаре (log2N). Тем самым мы получаем максимальную неопределенность (Hмакс), которую можно ожидать для идеальной случайной последовательности, состоящей из N разных типов песен.
Но реальный соловей разные типы песен исполняет с неодинаковой частотой. Это несколько уменьшает меру нашей неопределенности, поскольку теперь мы рассчитываем услышать типы песен, излюбленные данным соловьем и потому исполняемые чаще прочих. Для последовательностей такого рода неопределенность рассчитывается по известной формуле Шеннона: H1 = −∑Pi logPi, где Pi — вероятности исполнения разных типов песен.
Затем от единичных песен переходим к их сочетаниям. Теперь всю последовательность будем рассматривать как чередование пар, троек, четверок и тому подобных сочетаний типов песен, исполняемых непосредственно друг за другом. Просто делим фонограмму на соответствующие отрезки и затем подсчитываем, сколько раз каждое сочетание (например, последовательность типов песен а-б-в, а-б-г, а-б-д и т. д.) на ней повторяется. Для каждого из этих сочетаний по формуле Шеннона рассчитываем соответствующую им энтропию (Нпар, Нтроек и т. д.). Эта процедура вплотную подводит нас к ответу на главный вопрос: как меняется мера неопределенности слушателя в ожидании очередной песни, если он уже слышал одну, две, три и еще несколько предыдущих? Количественную оценку такого изменения вычисляем по формуле относительной неопределенности (Нi+1 − Hi)/Hмакс. Эта величина дает нам меру предсказуемости конечной песни внутри сочетания (например, тройки), если нам известны все предыдущие (для тройки — две песни).
Применив расчеты к конкретному примеру — фонограммам пения четырех самцов восточного соловья, мы построили информационный граф (рис. 6), где видны изменения в неопределенности прогнозирования финального типа песни (второй песни в паре, третьей — в тройке и т. д.) по мере того, как меняется наша информированность относительно предыдущих. Наш путь лежит по оси абсцисс. В точке старта, обозначенной на рисунке серой стрелкой, нам известно лишь общее число типов песен в репертуаре. Этого достаточно, чтобы узнать максимальную неопределенность, которая понадобится в дальнейшем. В следующей точке (синяя стрелка) мы вносим поправку на реальное соотношение разных типов песен на всей фонограмме и по формуле Шеннона рассчитываем уточненную неопределенность. Во всех случаях она, как можно видеть, заметно меньше максимальной, но разница невелика, ибо число исполнений разных типов песен на фонограммах всех самцов в целом различается незначительно. Зато, переходя в третью точку, мы видим резкое падение неопределенности. Это означает, что прослушав любую песню, мы сразу получаем возможность с достаточно высокой вероятностью судить о том, какой именно будет следующая. Продолжая движение по оси абсцисс, в следующих точках мы видим ту же картину. При переходе от пар к тройкам, затем от троек к четверкам и от четверок к пятеркам неопределенность каждый раз заметно уменьшается. Но затем кривая вплотную приближается к оси абсцисс и выравнивается. На этом отрезке мера неопределенности уже не меняется. Иными словами, прослушав десяток песен подряд, мы можем предсказать следующий тип песни примерно с той же вероятностью, что и после пяти прослушиваний.
Рис. 6. Информационный граф вокальных сессий четырех самцов восточного соловья (а–г). Ось ординат — неопределенность (энтропия) в процентах от Hмакс; цифры по оси абсцисс показывают число песен в элементарных сочетаниях (1 — единичные песни, 2 — пары, 3 — тройки и т. д.). Черная стрелка указывает максимальную энтропию, принятую за 100%, синяя стрелка — уточненную энтропию, вычисленную с учетом количественного соотношения разных типов песен на фонограмме
Расчеты свидетельствуют о хороших мнемонических способностях восточных соловьев. Нет сомнений в том, что птицы в точности запоминают порядок исполнения последовательностей, включающих до пяти-шести типов песен, которые и сами по себе выглядят достаточно сложными акустическими конструкциями. Некоторые исполнители строят свои выступления по циклической программе, т. е. без конца повторяют одну и ту же последовательность песен. В особенности ярко такая цикличность проявляется в пении самцов с наиболее бедными репертуарами. Но даже у самых продвинутых вокалистов, исполняющих до 20–23 типов песен, тяготение к циклической организации выражено довольно отчетливо.
У московских соловьев две наиболее популярные вокальные программы (рис. 7). Очередность исполнения типов песен в составе каждой программы соблюдается очень строго. Любопытным проявлением устойчивости ассоциативных связей между ними можно считать «грамматически правильное» употребление их усеченных вариантов. Как уже отмечалось, в московской популяции это чаще всего свистовые композиции («запевки»). Иногда исполняются только «запевки», в других случаях к ним добавляются и другие компоненты, например несколько широкополосных посылок или полные трели из центральной части песни. По ходу вокальных сессий усеченные варианты часто повторяются подряд. Удивительно, что при этом ни усечение песен, ни даже их серийное исполнение в усеченном (равно как и в полном) виде обычно не меняют их положения по отношению к другим песням. Программа остается неизменной и в тех случаях, если после исполненной песни следует необычно длинная, например 20–30-секундная пауза. Создается полное впечатление, что соловей забыл, что петь дальше! И тем не менее даже после длинных пауз в большинстве случаев исполняется именно тот тип песен, который в данном месте предписан программой.
