Что означает фамилия гончаров

Напишите, что вам известно о происхождении фамилии Гончарова:

Источник

Значение и происхождение фамилии Гончаров

5 вариантов происхождения фамилии

Версия 1. Что означает фамилия Гончаров

Версия 2. История происхождения фамилии Гончаров

Версия 3

Версия 4

Версия 5

У славян издревле существовала традиция давать человеку прозвище в дополнение к имени, полученному им при крещении. В большинстве случаев прозвища, изначально присоединявшиеся к крестильным именам, полностью вытесняли имена не только в повседневной жизни, но и в официальных документах.

Гончарное ремесло считается одним из самых древних, поскольку изготовлять глиняные сосуды для воды, съестных припасов, приготовления пищи люди научились еще в первобытный период. Со временем, а именно в III тысячелетии до н.э. был изобретен ручной гончарный круг, на котором формировать глину нужно было одной рукой, а другой осуществлять вращение. Позже этот инструмент был усовершенствован: появился ножной круг, освободивший обе руки мастера.

Однако, скорее всего, древние славяне вкладывали в это прозвище особый символический смысл. В народных представлениях гончару приписывалась связь с огнем, преисподней, нечистой силой. Так, в русской сказке черт нанимается в помощники к гончару или к кузнецу.

Связанное с огнем, гончарное ремесло устойчиво ассоциировалось с миром мертвых. Такое представление отразилось в пословицах: например, «Быть тебе в раю, где горшки обжигают!», то есть в аду.

В конце дня мастер крестил гончарный круг или рисовал на нем крест; оставлял кусок глины на круге и делал на ней крест, чтобы дьявол не вращал его ночью. Гончарные клейма в виде крестов на днищах горшков известны по данным археологии. Гончар, со временем получил фамилию Гончаров.

Источник

ИСТОРИЯ И ГЕНЕАЛОГИЯ. БИБЛИОТЕКА ЗНАНИЙ

РОД ГОНЧАРОВЫХ

1.Этимология фамилии Гончаров

Гон-ча-ров

Существительное (притяжательное склонение), имя собственное (фамилия).

Падеж ( отв. на вопрос)

Творительный (с кем/чем?)

Предложный (о ком/чём?)

Самую многочисленную группу среди фамилий, образованных от внутрисемейных имен, данных ребенку в связи с обстоятельствами рождения, составляют фамилии, основами которых является имя, означающее, каким по счету в семье родился ребенок: Третьяков, является такой фамилией и означает «третий» (Одинцов, Третьяков, Шестаков и редкие: Третилов, Пятаков, Шестунов, Семяхин, Осмехин, Осьмаков).

-як — древняя славянская приставка к именам в значении «как (бы)» или «по подобию кого-то»

Языковые аналоги и вариации

Ударение

Возможны три варианта употребления фамилии: с ударением на первом слоге Го́нчаров, на предпоследнем — Гонча́ров и с ударением на последнем — Гончаро́в, что указывает на неоднородность происхождения. В основном распространена фамилия третьего варианта.

2.Происхождение фамилии

3.Происхождение родов

Российский дворянский род Гончаровых основан Афанасием Абрамовичем Гончаровым (род Гончаровы, р. 1693 ум. 1784).

4.История

Именным указом от 6 сентября 1742 года Императрица Елизавета Петровна за «распространение фабрик, а особливо бумажных», пожаловала А.А.Гончарову чин Коллежского Асессора в ранге майора, что дало ему право на потомственное дворянство.

Именной патент Гончарова от 1744 года подтвердил это почётное право. 2 октября 1789 года его внук А.Н.Гончаров был пожалован Дипломом на дворянское достоинство.

Герб рода Гончаровых был внесён в III отделение общего Гербовника дворянских родов Всероссийской Империи.

Герб должен был подчеркивать богатство дворянского рода и строго соответствовать положению рода на социальной лестнице. Он представляет собой щит, разделенный горизонтально на две части, в верхнем голубом поле изображена шестиугольная серебряная звезда, означающая восхождение в дворянское достоинство, в нижней части в красном поле серебряная майорская шпага, перпендикулярно острием обращенная вниз. Она означает, что представители рода Гончаровых служили в армейских полках.

