Что нам дает литературный язык
Зачем нам литературный язык?
После распада Советского Союза в нашем обществе
были объявлены всяческие «свободы», которые
тогда очень часто понимались, как отсутствие
правил вообще. Это коснулось и сфер использования
нормированного русского языка.
Отмена цензуры в СМИ в целом и в печатной сфере в частности привела к тому, что перестали контролировать и языковое качество продукта этих сфер. Как оказалось, требования грамотного обращения с языком были частью этой самой ненавистной цензуры. Получается, что тогда вместе с водой выплеснули и «ребенка». В нулевых годах в некоторых СМИ наблюдался просто-таки разгул безграмотности.
Сейчас положение не такое катастрофическое, но годы языковой анархии все же дают о себе знать. Это проявляется низким уровнем речевой культуры у представителей определенной части СМИ и, главное, очень тревожной проблемой безалаберного отношения к русскому литературному языку у молодежи. Для решения этой проблемы необходимо понять ее причины, и начать нужно с ответов на вопросы: какое место занимает литературный язык в нашем обществе сегодня, нужно ли современному молодому россиянину его изучать?
Получить ответы легче всего, разрушив несколько заблуждений, ныне чрезвычайно распространенных.
Заблуждение первое. Литературный язык – это язык русской художественной литературы.
Это не так. Термины литературный язык и литература не имеют преемственности – это просто однокоренные слова, которые происходят от одного греческого корня («литера» – «буква»). Более того литературный язык и литература даже находятся между собой в некотором конфликте. Литература – вид искусства, поэтому текст, как ее продукт, должен отличаться высоким художественным качеством и в частности уникальным авторским стилем. А литературный язык – вовсе даже не язык в обычном понимании, а стандарт для употребления национального русского языка. Понятно, что художественное произведение не может создаваться внутри стандарта, так же как художественные языковые единицы из текстов произведений не могут представлять стандарт языка.
Таким образом, литературный язык – это условное название, так называют набор образцов и правил, предназначенных для успешного использования единиц русского языка.
Заблуждение второе. Литературный язык по своим границам совпадает с русским национальным языком.
Национальный русский язык – явление гораздо более масштабное, нежели литературный язык. Он охватывает все без исключения варианты, которые используются русскоговорящими людьми: сленг, жаргоны, просторечье, диалекты, устаревшие и нововведенные единицы. И даже, увы, то, что в обществе принято считать нецензурными выражениями.
Нормы литературного языка предназначены для обслуживания исключительно письменного формата общественных отношений в государстве. Причем образцы стандарта в процессе истории были наработаны только для самых частотных единиц. Получается – границы национального русского языка гораздо шире, чем у его же литературного варианта.
Заблуждение третье. У каждой единицы современного русского языка есть свой нормированный вариант.
Это не соответствует действительности. В своем повседневном речевом поведении мы используем большое количество единиц, никак не отраженных в стандарте языка. Это как устаревшие слова, так и новые заимствования, индивидуальные авторские словечки и выражения, эмоциональные средства, профессиональные жаргонизмы, местечковые выражения и прочее.
Кроме этого, есть еще одна особенность нестандартного употребления великого и могучего. Каждый из нас, конечно, больше или меньше ориентируется на нормы, но применяем мы их по-своему, индивидуально. У каждого человека свои манера, лексикон, речевые приемы и средства. У англичан есть поговорка: «Язык человека – его визитная карточка«. Очень точно сказано. Каждый человек пользуется языком нестандартно, уникально.
Все области национального языка, близко и далеко выходящие за границы стандарта, являются для его носителей «слепой зоной» – правил их употребления нет. Означает ли это, что здесь как раз и царит та самая полная свобода? Конечно, нет! Используя единицы этой зоны, все равно нужно ориентироваться на тенденции и закономерности употребления, которые стали основанием для норм современного русского языка. Владение нормированным вариантом даст уверенность и мастерство в применении единиц «слепой зоны» языка.