Рис. 7. Популярные типы песен московских соловьев и две стереотипные программы их исполнения (А и Б). Стрелка показывает последовательность исполнения. Цифры по оси ординат — частоты (кГц), по оси абсцисс — отсчет времени (c)
Вокальная культура в пространстве
Разъезжая с магнитофоном по московским паркам, мы все больше убеждались в том, что вся территория столичного мегаполиса заселена соловьями, приверженными к единой вокальной культуре. Повсюду — в долинах Яузы, Сетуни и Москвы-реки, в Нескучном саду на Воробьевых горах и в Ботаническом рядом с ВДНХ, в Измайловском парке и Серебряном Бору, на Царицынских прудах, в Битцевском лесопарке и, конечно же, вокруг родного нашего биофака — соловьи исполняют одинаковые типы песен, причем зачастую в той же последовательности. Основу этой вокальной культуры создают полтора десятка типов песен, которые в разных сочетаниях присутствуют в репертуарах практически всех московских соловьев. Лишь немногие из них разнообразят «стандарт» оригинальными типами песен, которые обычно и встречаются лишь у единственного исполнителя. Явные гастролеры — залетные гости с территорий, занятых совершенно иными вокальными культурами, — в Москве встречались редко. В их вокальном творчестве полностью отсутствовали типичные песни и даже составляющие их элементы (колена) московского репертуара.
После того как мы вдоволь наслушались московских соловьев и насмотрелись на их сонограммы, нас просто не мог не заинтересовать вопрос, как далеко за пределы города распространяются основные элементы столичной вокальной культуры? Как велик ее ареал, насколько резко отграничена она от сопредельных культур? Ответить на эти вопросы нелегко, потому что для этого требуется обследование обширных территорий и изучение репертуаров сотен соловьев.
Первые результаты наших экскурсий по Подмосковью оказались весьма интригующими. Некоторые московские типы песен обнаружились на пространстве от Дмитрова и Сергиева Посада на севере до долины Оки на юге, т. е. на протяжении не менее 160 км. Поразительно, что на всей этой огромной территории соловьи не только исполняют одни и те же типы песен, но и придерживаются одинаковой очередности их исполнения. В особенности широко, причем в полном составе, путешествует по области программа А (см. рис. 7). В противоположность этому типы песен, объединенные в программу Б, почему-то явно избегают покидать Москву, и в области их можно услышать лишь изредка.
Что же касается границ, то севернее Дмитрова и Сергиева Посада московская вокальная культура явно сдает свои позиции, которые тут занимают иные типы песен и, естественно, другие синтаксические модели. Но зато на южной окраине области влияние сопредельных культур практически не ощущается. В пении соловьев, записанных на Оке в районе Пущина, почти в 100 км от Москвы, звучат характерные московские песни, порядок исполнения их также выглядит вполне столичным. Еще южнее (например, в заповедных лесах древнего оборонительного пояса Москвы, называемого Тульскими засеками) соловьи распевают иначе, чем в столице — в их репертуарах быстро возрастает доля новых типов песен. Похоже, что на обследованной нами территории привольно разместились ареалы трех вокальных культур восточного соловья, закономерно сменяющих одна другую при движении с севера на юг: от таежных лесов и болот Верхневолжья через хвойно-широколиственные насаждения центрального Подмосковья к засушливому лесостепному Заочью.
Расследуя секреты привлекательности соловьиного пения, мы все больше убеждались в том, что они коренятся в тех специфических особенностях, которые ближе нашему восприятию акустической информации и могут быть обработаны нашим мозгом. Значительное участие низких частот и неторопливый ритм исполнения сближают песню соловья с речью человека в большей степени, чем это можно сказать о любой другой певчей птице. Сильные звуки с плавной амплитудной модуляцией, наполняющие песню соловья, возможно, ассоциируются у нас со звучанием флейты или иных музыкальных инструментов. Наконец, принцип организации вокальной сессии из типов песен (хорошо различимых на слух дискретных вокальных конструкций, построенных по сходному плану, но притом весьма вариабельных) отчасти напоминает основной композиционный прием, используемый при сочинении наших песен. Как известно, они состоят из куплетов — одинаковых по мелодии, различных по тексту и всегда исполняемых в одном и том же порядке.
Московская популяция восточных соловьев, избравшая местом своего проживания территорию гигантского современного мегаполиса, представляет собой уникальный природный феномен, научное и культурное значение которого невозможно переоценить. Ведь соловьиное пение во все времена не оставляло равнодушными людей вне зависимости от их причастности к миру профессиональной орнитологии. Можно еще раз вспомнить о том, что соловьиные «охотники», жившие во времена Тургенева и Аксакова, оставили нам поразительно яркие и по-своему изощренные описания пения этих птиц. Нынешним орнитологам, в том числе и авторам этой статьи, остается лишь горько сожалеть о том, что у них не было магнитофонов и они не имели возможности сохранить для потомков материальную основу своих словесных описаний. Скорее всего, мы никогда не узнаем, как могли бы выглядеть на экране компьютера те знаменитые некогда колена соловьиной песни, названия которых навсегда сохранились в литературе. А кому из нас не хотелось бы взглянуть на «смирновский свист», «кукушкин перелет», «водопойную», а тем более «лешеву дудку», узнать исполняются ли они сейчас или уступили свое место в соловьином репертуаре под натиском вокальных инноваций?
За три года работы мы не нашли каких-либо изменений в пении московских соловьев, но это, конечно, не срок. Мы надеемся, что сделанные нами записи, сохраняемые на цифровых носителях, могут служить отныне точкой отсчета для дальнейших исследований эволюции вокальных культур восточного соловья. Но для этого нам стоит позаботиться об их благополучии, и прежде всего сохранить наши парки, в потаенных уголках которых еще чувствуется аромат дикой природы. И, похоже, как раз сейчас настало время объединить все усилия ради того, чтобы масштабное «окультуривание», недавно затеянное московскими властями, не погубило имеющие вековую историю ландшафты московских парков.
Работа выполнена при поддержке Российского фонда фундаментальных исследований. Проект № 10-04-483.