Герб является символом дворянской чести, достоинства и заслуг перед Отечеством.

5.Знаменитые представители рода

6.Старейшие представители рода

7.Литература и источники

См. также:

8.Примечания

Исторический, этимологический и авторский материал сайта использован в статьях, размещённых в электронной энциклопедии Многоязычное генеалогическое древо.

Источник

ГОНЧАРОВ

ГОНЧАР ГОНЧАРЕНКО ГОНЧАРОВ ГОНЧАРУК ГОНЧАРИК

Смотреть больше слов в « Словаре фамилий »

Смотреть что такое ГОНЧАРОВ в других словарях:

ГОНЧАРОВ

(Иван Александрович) — один из знаменитейших русских писателей. Род. около 1812 г. [В биографических статьях o Г. указывается, что он родился 6 июня 1813 г. Это неверно. Душеприказчику и старинному другу Г., М. М. Стасюлевичу, в точности известно, что метрическое свидетельство Г. сгорело во время пожара Москвы в 1812 г.; следовательно, он родился не позже сентября этого года.]. В противоположность большинству писателей сороковых годов он происходил из зажиточного симбирского купеческого семейства, что не помешало ему, однако, получить, помимо запаса деловитости, весьма тщательное по тому времени образование. Мать его, простая, но хорошая женщина, на руках которой он остался после смерти отца трехлетним ребенком, ничего не жалела для воспитания сына. На другой стороне Волги, в имении княгини Хованской, жил священник, воспитанник Казанской духовной академии, образованный и просвещенный. Он был женат на француженке и с ее помощью открыл пансион, имевший заслуженный успех среди местного дворянства. Сюда был отдан и молодой Г. Дело обучения и воспитания велось священником чрезвычайно тщательно. Он следил не только за учением, но и за чтением своих учеников. Детям давали только солидные и поучительные книги; даже такая вещь, как фонвизинский «Бригадир», была исключена из списка разрешенных книг, чтобы отдалить юношеские умы от всякого намека на фривольность и легкомыслие. Правда, дома Г. читал сантиментальные романы г-жи Жанлис, полные привидений романы г-жи Радклиф и даже мистические мудрствования Экгартсгаузена; но все-таки в общем характер чтения был деловой и серьезный. В 12 лет Г. прочитал Державина, Хераскова, Озерова, исторические сочинения Роллена, Голикова, путешествия Мунго-Парка, Крашенинникова, Палласа и др. Путешествиями молодой Г. особенно увлекался под влиянием рассказов крестного отца, старого моряка. Именно эти рассказы вместе с ранним чтением путешествий были впоследствии главным источником решения Г.ехать кругом света. В 1831 г. Г., пробывши перед тем несколько лет в одном из частных московских пансионов, поступил на словесный факультет Московского университета. Это было время, когда начиналась новая жизнь и между профессорами, и между студентами. От студенческих кружков Г. остался в стороне; из профессоров особенное влияние на него имели Надеждин и Шевырев, тогда еще молодой и свежий. Уже в университете Г. посвящал много времени ознакомлению с классиками всех стран и народов. То совершенство формы, которое признала критика з a Гончаровым с первых шагов его вступления на литературное поприще, есть, несомненно, прямое следствие тщательного изучения образцовых писателей.