Заблуждение четвертое – самое глубокое и опасное. Поскольку овладеть нормами русского языка сложно, то совсем не обязательно их изучать и соблюдать в наше толерантное время.
В нашем обществе сложилось устойчивое мнение, что выпускник университета должен быть человеком образованным, а образованность у нас определяют, в первую очередь, по языковой грамотности. И иногда становится неважным, как человек с дипломом разбирается в физике или законодательстве, если он на каждом шагу допускает орфографические ошибки. Такого «специалиста» никто не посчитает образованным человеком, и вряд ли он будет преуспевать в профессии.
Так что, какие бы новые представления о том, насколько свободно можно обращаться с русским языком, ни возникали, его нормы всем нужно знать обязательно. Это залог будущего профессионального и личностного успеха.
доктор филологических наук, профессор УлГУ.
Что такое литературный язык и зачем он нужен?
Современный национальный (общенародный) русский язык, как и другие развитые языки мира, имеет две основные функциональные разновидности:
Вторую разновидность называют также живой разговорной речью. Но этот вариант не совсем удачен, поскольку по форме частично совпадает с термином разговорный стиль, обозначающим один из стилей литературного языка.
Живой народный язык включает в себя диалекты, просторечие и жаргоны.
Литературный язык — это наиболее развитая и сознательно обрабатываемая форма общенародного языка, которая обслуживает важнейшие сферы жизни человека и общества: культуру, науку, политику, искусство, делопроизводство, законодательство, официально-деловое, межнациональное и неофициальное общение. Носителями данного языка его литературная разновидность воспринимается как образцовая.
Зачем нужен литературный язык? Для нормального функционирования всех сфер общественной жизни нужно, чтобы члены данного общества в буквальном смысле говорили на одном языке. Диалекты и жаргоны многочисленны и значительно отличаются друг от друга, особенно в лексическом плане. Просторечие тоже неоднородно, с относительно размытыми нормами. И чтобы плодотворно общаться и организовывать совместную деятельность, люди должны использовать ту форму национального языка, которая понятна всем. Такой общепонятной формой и является литературной язык. Кроме того, у него есть еще одно важное преимущество: по сравнению с другими разновидностями языка он наиболее богат и развит, его средств хватает, чтобы обслуживать разные сферы жизни от бытового общения до искусства и науки. Нет сомнений, что языковых средств просторечия, диалектов и жаргонов достаточно для неофициального повседневного общения. Но попробуйте написать, например, научную статью, используя лишь жаргонные или диалектные слова! Их будет просто недостаточно. Можно попробовать провести такой эксперимент в качестве языковой игры: это будет забавно, но смысл и точность вашего текста сильно пострадают. Ведь все научные термины, а также значительная часть слов с абстрактным значением — принадлежность соответствующего стиля литературного языка.
Признаки литературного языка
1. Нормированность и кодифицированность
Норма литературного языка — это социально обусловленная и общественно осознанная система правил использования языковых единиц, имеющая обязательный характер. Норма основывается на естественных законах и процессах живого языка, но сопровождается сознательной, искусственной их обработкой.
Языковые нормы бывают не только литературными. Для разновидностей живого народного языка также характерны свои нормы. Литературные отличаются от них большей степенью консерватизма, искусственной обработанностью и кодифицированностью. Последнее означает, что литературные нормы закреплены в специальных лингвистических словарях и справочниках.
В развитии литературного языка имеют место как эволюционные процессы и изменчивость, так и строгое следование установленным нормам, консерватизм. Язык меняется, и это естественно. Но обществу удобна гибкая стабильность литературных норм, относительно медленное их изменение. Если бы литературный язык менялся быстро, его носителям пришлось бы часто переучиваться, а это создавало бы дополнительные трудности. Кроме того, стабильность языка поддерживает длительную языковую связь поколений, позволяя нам в целом легко понимать тексты, созданные даже полтора-два века назад.
Русский литературный язык — продукт длительного исторического развития. Он складывался и совершенствовался в течение веков. Современный период его существования обычно отсчитывают с первой трети XIX века, с творчества А. С. Пушкина (подробнее об этом мы расскажем отдельно).