В 1848 г. был напечатан в «Современнике» маленький рассказ Г. из чиновничьего быта, «Иван Савич Поджабрин», написанный еще в 1842 г., но только теперь попавший в печать, когда автор внезапно прославился. В 1852 г. Г. попадает в экспедицию адмирала Путятина, отправлявшегося в Японию, чтобы завязать сношения с этою тогда еще недоступною для иностранцев страною. Г. был прикомандирован к экспедиции в качестве секретаря адмирала. Возвратившись из путешествия, на половине прерванного наступившею Восточною войною, Г. печатает в журналах отдельные главы «Фрегата Паллады», а затем усердно берется за «Обломова» который появился в свет в 1859 г. Успех его был такой же всеобщий, как и «Обыкновенной истории». В 1858 г. Г. переходит в цензурное ведомство (сначала цензором, потом членом Главного управления по делам печати). В 1862 г. он был недолго редактором официальной «Северной почты». В 1869 г. появился на страницах «Вестн. Евр.» третий большой роман Г., «Обрыв», который по самому существу своему уже не мог иметь всеобщего успеха. В начале семидесятых годов Г. вышел в отставку. Написал он с тех пор лишь несколько небольших этюдов [«Миллион терзаний», «Литературный вечер», «Заметки о личности Белинского», «Лучше поздно, чем никогда» (авторская исповедь), «Воспоминания», «Слуги», «Нарушение воли»], которые, за исключением «Миллиона терзаний», ничего не прибавили к его славе. Г. тихо и замкнуто провел остаток своей жизни в небольшой квартире из 3 комнат на Моховой, где он и умер 15 сентября 1891 г. Похоронен в Александро-Невской лавре. Г. не был женат и литературную собственность свою завещал семье своего старого слуги.

Лучшим источником для изучения темперамента Г. может служить «Фрегат Паллада» — книга, являющаяся дневником духовной жизни Г. за целых два года, притом проведенных при наименее будничной обстановке. Разбросанные по книге картины тропической природы местами, например в знаменитом описании заката солнца под экватором, возвышаются до истинно ослепительной красоты. Но красоты какой? Спокойной и торжественной, для описания которой автор не должен выходить за границы ровного, безмятежного и беспечального созерцания. Красота же страсти, поэзия бури совершенно недоступны кисти Г. Когда «Паллада» шла Индийским океаном, над нею разразился ураган «во всей форме». Спутники, естественно полагавшие, что Г. захочет описать такое хотя и грозное, но вместе с тем и величественное явление природы, звали его на палубу. Но, комфортабельно усевшись на одно из немногих покойных мест в каюте, он не хотел даже смотреть бурю и почти насильно был вытащен наверх. — «Какова картина?» — спросил его капитан, ожидая восторгов и похвал. — «Безобразие, беспорядок!» — отвечал он, главным образом занятый тем, что должен был уйти «весь мокрый в каюту, переменить обувь и платье». Если исключить из «Фрегата Паллады» страниц 20, в общей сложности посвященных описаниям красот природы, то получится два тома почти исключительно жанровых наблюдений. Куда бы автор ни приехал — на мыс Доброй Надежды, в Сингапур, на Яву, в Японию, — его почти исключительно занимают мелочи повседневной жизни, жанровые типы. Попав в Лондон в день похорон герцога Веллингтона, взволновавших всю Англию, он «нетерпеливо ждал другого дня, когда Лондон выйдет из ненормального положения и заживет своею обычною жизнью». «Многие обрадовались бы видеть такой необыкновенный случай, — замечает при этом враг «беспорядка» во всех его проявлениях, — но мне улыбался завтрашний будничный день». Точно так же «довольно равнодушно» Г. «пошел вслед за другими в британский музеум, по сознанию только необходимости видеть это колоссальное собрание редкостей и предметов знания». Но его неудержимо «тянуло все на улицу». «С неиспытанным наслаждением, — рассказывает далее Г., — я вглядывался во все, заходил в магазины, заглядывал в дома, уходил в предместья, на рынки, смотрел на всю толпу и в каждого встречного отдельно. Чем смотреть сфинксы и обелиски, мне лучше нравится простоять целый час на перекрестке и смотреть, как встретятся два англичанина, сначала попробуют оторвать друг у друга руку, потом осведомятся взаимно о здоровье и пожелают один другому всякого благополучия; с любопытством смотрю, как столкнутся две кухарки с корзинками на плечах, как несется нескончаемая двойная, тройная цепь экипажей, подобно реке, как из нее с неподражаемою ловкостью вывернется один экипаж и сольется с другою нитью, или как вся эта цепь мгновенно онемеет, лишь только полисмен с тротуара поднимет руку. В тавернах, в театрах — везде пристально смотрю, как и что делают, как веселятся, едят, пьют».