2. Наличие письменности
Большинство исследователей считает, что литературный язык не может существовать без письменности. Ее наличие значительно помогает выработке, поддержанию и сохранению языковых норм, а также — в процессе исторического развития — формированию определенных типов текстов и стилей для разных сфер деятельности человека. Русский литературный язык (как и многие другие литературные языки) в первую очередь обслуживает письменную культуру, в меньшей степени — устную.
3. Многофункциональность и стилевое разнообразие
Этот признак непосредственно связан с тем, что литературный язык используется практически во всех сферах жизни общества (см. начало статьи). Для удовлетворения их потребностей созданы функциональные разновидности, стили литературного языка, со своими особенностями лексики, словообразования, синтаксиса и т. д. Эти особенности обусловлены спецификой коммуникации в разных общественных сферах. Функциональные стили делятся на две большие группы:
Книжная и разговорная сферы литературного языка связаны тесной соотнесенностью и взаимодействием.
4. Наддиалектность, объединяющий характер
Как уже говорилось, литературный язык играет объединяющую роль и должен быть понятен всем носителям данного национального языка. Достигается это обособлением литературного языка от диалектов. С одной стороны, литературный язык в своем развитии постепенно отказывается от узкорегиональных черт одного диалекта (даже если и сложился исторически на основе данного говора). С другой — он объединяет в себе черты разных диалектов.
Отмежеванию литературного языка от говоров способствует и его функциональная дифференциация, в диалектах отсутствующая.
Диалектной базой современного русского литературного языка стал московский говор. Он является среднерусским, сочетающим в себе черты двух основных русских наречий — северного и южного.
Объединяющий характер литературного языка проявляется не только в территориальном, но и в социальном плане. В отличие от жаргонов, литературный язык тяготеет к внесоциальности. Владение им (во всяком случае, на современном этапе) означает принадлежность человека не к какой-либо социальной общности, а к определенной культурной традиции.
Литературный язык и язык художественной литературы
Выше было упомянуто, что основоположником современного русского литературного языка является А. С. Пушкин. Но, хотя эта языковая разновидность и «шлифовалась» во многом в текстах талантливых поэтов и писателей, не стоит отождествлять литературный язык (даже его художественный стиль) и язык художественной литературы. Они совпадают лишь частично, так как в художественных текстах может использоваться не только литературный, но и живой народный язык во всех его разновидностях: жаргонной, просторечной, диалектной.
Лаптева О. А. Теория современного русского литературного языка. — М., 2003.
Успенский Б. А. История русского литературного языка (XI–XVII вв.). — М., 2002.
Князев С. В., Пожарицкая С. К. Современный русский литературный язык: Фонетика, орфоэпия, графика, орфография. — М., 2011.
Ковалевская Е. Г. История русского литературного языка. — М., 1992.
Лингвистический энциклопедический словарь. — М., 1990.
Иллюстрация: Н. П. Ульянов «Пушкин за рабочим столом» (1936-1937).
«Литературный язык — это хорошо настроенный инструмент»
Интервью со Львом Скворцовым, доктором филологических наук
— Лев Иванович, существуют ли в жизни языка такие признаки, по которым можно судить об изменениях в обществе, о нравственном росте или деградации?
— Прежде всего нужно сказать, что язык живет по своим внутренним законам, обладает некоей собственной автономностью. Но он, конечно, существует в обществе и обслуживает общество, и поэтому не может быть оторван от людей и событий. Язык отражает состояние общества, его культуры и мировоззрения в различные периоды жизни.