Дела себе исполинского ищут,

все это — жертвы рокового несоответствия идеала и действительности, роковой невозможности сыскать себе деятельность по душе. Но все это, вместе с тем, люди, стоящие на вершине духовного сознания своей эпохи, меньшинство, люди, так сказать, необыкновенные, рядом с которыми должны же были существовать и люди обыкновенные. Последних-то в лице Адуева и решил изобразить Г. в своем первом романе, причем, однако, ничуть не как противоположность меньшинству, а как людей, примыкающих к новому течению, но только без стремительности. Относительно этого основного намерения автора «Обыкновенной истории» долго господствовало одно существенное недоразумение. Почти все критики литературной деятельности Г. подозрительно отнеслись к «положительности» старшего Адуева. Даже «Северная пчела», разбирая в 1847 г. «Обыкновенную историю», сочла нужным сказать несколько слов в защиту идеализма от узкого карьеристского взгляда чиновного дядюшки. Вообще можно сказать, что как публика, так и критика ставила Адуева немногим выше Фамусова. Авторская исповедь Г. («Лучше поздно, чем никогда») идет вразрез с таким толкованием. По категорическому заявлению автора, он в лице Адуева-старшего хотел выразить первое «мерцание сознания необходимости труда, настоящего, не рутинного, а живого дела, в борьбе со всероссийским застоем». «В борьбе дяди с племянником отразилась тогдашняя только что начинавшаяся ломка старых понятий и нравов, сантиментальность, карикатурное увеличение чувств дружбы и любви, поэзия праздности, семейная и домашняя ложь напускных в сущности небывалых чувств, пустая трата времени на визиты, на ненужное гостеприимство и т. д., словом — вся праздная, мечтательная и аффектационная сторона старых нравов. Все это отживало, уходило: являлись слабые проблески новой зари, чего-то трезвого, делового, нужного. Первое, т. е. старое, исчерпалось в фигуре племянника. Второе — т. е. трезвое сознание необходимости дела, труда, знания — выразилось в дяде». Адуев, напр., устраивает завод. «Тогда это была смелая новизна, чуть-чуть не унижение — я не говорю о заводчиках-барах, у которых заводы и фабрики входили в число родовых имений, были оброчные статьи, которыми они сами не занимались. Тайные советники мало решались на это. Чин не позволял, а звание купца — не было лестно». Можно различно отнестись к этому замечательно характерному для Г. сближению «дела» и «деловитости», но нельзя не признать, что замысел его очень глубок. Заслуга или особенность Гончарова в том, что он подметил эволюцию общественного настроения в тех сферах, где стремительные сверстники его усматривали одну пошлость. Они смотрели на небеса, а Г. внимательнейшим образом вглядывался в землю. Благодаря последнему, между прочим, так превосходна жанровая часть «Обыкновенной истории». Отъезд молодого Адуева из деревни, дворня, благородный приживальщик Антон Иванович, ключница Аграфена, способная выражать свою любовь только колотушками и неистовою бранью, и т. д. и т. д. — все это чудесные плоды реализма, которые никогда не потеряют своей ценности и которыми Г. обязан исключительно тому, что умственный взор его с особенною охотою останавливался на явлениях жизни большинства.

Необыкновенно яркая жанровая колоритность составляет лучшую часть и самого выдающегося романа Г. — «Обломова». Автор не имеет ни малейшей охоты что бы то ни было обличать в Обломовке; ни на один угол картины не наложены более густые или более светлые краски; одинаково освещенная, она стоит перед зрителем как живая, во всей выпуклости своих изумительно схваченных деталей. Не эти, однако, эпические совершенства были причиною потрясающего впечатления, которое в свое время произвел «Обломов». Тайна его успеха — в условиях той эпохи, в том страстном и единодушном желании порвать всякие связи с ненавистным прошлым, которым характеризуются годы, непосредственно следующие за Крымской кампанией. Нужно было яркое воплощение нашей апатии, нужна была кличка для обозначения нашей дореформенной инертности и косности — и она быстро вошла во всеобщий обиход, как только Добролюбов ее формулировал в своей знаменитой статье «Что такое обломовщина». Современные свидетельства сводятся к тому, что решительно всякий усматривал в себе элементы «обломовщины»; всем казалось, что найдено объяснение несовершенств нашего общественного строя, всякий с ужасом отворачивался от перспективы столь же бесплодно и бесславно пройти жизненное поприще, как герой Г. романа; всякий давал клятву истребить в себе все следы этого сходства. В противовес Обломову Г. вывел немца Штольца. В своей авторской исповеди Г. сознался, что Штольц — лицо не совсем удачное. «Образ Штольца, — говорит он, — бледен, не реален, не живой, а просто идея». Нужно прибавить, что идея, представителем которой является Штольц, — уродлива. Нельзя устроителя своей фортуны возводить в идеал. Всякая тонко чувствующая женщина, какою несомненно является Ольга, наверно сумела бы распознать, что в лености Обломова во сто раз больше душевных сокровищ, достойных самой горячей любви, чем в суетном, самодовольном филистерстве Штольца.

Всего десять лет отделяют «Обломова» от «Обрыва», но страшная перемена произошла за этот короткий срок в группировке общественных партий. Гордо и заносчиво выступило новое поколение на арену русской общественной жизни и в какие-нибудь три-четыре года порвало всякие связи с прошлым. От прежнего единодушия не осталось и малейшего следа. Общественная мысль разделилась на резко враждебные течения, не желавшие иметь что-либо общее друг с другом, обменивавшиеся угрозами, тяжкими обвинениями и проклятиями. Поколение, еще так недавно считавшее себя носителем прогресса, было совершенно оттерто: ему бросали в лицо упреки в устарелости, отсталости, даже ретроградстве. Понятно, что озлобление, вызванное этими в значительной степени незаслуженными упреками, было очень велико. Г. никогда не был близок к передовым элементам; он писал «объективный» роман, когда сверстники его распинались за уничтожение крепостничества, за свободу сердечных склонностей, за права «бедных людей», за поэзию «мести и печали». Но потому-то он меньше всего и был склонен к снисходительности, когда «Обрывом» вмешался в спор между «Отцами» и «Детьми». Раздражение лишило Г. части его силы, которая лежала именно в спокойствии. «Обрыв» заключает в себе много отдельных превосходных эпизодов, но в общем он — наименее удачный из романов Г. В сферах, близких к «Детям», на «Обрыв» взглянули как на памфлет против молодого поколения; в сферах, близких к «Отцам», усмотрели, напротив того, в Марке Волохове резкое, но вполне верное изображение нового течения. Есть и среднее мнение, которое утверждает, что Гончаров с его глубоким умом не мог все поколение шестидесятых годов олицетворить в образе циничного буяна, не гнушающегося для личных своих нужд выманивать деньги подложным письмом. Речь, по этому пониманию «Обрыва», идет только о некоторых несимпатичных Г. элементах движения шестидесятых годов. Как бы то ни было, в нарицательное имя Марк Волохов не обратился, как не стали им антипод Волохова — мечущийся эстетик Райский, и книжно задуманная героиня романа, Bepa. Во всем своем блеске талант Г. сказался в лицах второстепенных. Бабушка и весь ее антураж обрисованы со всею силою изобразительной способности Г. Истинным художественным перлом является образ простушки Марфиньки. В галерее русских женских типов живой, схваченный во всей своей, если можно так выразиться, прозаической поэзии портрет Марфиньки занимает одно из первых мест.