Например — словарный рост языка, грамматические изменения. Все это может быть связано как с техническим прогрессом, так и с нравственным регрессом. При этом язык, отражая подобные изменения, ведет себя самостоятельно. Скажем, исходные значения слова с течением времени могут как бы затуманиваться, на них могут наслаиваться новые временные смыслы. Но при этом исконный все равно остается постоянным — как ядро в орехе, как плазма в пламени. Самый простой пример из современных: появившееся в результате обсуждения проблем терпимости и многообразия в современном мире понятие «многополярности». Но язык этому сопротивляется, потому что полюсов бывает только два: «плюс» и «минус». Равновесие всегда является плодом этой разницы противоположностей. Так же любая система, которая находится в равновесии, всегда является двухполюсной. После распада СССР, когда Россия перестала быть сверхдержавой и начались разговоры об «одно-полярности», то «одно-» стали противопоставлять «много». Но язык этому сопротивляется, потому что «многополярности» нет и не может быть: трех, пяти, десяти полюсов просто не бывает! Язык всегда сопротивляется искажению, он всегда сам собой управляет, сам себя поправляет — то есть язык «умнее» каждого из нас и «умнее» общества, которое им пользуется.
— Разделяете ли Вы существующее мнение о том, что в наши дни русский язык гибнет, вымирает и т.п.?
— Когда я прочитал опубликованные в предыдущих номерах «Фомы» статьи Г. Злотина и полемизирующего с ним Ю. Романенкова, я подумал о том, что от траурных интонаций или дифирамбов языка не убудет и не прибудет. Ведь с нами всегда будет своего рода открытая сокровищница. Древнейшие летописи — «Повесть временных лет», «Слово о законе и благодати» митрополита Илариона, «Слово о полку Игореве» — все это сохраняется, и, в переводах или без них — это наша сокровищница. И вот с этой общей сокровищницей мы иногда сопоставляем то, что слышим в повседневном обиходе — и в результате говорим о том, что «язык измельчал, народ онемел. » Ну как это — народ онемел?! Ведь у народа есть писатели, появляются и живут современные байки, анекдоты, какие-то меткие словечки! Здесь я согласен с Юрием Романенковым: народ, конечно же, не онемел.
— А в чем, на Ваш взгляд, особенности современного состояния русского языка?
— Каждый период существования языка, его бытования, выделяет определенные вещи, которые по-своему характеризуют этот период. Наше нынешнее состояние связано с тем, что, с одной стороны, происходит огрубление, снижение стиля литературной речи (можно сказать, что это внутренняя проблема). С другой стороны, усиливается внешнее влияние, связанное с социальными переменами (наплыв иностранных слов, например). Но когда мы говорим об огрублении языка, мы должны помнить, что в принципе язык в состоянии все перемолоть и отобрать то, что ему нужно.
Существует тенденция, берущая начало в древности — тенденция взаимного уравновешивания книжного, церковно-славянского языка и разговорной речи — стихии живого языка. Бывают периоды, когда происходит усиление книжности, — тогда язык застывает в неких формах — классических, например, или романтических. Оживает же он всегда своими диалектами, разговорной речью. В этом смысле А.С. Пушкин завершил то, что в языке шло после классицизма то есть соединение классического стиля с разговорной речью. И в этом смысле он реформатор, который очень сильно способствовал тому, что называется демократизацией языка.
— Вы уже упомянули публикации, которые, собственно, и стали поводом для нашей беседы. А не могли бы Вы более подробно рассказать о том, какое впечатление произвели на Вас эти статьи?
— Мне сложно принять ту тональность обсуждения проблемы, которую предложил Григорий Злотин. Здесь не должно быть трагизма. Он правильно говорит о том, что мы часто бываем неразборчивы. «Мы» — это прежде всего интеллигенция, образованные люди. Но паники быть не должно. Григорий Злотин замечает, что «может сложиться так, что мы в переводе будем читать «Евгения Онегина». А я вот подумал: в какой-то степени такой финал, пусть даже вызывающий и парадоксальный, звучит дурным прогнозом, и предупреждением, потому что если мы откажемся от своей родной стихии — от русского языка — и перейдем на общемировой английский, то нам ведь действительно придется читать Пушкина в переводе с английского языка. Надеюсь, что так не произойдет.