Собрание сочинений Г. издано Глазуновым в 9 т. (СПб., 1884-89). Отдельные романы и «Фрегат Паллада» выдержали по нескольку изданий. Посмертные отрывки из бумаг Г. напечатаны в приложениях к «Ниве» (1892 и 93 г.). Опубликование этих совершенно незначительных набросков составляет печальную иллюстрацию к статье Г. «Нарушение воли», в которой он из нежелания явиться перед потомством в неряшливом виде просил друзей не печатать даже писем его, все же больше отделанных, чем черновые наброски. Сколько-нибудь ценного о Г. в биографическом отношении до сих пор еще не появилось. Из критических отзывов отметим ст. Белинского (т. 11), Добролюбова (т. 2), Дружинина (т. 7), Писарева (т. 1), Скабичевского (Соч. т 1 и 2), Шелгунова («Дело» 1869 г., № 7), Op. Ф. Миллера в «Писателях после Гоголя», книжку о Г. В. П. Острогорского (Москва, 1888), ст. Д. С. Мережковского в его кн. «О причине падения русской литературы» и ряд статей, вызванных смертью Г.: М. А. Протопопова в «Рус. мысли» (1891 г., № 11), А. И. Незеленова в «Рус. обозр.» (1891, № 10), M. M. Стасюлевича в «Вестн. Евр.» (1891 г. № 10).

ГОНЧАРОВ

ГОНЧАРОВ

ГОНЧАРОВ Иван Александрович (1812—1891) — знаменитый русский писатель. Р. в богатой купеческой семье, в Симбирске. В 1831 поступил в Московский. смотреть

ГОНЧАРОВ

Обычное представление, что литературная деятельность Г. началась романом «Обыкновенная история» («Современник», 1847), не совсем верно. Первому выступлению Г. в художественной литературе предшествовала пятнадцатилетняя творческая подготовка. В 1832 в журнале Надеждина «Телескоп» напечатан перевод Г. двух глав из «Атар-Гюля» Евг. Сю. В 1835-1836 в рукописном альманахе Майковых «Подснежник» помещены четыре стихотворения Г. (доселе ненапечатанных). Художественной ценности эти стихотворения не имеют, но они прекрасно характеризуют рабскую зависимость молодого Г. от аристократической «марлинщины». Десятилетием позже Г. пародировал эти стихотворные опыты в «Обыкновенной истории». Немногим участникам Майковского салона известна была и повесть «Счастливая ошибка», опубликованная только в последние годы. В этом произведении (1839) уже содержатся многие образы и ситуации «Обломова», «Обрыва» и в особенности «Обыкновенной истории». Эволюционно «Счастливая ошибка» явно связана с популярным тогда жанром светской повести. Но за аристократической внешностью и происхождением Егора Адуева и баронессы Нейлейн без труда вскрывается их буржуазная подоснова. Осторожный Г. эту повесть не печатает: мода на романтизм и «марлинщину» быстро проходит. Не печатает он и «Ивана Саввича Поджабрина», написанного на тему натуральной школы, а предпочитает дебютировать в лит-ре большим романом.

«Обыкновенная история» (1847), «Обломов» (1859) и «Обрыв» (1869) пишутся чрезвычайно медленно, с целым рядом перерывов и остановок. Эти три романа и составляют важнейшую часть его творческого наследия. Широкий общественный резонанс их общеизвестен. Реакция читателей и критиков далеко не всегда была положительной. Так «Обрыв» подвергся сокрушительным нападкам разночинских журналов за то, что там обличался нигилизм Марка Волохова (критика этого общественно-политического движения производилась Г. с точки зрения «бабушкиной морали»). Зато восторженно был встречен «Обломов». Приговор, вынесенный устами Штольца обломовскому патриархализму, вполне отвечал передовым тенденциям времени. Крепостное право рушилось, на социальную арену энергично выдвигался промышленный капитализм, не обнаруживший тогда еще всех своих неприглядных сторон. В спорах «помещика» Обломова с «дельцом» Штольцем критика усматривала основное содержание эпохи. С легкой руки Добролюбова образ гончаровского героя стал символом российской дряблости и апатии. Отсюда пошла «обломовщина» (см.).