Нельзя идти на поводу у речевой стихии. Огрубление языка может быть отчасти связано с тем, что называют демократизацией. Но лишь отчасти. Нередко это — не демократизация, а разлив сора там, где его не должно быть. Ведь наш язык — это еще и представитель культуры, а культура — это всегда небольшой обработанный слой. Небольшой, как озоновый слой вокруг Земли, но самый интеллектуальный — и предназначенный для сохранения накопленных форм духовной культуры, для того, чтобы эту традицию продолжать дальше.
Еще одно явление — те самые заимствования, о которых уже шла речь. Г. Злотин приводит списки этих заимствований, причем списки довольно внушительные. Но если разобраться в их структуре, то окажется, что все не так уж и страшно. Дело в том, что в этих списках в одном ряду стоят термины узкоспециальные — спортивные, экономические, военные, общеполитические и другие, и в то же время — те слова, что уже практически освоены языком, либо слова, употребляемые в определенных узких сферах. Да пускай они там существуют! Если у нас в стране изменился строй, если мы входим в общемировой рынок со своими представлениями о бизнесе, о политике, то связанная с этим терминология становится общей. И тот, кто занимается определенной областью культуры, всегда имеет дело с узкоспециальной терминологией. Но она существует именно в таких сферах и обслуживает только их, сводить все вышеперечисленное воедино просто неразумно. Это с одной стороны.
С другой стороны, в разговорной речи тоже бывают такие «перехлесты»: например, вместо «саммита» можно было бы говорить «встреча на высшем уровне», «встреча в верхах» и так далее. Однако не в этом дело. Если что-то терминологически принято в определенной сфере — сфере международных отношений, например, — то пусть будет этот «саммит», ведь он никому не мешает.
Таким образом, заимствования — это очень неоднозначная проблема, и их количеством мы ничего здесь не докажем. Дело в том, что язык — это очень сложная, дифференцированная, внутренне организованная структура с разными ячейками, стилистическими сетками и т. д. И это нужно хорошо понимать, а не говорить о «языке вообще».
— А что тогда, на Ваш взгляд, представляет реальную угрозу для развития языка?
Другая сторона этой проблемы — опасность раствориться в других культурах, потерять свое лицо, свой взгляд на этот мир. Поэтому «мирное» отношение к заимствованиям не может быть беспредельным. Нарушение тонкой грани способно повлечь за собой разрушение национального самосознания, потому что в лексике, в языке живет сознание того народа, который говорит на этом языке. Если заменить «более развитым» языком другие, то последние потеряются, а ведь каждый из них — самостоятельный организм, который растет и развивается, имеет свои находки и достижения.
Глобализация не должна приводить к тому, чтобы всех стричь под одну гребенку, делать все утилитарным, стандартным, однообразным. Потому что однообразие, однополярность — это конец системы. Однополярность губительна в своей неустойчивости.
Сторонники глобализации часто говорят об общечеловеческих гуманитарных ценностях, но ведь общегуманитарные ценности складываются из ценностей разных народов, разных людей!
Они вовсе не создаются в голове одного человека, чтобы затем подогнать под один стандарт все остальное. Таким образом, можно сказать, что основная задача — это сохранение многообразия духовного, которое есть в каждом языке.
Конечно, идет процесс взаимовлияния культур, и это взаимовлияние не проходит стихийно. Люди, заботясь о культуре (есть понятие стихийной культуры, а есть — цивилизованной, то есть той, к которой люди приходят на определенном этапе своего развития), должны понимать: культурный слой, который копится веками, не каменеет. Он может быть довольно быстро выдут, может случиться эрозия — и мы потеряем все, что накопили.
— Существует ли своего рода обратная связь? Общество влияет на язык, формирует его, но сам язык как самостоятельная единица влияет ли на сознание людей, способен ли формировать его? То, как мы говорим — влияет ли на то, кем мы являемся?