Этот традиционный взгляд нуждается ныне в решительной ревизии. Между жизненным поведением Адуева-дяди и судьбой его племянника критика не усматривала глубоких связей. Она не понимала, что в основе здесь один и тот же социальный процесс, что бытие обоих Адуевых характеризует одну и ту же социальную группу, что все отличие здесь в том, что оба героя стоят на разных ступенях социального развития.

Эти утверждения таят в себе некоторые неясности. Во-первых, остается неизвестным, что это за буржуазия и каково ее реальное бытие. Во-вторых, исследованию до сих пор подвергались одни характеры: стиля Г. Переверзев еще не касался. Некоторые его аргументы мало убедительны. Автор считает, что абсолютное незнание сельского быта характеризует Обломова-буржуа; для помещика-душевладельца оно психологически невозможно. Однако на этот счет мы имеем недвусмысленные признания некрасовского Оболта-Оболдуева. Не выяснен наконец капитальнейший в данном случае вопрос: почему рисуя буржуа помещиком, Г. нисколько не погрешает против художественной правды. Эти неясности ни в какой мере не лишают точку зрения Переверзева ее значения. Уже теперь достоинства его теории гораздо значительнее недостатков. Глубокое отличие психики Обломова, Адуева и Райского от психики дворянской интеллигенции несомненно. Это не лишние люди 40-х гг.: слишком отличны от них гончаровские герои всем характером своего мышления. Дворянскую интеллигенцию характеризовали глубокие интеллектуальные стремления, непрерывные искания, органический пессимизм. У героев Гончарова все это отсутствует; весь строй их социальных переживаний порожден не кризисом русского барства, а кризисом русского буржуазного патриархализма. И эта социальная база определяет все их жизненное поведение.

За более энергичными и деятельными тянутся патриархальные буржуа. «Старики Обломовы видели, что уж все начали выходить в люди, то есть приобретать чины, кресты и деньги, не иначе, как только путем ученья; что старым подьячим, заторелым на службе дельцам, состарившимся в давнишних привычках, ковычках и крючках, приходилось плохо. Стали носиться зловещие слухи о необходимости не только знания грамоты, но и других, до тех пор неслыханных в том быту наук. Между титулярным советником и коллежским асессором разверзалась бездна, мостиком через которую служил какой-то диплом. Старики Обломовы, после долгой борьбы, решились послать Ильюшу в Москву». В «Обыкновенной истории» это решение уже принято и матерью Адуева и самим Александром. В нем возникают уже предчувствия широких возможностей, которые таит в себе капиталистическая и бюрократическая столица. «Перед Александром расстилалось множество путей, и один казался лучше другого. Он не знал, на к-рый броситься. Как же ему было оставаться?» И далее: «Он молча и задумчиво указал рукою вдаль. Анна Павловна взглянула и изменилась в лице. Там, между полей, змеей вилась дорога и убегала в лес, дорога в обетованную землю, в Петербург».

Как показатель несомненного «прозаизма» таланта Г., как свидетельство глубокой «вещественности» его стиля могут служить обломовские сравнения. Социальные корни сравнений «Обломова» не в усадьбе, не в природе, и в этом отношении произведение Г. глубоко отлично от романов Тургенева.

Мы не имеем еще синтетического научного труда о Г. Не обследованы ни женские образы Г., ни его композиционные приемы, ни характерная своей «чинностью» и рационалистичностью его повествовательная речь. Но социальная база его творчества ясна. Мы уже сейчас в праве утверждать, что это стиль той части русской дореформенной патриархальной буржуазии, которая стояла перед необходимостью переродиться в промышленную буржуазию, пойти на выучку к капитализму. На этой социальной базе вырастает система гончаровских образов, здесь формируется его художественный стиль.

ГОНЧАРОВ

ГОНЧАРОВ

1. ГОНЧАРОВ Андрей Александрович (род. 1918), режиссёр, народный артист СССР (1977), Герой Социалистического Труда (1987). Работал (с 1942) в Московско. смотреть

Источник

• визитки установка дверей шаблоны →