— Обязательно! Связь здесь самая что ни на есть прямая. Когда мы слышим что-то о языковом «снижении», это всегда бывает связано с нарушением того, что называется общественным языковым вкусом. Потому что если мы будем постоянно слышать то, что в музыке называется какофонией, то перестанем это осознавать. Мы будем думать, что по-другому и быть не может. Но, слава Богу, и в жизни, и в музыке рядом с какофонией существует мелодия. И вот эта мелодичность — здесь мы приходим к очень интересной вещи — абсолютно недоказуема, но понимаема всеми. Изящное, правильное построение речи ласкает слух и душу. Сложно объяснить, откуда это берется, но это то, что присуще человеку.
В свое время академик Л. В. Щерба сказал, что литературный язык можно сравнить с хорошо настроенным музыкальным инструментом. На нем можно играть сложнейшие мелодии, но для
настройки этого инструмента нужен мастер. Расстроенный язык можно сравнить с расстроенным инструментом: он может быть необработанным в стилистическом плане. Конечно, мы можем думать, что незачем нам все эти смысловые и стилистические тонкости, ведь мне главное — пообщаться, меня поймут. Но обработанный язык со своей стилистической вершиной существует как великолепный музыкальный инструмент, который можно использовать для передачи тончайших нюансов мысли, движения чувств, отношений между людьми.
Когда мы забываем об этом, инструмент расстраивается. Однако если расстроенный музыкальный инструмент можно довольно быстро настроить, то «расстройство» стилистической отработанности языка, которая создается веками, чревато тем, что мы теряем язык, который является способом выражения наших чувств, мыслей и отношений.
— В последнее время в разговорной речи все чаще встречаются нецензурные выражения: и в литературе, и в разговорах на улице. Можно ли это принять, или как этому противостоять?
— Принять это невозможно. Противостоять необходимо. Мириться с непристойностью нельзя. Здесь мы вплотную подходим к нравственной стороне предмета нашего разговора. Ведь язык издревле напрямую связан с человеческой душой, с человеческим нравом. То, о чем Вы говорите — нецензурщина — существовало всегда, но сейчас этого стало больше. Есть люди, которые не слышат за собой ругательств, не понимают того, что загрязняют нашу ноосферу в прямом, экологическом смысле этого слова. Ведь наши мысли и слова не исчезают. Они существуют в каком-то другом измерении, и они обитают вокруг нас. У Достоевского в свое время была зарисовка на тему мата из серии «Маленьких заметок на большую тему» (в «Дневнике писателя» за 1873 год). Идет человек в Пасхальное воскресенье и проходит мимо мастеровых, которые через слово матерно ругаются. Их было четверо: трое постарше и один помоложе. Молоденький попытался вмешаться в разговор старших и тоже матюгнулся. Так вот, старшие остановились, посмотрели на него и строго так спросили: «Ты чего орешь, глотку дерешь? Мал еще!» То есть за собой-то они матерщины не слышат, а за другими — да, при этом не одобряют ее.
— Каково же основное назначение этого пласта языка?
— Почему же со временем акценты так сместились?
— С пришествием христианства некоторые ругательства обрели богоборческий характер. Христианские храмы зачастую строились на месте старых, языческих, и на их стенах часто царапали оскорбительные надписи в знак неприятия новой религии.
Есть мнение, что мат появился вместе с татаро-монгольским игом, но существуют и свидетельства того, что это явление имеет домонгольские корни и распространилось как раз в X-XI веках на почве распространения христианства. Язычники стремились продемонстрировать свое презрение по отношению к догмату о чудесном рождении Христа, опровергнуть, осквернить и испохабить новую веру. Получается, что затертые, ставшие общеупотребительными словечки на самом деле несут в себе богохульное оскорбление, причем даже не в адрес твоей собственной матери, а в адрес Богородицы. Не случайно Церковью когда-то была установлена уголовная ответственность за матерную ругань в общественных местах вплоть до каторжных работ.
Рассмотрим само слово «мат». Его корень «ма» означает «кричать громко». Можно кричать «благим матом», а можно выражаться непристойно, неприлично. Мат — это крик, который не должен быть произнесен человеком, потому что «благим матом» кричит самец, подзывая самку, а человек, согласитесь, не должен вести себя как животное. И тут, как всегда в языке, в основе лежит нравственное начало. Оно помогает нам выстоять.